— Пока я являюсь твоим опекуном — да, — ответил Давенпорт, и у меня в голове мелькнуло неопределенное пока подозрение.
Что, если вся эта нарочитая холодность — всего лишь маска, за которой Рэн прячет свои чувства к Белле? Я присмотрелась к Давенпорту внимательнее, но тот выглядел привычно невозмутимым и холодным. Нет, наверное, глупо подозревать его в симпатии к подопечной. Но тогда почему он иногда так странно себя ведет? И почему в его глазах изредка мелькают самые настоящие эмоции?
Никогда не понимала мужчин. Что творится у них внутри? Умеют ли они чувствовать так же глубоко, как женщины, или все в их жизни сводится только к базовым инстинктам? Поел, выпил, переспал…
— Есть еще какие-то вопросы, на которые я должен ответить?
Мне показалось, или в голосе Давенпорта прозвучал намек на иронию?
— Нет.
Я покачала головой.
— Что ж, тогда отдыхай. А я спущусь вниз, провожу тера полицейского, — сказал Давенпорт.
И то, как небрежно он «понизил» Каллемана в должности, снова навело меня на мысли о вражде между ними. Правда, ответить я не успела. Опекун быстро пересек расстояние до двери и вышел из комнаты, оставив меня в одиночестве.
Глава 9
Уже позже, когда я спустилась вниз, Петерсон доложил, что лорд Каллеман ушел, а лорды беседуют в кабинете. Выглядел дворецкий гораздо увереннее, чем в первые дни, да и глаза его приобрели более осмысленное выражение. И это навело меня на мысль попробовать выяснить у Петерсона кое-какие подробности прошлого.
— Петерсон, не знаешь, лорд Давенпорт и лорд Хольм давно знакомы? — словно между прочим, спросила дворецкого.
— Да вот как милорд лорда Хольма спас, так и знакомы, — с готовностью ответил дворецкий. — Помню, леди Летиция милорду-то пеняла, что он в ту заварушку вмешался, дескать, не его это дело, промеж оборотней встревать. А он только усмехнулся и промолчал. Очень старая хозяйка недовольна была, долго потом ворчала, что от оборотней хорошего не жди.
— Какая заварушка?
— Да вроде как напали на лорда Хольма в Кривом переулке, пятеро на одного. Ну, а милорд наш мимо проходил, и не удержался, встал на защиту. Отбились они тогда с лордом Хольмом. Вот с того их дружба и началась.
— А тетушка, значит, оборотней не любила?
— Не любила, — подтвердил Петерсон. — Так ведь ее понять можно. Считай, брата и всю его семью из-за волков потеряла.
— Как это?
— Дед ваш, леди Изабелла, редким мастером был, никто больше не умел такой мебели да артефактов делать. И все у него хорошо шло, пока с оборотнями не связался. А там одно за другим посыпалось: и сам вскоре помер, и сын его с невесткой, и вы одним только чудом при пожаре выжили. Леди Летиция тогда чуть ума не решилась. Очень она брата и племянника любила. Уж на что экономная была, а для мастера Кристофера никогда ничего не жалела. Помню, перед праздником Новолетия всегда сама подарки в «Эрдаше» выбирала. Самые лучшие.
Петерсон суетливо одернул униформу и вздохнул.
— А потом, как несчастье-то случилось, хозяйка оборотней и возненавидела. Говорила, все из-за них. Все беды.
— Но лорда Хольма она принимала.
— Принимала. Так ведь милорд попросил, а ему она отказать не могла. Уважала больно.
— А тот артефакт, что ищет лорд Хольм… Не знаешь, где он может быть?
— Да откуда ж, миледи?
Дворецкий развел руками.
— Вы меня простите, миледи, мое дело маленькое, я в господские дела не лезу.
В голосе Петерсона прозвучали виноватые нотки.
— А призраки? Призраков ты в доме видел?
— Нет, миледи, — быстро ответил Петерсон и тут же отвел взгляд. — Глупости все это, служанки языками мелют, что ни попадя, лишь бы не работать.
— Что ж, понятно.
Если дворецкий и знал что-то о призраках, говорить о них он явно не желал. Но это ничего не меняло. Рано или поздно я все равно выясню, что он скрывает.
— Вам еще что-то нужно, миледи? А то я собирался столовое серебро почистить.
Петерсон переступил с ноги на ногу и покосился на коридор, ведущий к лестнице для слуг.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Нет, можешь идти.
