Тарзан с хрустом стал грызть косточки. А я украдкой вытирать слезу. Редко я плачу. А тут разобрало. Двадцать три года. Все при мне. Работа хорошая. Жилье, другой позавидует. Да и сама по себе я еще не старуха. А никто не предложит пойти с ним в загс.
Надька сидит на кухне одна.
– Где Гоша?
– Ушел твой Гоша, – это надо же. Он мой. Сама мужика оседлала и вот он мой.
– Что, перестаралась, старая простипома? – тогда в город завезли эту рыбу.
– Девочки, гулять будем дальше?
– Иди домой, Вася! Нечего тебе с гулящими девками делать, – и подталкиваю его к дверям. Вижу, Васю жаба заела. – Водку твою мы сами выпьем. Деньги верну. С получки.
Остались мы с Надей одни-одинешеньки. Надя быстро захмелела и начала клевать носом. И ее я выпроводила. Вот и вся гулянка.
Надо завязывать с этим. Если никто замуж не берет, буду учиться. Решаю я и иду в ванну. Горячий душ обжигает тело. Долго я стояла под его струями. Думала. Это у меня привычка такая. Думать. Лето перекантуюсь, а осенью пойду на курсы повышения квалификации. Хватит сутками мужицкие жопы колоть. Место старшей процедурной сестры освобождается. Наша уходит на пенсию. Вернее ее «уходят».
Горячий душ меня взбодрил, и, поняв, что заснуть не смогу, решила допить водку.
Хорошо все-таки у меня. Уютно и даже красиво. Ну, приведу сюда мужика. Он начнет везде сорить и пачкать. За ним стирай да убирай. Надо мне это? Жрачку ему готовь? Готовь. Его грязные носки и трусы стирай? Стирай. А в результате что? Пять – десять минут кувыркания в постели, когда его надо еще растормошить. Овчинка выделки не стоит. А дети? Так это без замужества можно. Выращу одна.
Боже ты мой! Уже половина третьего ночи. Быстрее в койку. Спать, спать! Мне на работу не надо. Так что буду отсыпаться.
* * *
Небольшая ремарка. В свои двадцать три года Тамара выглядела значительно моложе. От природы она обладала острым умом, хорошо запоминала прочитанное. Одним словом, была способна на большее, нежели быть обыкновенной процедурной сестрой. Заснув, она уже не просыпалась до звонка будильника.
Не могла знать Тамара, что заведующий реанимационным отделением Анатолий Иванович Пехтин давно приглядывался к ней. Ему нужна была именно такая работница. Защитив кандидатскую диссертацию, он задумал превратить отделение в образец. Почти два месяца он в числе других, молодых практикующих и одновременно занимающихся наукой, врачей был на стажировке во Франции. Это было время, когда Де Голь вышел из военной составляющей блока НАТО и отношения между Францией и Союзом потеплели.
Какие там кабинеты! Какое оборудование! Анатолий Иванович, дед которого выходил в море даже при шторме и удачно промышлял треску, обладал в высокой степени амбициями.
Помнил он и крылатое выражение «Кадры решают все». Тамара была отличным специалистом и тоже, он это видел, была честолюбива. Ну а то, что она притягивала его эго подобно магниту на синхрофазотроне в Обнинске, говорить не приходится.
Он решил – пусть пройдет лето, а осенью он перетащит Тамару к себе на отделение.
Как причудливы линии судьбы! Тамара в это же самое время думала об учебе и переходе на более престижную работу. Это слово – престиж, она услышала как-то в гастрономе. Очень понравилось оно ей.
Но подождем до осени.
* * *
Ай да Вася! Закатил такую свадьбу. Закачаешься! И его избранница тоже хороша. Что она с собой сделала, не знаю, но выглядела она в загсе, как молодка двадцатилетняя. Куда убрался ее живот? Не иначе как корсет натянула. Глубокий вырез на груди открывал, как говорила Надька, достояние республики. Что же, будет чем вскормить младенца. Мне, по секрету всему свету, сказали, что она уже на четвертом месяце. Вот и весь секрет.
Нет. Я на такое никогда, хоть режь меня, не пойду. Вася был в костюме-тройке. В нейлоновой сорочке. Дефицит.
Я долго приглядывалась к нему. Трезв. Надо же, как действует этот обряд. Как же я ошибалась! Доехали до «стекляшки», и там он уже был весел.
Терпеть эти «горько» тоже не по мне. Какая гадость – слюнявиться при людях. Я так считаю. Поцелуй даже более интимен, чем само совокупление. Это я как медик вам говорю. Вы когда-нибудь видели, чтобы животные, например коровы с быками, целовались? Я – нет. А вот как бык «покрывает» корову, я видала. Как говорит Гоша, не эстетичное это зрелище.
Через час Васю отволокли домой. Невеста же была в ударе. Ну и что, что на четвертом месяце! Что же ей теперь обкакаться и не жить? То танго. То буги-вуги. А то и вальс. Она и там, она и тута.
Посмотрела я на это веселье и пошла домой.
