Я вздохнул, вытряхнул из кувшина дохлых мух и сходил вниз за вином. Потом задвинул засов, бросил дорожный мешок на пол, скинул обувь, с наслаждением повалился на своё ложе и тут же вскочил с богохульными проклятиями. Вознеся Господу краткую молитву с извинениями за злоязычие, я вытряс содержимое сенника на пол и половину колокола выбирал из него колючки, веточки и прочий мусор. Теперь можно было ложиться без опасений. Правда, пол оказался изрядно замусоренным, но я решил не обращать на такую мелочь внимания.
За два месяца плавания я совершенно отвык от одиночества. На галере, в своей крохотной каюте, слушая стук вёсел, плеск волн в борта, свист ветра в снастях и бесконечную, однообразную перебранку гребцов, я страстно мечтал о тишине и одиночестве. И вот теперь, оказавшись в отдельной комнате, которая казалась мне огромной и неуютной, я не мог найти себе места.
Отпив из кувшина, я лёг, заложив руки за голову, и стал думать, что мне делать дальше? Где и как искать украденную крестоносцами книгу? На море я неоднократно пытался взывать к ней, но отклика не было. Я надеялся, что текучие воды не позволяют книге услышать мой зов, а на суше всё будет иначе. Однако надежды мои оказались тщетными. Сколько я ни вслушивался, увы, я не чувствовал присутствия Евангелия. Это могло означать что угодно. Книгу могли увезти в другое место, могли уничтожить, польстившись на драгоценности оклада, наконец, я мог утратить способность ощущать её присутствие или святыня просто не желала мне отвечать.
Можно было обратиться за помощью в общину добрых христиан, но я не знал, где её искать. В Константинополе я не подумал спросить об этом у Никиты, а сам он ничего не сказал. Наверняка, такая община в Массилии была, и даже не одна, но как её найти? Своих храмов общины не имели, а идти за помощью в церковь католиков было небезопасно. Никита говорил, что Рим относится к учению альбигойцев враждебно, и по доносу приходского священника я мог запросто очутиться в темнице.
Так в раздумьях я не заметил, как погрузился в тяжёлый, болезненный сон. Проснулся я от духоты и нестерпимой вони. К несчастью, комнату я выбрал неправильно, потому что она оказалась над кухней, и когда ближе к вечеру начали жарить рыбу не на благородном оливковом масле, а на какой-то гадости, от чада не было спасения. Я спустился вниз и попросил заменить комнату, но хозяин сказал, что все остальные уже заняты, и удивился, чем мне не нравится запах «прекрасной, свежевыловленной рыбы. Хотите попробовать?» Я отказался от рыбы, взял хлеб, маслины и кувшин кислого белого вина, потому что красные, особенно молодые, представляли серьёзную угрозу для желудка и могли надолго приковать непривычного человека к известному сарайчику на задворках. Пить же вместо вина воду было нельзя, так как это почти наверняка означало заражение моровой лихорадкой.
Народу в трактире было немного, хозяин скучал за стойкой, и я решил поговорить с ним.
– Почтенный, – сказал я, кладя перед ним монету, – я только сегодня приплыл из-за моря, никогда раньше не был в вашем прекрасном городе. Не согласишься ли ты ответить на пару моих вопросов?
– Вижу, что ты не местный, – равнодушно сказал трактирщик, пряча монету, – говор у тебя приметный, да и одет ты не по-нашему, но в Массилии бывает народ со всего света, мы привычные. Спрашивай.
– Я, видишь ли ты, целитель, приехал, чтобы постичь лекарскую мудрость, которая известна у вас и которой не владеем мы у себя за морем.
– Лекарская мудрость? – удивился трактирщик и сплюнул на пол. – У нас?! Вытянуть последний грош – это они умеют, а чтобы вылечить, про такое я и не слышал. Помощники смерти, вот они кто. Если заболеешь, Бог даст, сам поправишься, а идти что к лекарю, что к попу – дело вовсе никчёмное. Только денежки вытянут да измучают до полусмерти – одни постами и молитвами, а другие всякими отварами вонючими, припарками, да пилюлями. Говорят, стоящие целители есть в Тулузе. Но я там не был, а про то, что не видел, и сам не рассказываю, и другим не советую, вот так-то, господин хороший.
– Ну, ладно, пусть так, – сказал я. – А не знаешь ли, где у вас можно купить книги…
– Книги? – удивился трактирщик.
– Ну, всякие рукописи на пергаменте, свитки. А ещё – талисманы, дарующие исцеление, обереги, лекарские снадобья.
– А пусть сходит к старухе Аранче, – вмешался в разговор рыбак, который потягивал вино из щербатой кружки, сидя на лавке. – Ну, к той, у которой муж прошлой осенью потонул вместе с лодкой, помнишь?
– Аранча – это которая колченогая? – обернулся к нему трактирщик.
