не мог говорить. Он взял трубку с тумбочки и стал писать ей, писал долго, пока наконец ей не пришла эсэмэска:
«Врач сказал, что у меня плохое кровоснабжение, большой сосуд в шее повреждён, вот они и хотят ещё одну операцию сделать».
Девочка полезла в рюкзак и достала оттуда бутылочку «Шишкин Лес», отвернула крышку:
— Ты сказал, что не можешь есть, а пить можешь?
Пахома показал ей жестом: да, могу. И тут же стал писать, и ей снова пришло сообщение:
«А что это?».
— Это нужно выпить… Хотя бы пару глотков, — Света была уверена, что жучий настой поможет, она чувствовала себя сейчас полной сил, то есть очень и очень сильной. — Это очень хорошая вещь. Сможешь?
Света торопилась, в любой момент в палату мог войти врач или медсестра, и её сразу выгнали бы, а Пахомов стал ещё шутить, причём шутил он при помощи эсэмэсок:
«Что-то вода твоя мутная, ты не из лужи её набрала?».
— Владик, — она взяла его за руку, — пожалуйста, выпей… Я прошу, это тебе поможет!
Он показал жестом: ну давай. И взял бутылочку. Взял и стал её рассматривать, потом взглянул на Свету: ты уверена?
И вправду, жидкость в ней была на вид, мягко говоря, не очень… Но Света настаивала:
— Владик, пей, будет…, — она не знала, как правильно ему об этом сказать, — необычно, но ты не бойся, я на себе испытала. Давай, нужно сделать хотя бы пару глоточков. Пожалуйста.
А он всё тянул. Косился то на девочку, то на бутылку.
— Пей же, это лекарство, его очень трудно достать, очень. Ну пожалуйста. Ну…
Она взяла его руку с бутылкой и стала её подталкивать: давай, ну давай. И тогда Пахомов поднёс бутылку к губам и сделал малюсенький глоток. И сразу поперхнулся, фыркнул с брызгами, потом начал кашлять тихонько и удивлённо смотреть на Светлану, но девочка снова стала толкать его руку с бутылочкой ко рту и приговаривать:
— Ничего не выпил, всё разбрызгал, ещё глоток сделай. Ну давай…
И Пахомов послушался её и, всё ещё тараща на неё глаза, отпил из бутылки мутной жидкости. Отпил и на сей раз кашлять не стал, кажется, проглотил всё, что попало в рот.
— Вот, уже хорошо.
Света хотела его подбодрить, но тут в палату вошла толстая, румяная медсестра с новой капельницей, вошла и уставилась на Свету в недоумении и тут же спросила, то ли у девочки, то ли у самой себя:
— Так, а это что тут у нас?
А Светлана уже закручивала бутылочку с жучьей водой и поглядывала на медсестру, закусив губу.
— Так, вы кто такая?! — женщина уже стала разбираться в ситуации.
А Светлана встала с кровати и сказала ей, беря свой рюкзачок:
— Я невеста Пахомова.
— А ну марш отсюда, невеста она, марш, я сказала! — заревела медсестра. — Ты глянь на неё, ещё и робу надела, хитрюга, как ты только сюда пробралась?!
Свете не удалось попрощаться с Владом, она, подцепив рюкзак за лямку, пулей вылетела мимо орущей толстухи из палаты, бегом, бегом, бегом пролетела за пару секунд коридор, напугав медсестру на регистрации, выскочила на лестницу и, не дожидаясь лифта, побежала вниз, стараясь никого не сбить на ходу.
Бежала, а сама была собою довольна. То, что её застукала медсестра — ерунда, главное — это то, что Владик выпил воды из солнечного жука. Хоть немного, но выпил. Если ему поможет, она не поленится, сходит за новым жуком и сделает ему ещё этой воды. Света очень хотела, чтобы он выздоровел.
Она вернулась домой в приподнятом настроении, отдала Нафисе её медицинскую одежду, заплатила ей тысячу пятьсот рублей и отпустила сиделку домой и стала ждать от Владика эсэмэску. Но он всё не писал и не писал ей, а сама девочка писать ему не решалась. Вдруг спит? Вечером пришла Иванова, и девочка, не чувствуя абсолютно никакой опасности, пошла в садик за братьями. Эти два болванчика перепачкались на прогулке с головы до ног. И, конечно же, получили от сестры втык. Пришли домой тихие и серьёзные. Светлана только успела забросить в стиральную машинку одежду братьев, когда у неё зазвонил телефон.
«Кто это? Папа, Сильвия?». Она берёт телефон и… не верит своим глазам: «Пахом». Нет, это не эсэмэска, это настоящий вызов, звонок!
— Да, Владик!
— Привет, — его голос хриплый, слабый, но это его, его голос, от одного этого ей становится очень радостно.
— А ты, что, уже говоришь?
— Немного, — хрипит он. — Ты ушла, а мне капельницу поставили, и я отрубился. Только проснулся, а меня сразу на УЗИ поволокли.
Он говорит очень тихо, но она так вслушивается в каждый произнесённый им звук, что слышит всё, что он ей хочет сказать.
— Супер, Владик; как ты себя чувствуешь? — Это был сейчас самый главный для неё вопрос.
— Кажется, лучше, завтра меня на КТ повезут, врач хочет чего-то там посмотреть. Меня с УЗИ привезли, а он не верит результату.
— Это хорошо, пусть тебя как следует лечат.
— Слушай, Свет.
— Да, Владик.
— А что в той бутылке у тебя было?
— Один старинный рецепт, а что?
— Да у меня от него всё внутри жгло, а потом отрубило.
— Я знаю, я его сама пробовала. Это средство жгучее.
— А откуда ты его взяла?
— Сама сделала.
— Сама? — он, кажется, не верит. — Пипец, ты ведьма! — он, кажется, смеётся. Даже через хрипотцу это чувствуется. — А откуда ты рецепт узнала?
— Одна страшная баба мне его подсказала.
— Страшная баба, а, ну ясно, так бы сразу и сказала, — у него хорошее настроение, и это настроение передаётся и ей. — Аниме, что ли, насмотрелась?
— Угу, — она смеётся. Ей очень легко говорить с ним, Владик прикольный собеседник, лёгкий. — В одном аниме увидела рецепт, решила попробовать.
— Ой блин! — произносит Пахомов тихо.
— Что? — девочка настораживается.
— Пришли ко мне.
— Кто? —