Иду себе, никого не трогаю. Июнь теплый, но вечера прохладны. Зябко мне, но я не спешу. Дома отогреюсь. Есть и чем, и где.
– Тамара, – кто это вечером. – Тамара, подождите.
Боже ты мой! Наш участковый. Новый. Старый-то совсем спился, и его выперли из милиции.
– Чего вам, гражданин начальник?
– Да так. Ничего. Смотрю, одна идешь со свадьбы. Чего так?
– Это в ваши, гражданин начальник, обязанности тоже входит – интересоваться с кем мы, бабы, спим?
– Зря ты так! Я тоже вот один с пункта правопорядка иду.
– Вы и говорите как-то казенно, – в темноте, говорят, все кошки серы, а он ничего себе. Светел лицом, широк в плечах, и опять меня понесло. – Один? И я одна. Вот и встретились два одиночества. Айда ко мне! На свадьбе драться начнут не скоро. Успеем погреться, товарищ гражданин начальник.
– Пошли, гражданка задержанная.
– Уже и задержанная?
– Я тебя на всю жизнь задержу. Ты, Тамара, мне люба. Будешь моей женой.
Ничего себе, сказала я себе. Вслух я, конечно, выразилась иначе.
– А ты не суетись. Подумай. У меня на тебя компры лет на пять.
У меня матка опустилась. Неужели пронюхал о том, что я с поста тырила. Назначат укольчик доходяге. Я ему просто баралгинчику. А те ампулы домой. Та же Надька за долю малую их сбагрит. Смотришь – в доме новый телек.
– Пошли в дом. Нечего на дворе толковище разводить.
– Петя, ты что, вправду меня любишь? – говорю я, едва шевеля губами. Это уже спустя три часа.
– Завтра подам рапорт на кратковременный отпуск. В загсе я договорюсь. Нас распишут сразу.
– Ты у нас самый главный начальник, что ли?
– Главный не главный, но некоторые слушаются. Меня на учебу отправляют через две недели. Буду не участковым, а настоящим опером. В звании тоже повысят. Так что, Тамарочка, заживем мы с тобою.
Вот ты скажи: есть Бог или нет. Я не знаю. Но судьба есть. Я его слушаю, а сама думаю. Привычка у меня такая. Думать.
А вдруг это и есть мой суженый. Судьба. Парень он видный. С виду здоровый. Все знают, не запойный. Даже выпивши, он себя в руках держит. Если и матюгнется, то парой слов. Я помню, как он Васю нашего оттащил домой, когда тот напился в стельку и начал права качать. Не отволок в кутузку. Не вызвал хмелеуборочную машину. Так мы прозвали машину из вытрезвителя. Добрый, значит, малый. Чем черт не шутит. Пойду за него, ребенка рожу, а там можно и развестись. Прописывать к себе ни-ни.
– Уж больно скорый ты, участковый! Для приличия поухаживал бы за мной. Цветочек подарил, в ресторан сводил. Чай не на войну собрался.
Знала бы, да ведала, что произойдет через год. Он же мне в ответ.
– Две недели ухаживаний тебе хватит? – говорит эту чушь вполне серьезно. Мне даже смешно стало.
– Ты, Петр, чудак большой. Ты это все всерьез? Или приглянулась тебе моя квартирка?
– Я, Тамара, с малолетства привык быть серьезным. Детдомовский я. Там сопли быстро подтерли. Кулаком да ремнем. А что касается твоей квартиры, то мне и своей комнаты достаточно. Можем и у меня пожить, – помолчал и добавил. – Пока не родишь.
– Тогда, товарищ участковый, детдомовец, начинай ухаживать прямо сейчас. Проводи до дома.
Дошли до моего подъезда. Я жду, когда он начнет приставать. Он руку пожал и намылился уйти. Я ему:
– Что ж, и ко мне не подымишься? Чаю с кофеем не попросишь?
– Кофе на ночь не пью, а от чаю не откажусь.
Идем по лестнице, лифт, как всегда, не работает, я думаю, когда же он начет. Чаем напоила. Сидим. Он молчит, и я молчу. Мой Барсик один «говорит». Трется о ноги милицейские и урчит. Вот жучара.
– Так, я пойду, – то ли спрашивает, то ли просто говорит Петя.
– Иди.
– Завтра у меня дел на участке почти нет. Отрапортую в отделение и свободен. Сходим куда?
– Сходим.
– Так я зайду после одиннадцати?
– Петенька, завтра выходной. Я буду спать в одиннадцать.
– Разбужу. Много спать вредно.
– Это кто же тебе такую чушь сказал?
– Я читал, что все великие люди спали мало. Наполеон спал три часа.
– То-то драпал он из России так, что пятки сверкали.
Забавно с ним говорить. Он вроде взрослый малый, а говорит, как дитя малое.
– Кутузов тоже спал мало.
– Откуда ты знаешь-то?
– Знаю, – и весь сказ. Помолчал и дальше. – Ты вот думаешь, милиционер – он дурак. Книжек не читает. А я много читал. Это мое хобби.
– Нате вам, какие слова знаешь.