– Да вроде нет, не хромая она, правда, с тех пор как мужа Господь прибрал, малость не в себе. Врать не буду, Аранча и раньше-то смахивала на ведьму – и как только Мартин с ней жил? – а уж теперь ей только детвору пугать. В море она, понятное дело, сама выходить не может, детей у них не было, ну и содержит лавочку, торгует, чем Бог послал. Поройтесь, господин, может, и найдёте чего. И вам хорошо, и старухе какой-никакой прибыток.
– А как найти её лавочку?
Рыбак начал объяснять, но говорил он так быстро и невнятно, что скоро я перестал его понимать и беспомощно переводил взгляд с трактирщика на рыбака.
– Уймись, Блас, – сказал трактирщик, – не видишь что ли, господин тебя не понимает. У тебя же голос, как у баклана. Клекочешь, не пойми что. Уж я-то сколько тебя знаю, и то понимаю через раз… – Господин, вы же не сегодня пойдёте искать лавку Аранчи? Уже темнеет, а у нас тут в темноте поодиночке лучше не ходить.
– Нет, завтра утром.
– Тогда я пошлю с вами своего младшего. За медяшку он вас отведёт, куда скажете.
***
Согнувшись в три погибели, я вошёл в лавку Аранчи и сразу понял, что потратил время зря. В жалкой лачуге, заваленной тряпьём, битой глиняной посудой и обрывками рыбацких сетей, Евангелия, конечно, не могло быть. У хозяйки просто не хватило бы денег купить его у пропившегося пилигрима.
На звук моих шагов откуда-то из темноты появилась хозяйка. Она была точно такой, как её описал Блас – растрёпанная, грязная, в тряпье, едва прикрывающем тело. У большинства местных жителей к тридцати годам уже нет половины зубов, поэтому разговаривать с ними тяжело и неприятно – они шепелявят и плюются. Дело осложнял местный говор, который я понимал с большим трудом. Женщина что-то спросила меня, но я не разобрал ни слова и жестом попросил повторить. Тогда она подошла поближе и с равнодушным терпением, свойственным простецам, повторила:
– Что угодно господину?
– Скажи мне, почтенная… – начал я, но вдова Аранча вдруг прервала меня. Она хрипло расхохоталась, при этом её обвисшая грудь безобразно тряслась в прорехах одежды. Я отвёл взгляд.
– Почтенная… Почтенная… – женщина мотала головой и почти рыдала от смеха. – Нашёл почтенную! Так старуху Аранчу ещё никто не называл! Может быть, ты хочешь, чтобы почтенная Аранча раздвинула ноги для твоего копья прямо вот здесь? Я ещё не так стара, какой кажусь, и кое-что ещё умею. Возьму недорого. А? Ну как? Нет? Жаль, красавчик. Да не трясись ты так, я пошутила. Говори, зачем пришёл и проваливай.
Я рассердился на вздорную старуху и поэтому ответил ей без всякой почтительности.
– Я разыскиваю книги. Трактирщик сказал, что у тебя могут найтись какие-нибудь пергаменты. Я бы посмотрел их и, если они мне понравятся, заплатил хорошие деньги.
– Пергамент? Книги? – искренне удивилась Аранча. – Что ты такое говоришь, господин? Да я в жизни не держала в руках пергамент. Зачем мне книги, если я не умею читать и писать, да и мой покойный муж не умел? Взгляни сам, чем торгует Аранча!
– Теперь вижу, – сказал я. – Но, может быть, ты знаешь, кто в городе торгует манускриптами?
– А что ж, пожалуй, и знаю, – поразмыслив, сказала Аранча. Я понял её намёк и показал монету.
– В Массилии есть одна такая лавка, ну, или я знаю только об одной, хотя я прожила в этом поганом городишке всю жизнь и с закрытыми глазами найду любую помойку. Так вот, есть одна лавка, богатая лавка, не чета моей. Её содержит еврей Соломон. Вот, может, у него ты найдёшь какие-нибудь эти, как ты их назвал?
– Манускрипты.
– Во-во, их. Скрипты эти наверняка есть и у приходского священника, да только вряд ли он их станет продавать.
– Как найти лавку Соломона? – спросил я, бросая Аранче монету, чтобы ненароком не коснуться её руки.
– Когда выйдешь отсюда, сразу поворачивай от моря и иди вперёд, пока не дойдёшь до недостроенной новой церкви, а старая будет у тебя по левую руку. Как увидишь над дверью нарисованный семисвечник, это и будет лавка Соломона. Только, слышишь, чего скажу? Нет там Соломона. Жена пекаря болтала, что уехал он, седмицы три уже прошло как уехал.
– А лавка отпёрта?
– Откуда мне знать? Я туда не хожу, не к чему мне в квартал, где богатые живут, ходить. Может, отпёрта, а может, и нет. Пекарша говорила, что вроде как достался Соломону по дешёвке какой-то церковный предмет из-за моря, не то свиток, не то икона, не то ещё что. В Массилии эту вещь никто купить не сможет, вот и уехал он.