Я кивнула дворецкому и нажала рычажок, направляя коляску к кабинету. Правда, въезжать туда не стала, привычно пристроившись под дверью, где отлично прослушивались мужские голоса.
— Рэн, я не понимаю, чего ты ведешь себя с девчонкой, как злой тюремщик?
Лукас говорил небрежно, лениво растягивая гласные, и я, словно воочию, увидела, как он вальяжно развалился в кресле с сигарой в руках. Характерный табачный запах просачивался через небольшую щель, позволяя понять, что в кабинете идет настоящий мужской разговор.
— Лукас, я сам разберусь, как вести себя с подопечной, — ответил Давенпорт, и в его словах мне послышалось предупреждение.
— Да брось, тебя самого от себя не тошнит? «Белла, иди к наверх», «Белла, я лучше знаю, что тебе нужно», — Хольм изобразил Давенпорта так похоже, что я невольно усмехнулась. — Совсем девчонку затюкал.
— А с каких это пор ты стал сочувствовать Изабелле? Неужели забыл о своей неприязни?
— Не забыл. И не забуду, — тихо, но с такой силой ответил Хольм, что у меня мурашки по коже пробежали.
— Я, между прочим, так и не понял, что между вами произошло, — в словах Давенпорта прозвучал вопрос.
— Это неважно.
— И все-таки? Что было в тот вечер? Почему ты тогда так поспешно ушел из дома Бернстофов? Ты ведь собирался предложить Летиции хорошую сумму.
— Я же сказал, это неважно.
— Хольм, я не понимаю. Изабелла — очень добрая и застенчивая девушка, чем она могла тебя задеть?
— Слышал бы ты, с каким отвращением эта добрая девушка говорила тетке о грязных оборотнях, об этих диких и ужасных животных, которым не место среди людей.
В комнате что-то упало, а следом раздалось эмоциональное ругательство Хольма.
— Белла так сказала? — удивленно переспросил Давенпорт.
— Я сам слышал. И, поверь, в тот момент в ее голосе не было ни унции доброты, одно только презрение.
— По-моему, ты что-то путаешь, — с сомнением произнес Давенпорт. — Изабелла не могла…
Он не договорил.
— Знаешь, я тоже удивился. Зато мне сразу стало понятно, почему она всегда молчала в моем присутствии, и старалась быстрее сбежать. Я-то думал, это от излишней застенчивости, а оказалось, дело совсем в другом.
— Но сейчас Белла ведет себя иначе, — задумчиво заметил Давенпорт.
— Вероятно, потому что ничего не помнит из прошлого, — предположил Хольм, и еле слышно договорил: — Вот только я ничего не забыл.
— Всегда знал, что оборотни злопамятны, — хмыкнул Давенпорт. — Но только мне почему-то кажется, что здесь есть что-то еще.
В его голосе прозвучал вопрос.
— Рэн, хватит, — немного более резко, чем обычно, ответил Хольм. — Не пытайся отыскать то, чего нет.
В комнате стало тихо.
— Что ж, если ты так говоришь.
Давенпорт, судя по всему, недоверчиво усмехнулся. Я прямо воочию увидела его внимательный прищур, иронично изогнутые губы, едва заметную складку между бровями, и неизменные часы, которые он крутит в длинных пальцах.
— Лукас, я тебя прошу, забудь ты тот разговор, — после паузы, продолжил опекун. — Белла находилась под влиянием Летиции, скорее всего, той удалось внушить девушке свою ненависть к оборотням, и Изабелла говорила с ее слов. Но ведь сейчас все иначе. Начните с чистого листа, оставьте прошлое в прошлом. И прекрати, наконец, искать в словах Беллы двойной смысл.
— А разве ты сам не занимаешься тем же?
— Ты о чем?
В комнате что-то звякнуло. Видимо, Давенпорт налил в стакан воды из графина.
— Я же вижу, как ты на нее смотришь. Прислушиваешься к каждому слову, ищешь второе дно в ее поведении.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Глупости.
— Рэн, я ведь тебя знаю. И догадываюсь, что тебя тревожат перемены в характере Изабеллы. Полагаешь, она что-то скрывает? Может, она что-то видела там, за Гранью?
— Не знаю, Лукас. Ты обратил внимание на ее глаза? Взгляд совершенно другой. Взрослый. И говорит она иначе, чем раньше.
