Саргайл пожал плечами:
— Да мне и самому интересно, откуда у него такие знакомства. И ещё с месяц назад я бы хорошенько порасспросил старика, но сейчас я просто искренне рад, что он мне поможет.
— Угу… — задумчиво протянула я, сопоставляя все, что знала о Кириме.
Сопоставляла и думала, что дедушка не так прост, как мог показаться. Если вдуматься и обобщить все, что я о нем знала из личного опыта, то его предназначение в нашем доме всегда было, скорее, не прислуживание, а наша охрана. Ведь отец никогда не боялся уезжать из дома на длительное время, оставляя нас на попечение именно Кирима — единственного взрослого мужчину в доме. Одно то, как собранно и профессионально он вел себя в ночь родов Малики, да даже совсем недавно во время захвата города. Когда нужно, он просто молча подчинялся, а в другой ситуации брал дело в свои руки или давал хороший совет… или просто выходил в разведку и возвращается с точными сведениями. И все это с уверенность и профессионализмом человека, который уверен в себе и знает, что делает и говорит. Я списывала все это на почтенный возраст Кирима и даже не задумывалась ни о чем подобном, привыкнув просто доверять этому человеку.
В любом случае, узнав о его незаконных связях, мое отношение к нему не изменилось. Но я поставила для себя в уме галочку подумать над этим и над тем, что знает об этом отец. А он знает… не может не знать.
— Хорошо, — нахмурилась я. — И как же вы собираетесь улизнуть из города незамеченными?
— Незамеченными — никак, — напустил туману Саргайл и улыбнулся.
Я вздохнула и задала вопрос по-другому:
— Хорошо. А замеченными как?
Улыбка сошла с губ парня, и я отчетливо поняла, что или ничего не скажет, или обманет. Поэтому угрожающе свела брови:
— Не выпущу. Ты знаешь, я смогу. Пока не буду уверена, что то, что вы затеяли, безопасно или, по крайней мере, осуществимо не дам тебе покинуть этот дом.
На это заявление Саргайл сложил руки на груди, чуть отстранился и сузил глаза, смотря на меня в упор. Я отзеркалила его позу и выражение глаз. Так прошла целая минута.
— Хорошо. Но расскажу я тебе это не потому, что ты вдруг решила мне угрожать, а потому что в долгу перед тобой.
Мне было все равно, чем он руководствовался, но то, как похолодел его голос и в возмущении затрепетали крылья носа, почему-то сильно задело, но виду я не подала, приготовившись внимать.
— Мне придется умереть, — сухо отчеканил он.
Несколько секунда я непонимающе хлопала глазами, не в силах уложить услышанное в свою голову.
— А… — Наконец, вырвалось у меня непроизвольно.
А у самой наконец заметались заполошные и совершенно дурацкие мысли: «Это я для чего его лечила?», «То есть как умереть?» «Но ведь если он умрет, то зачем ему шхуна и эльмирантийский порт?». И, наконец, в эту мысленную чехарду затесались более-менее разумные: «Может, он шутит? Хотя, нет, вряд ли, не в том он расположении духа.» «А может он умрет понарошку, то есть не по-настоящему?» Вот за нее-то я и уцепилась и даже успокоилась немного и начала вслух размышлять.
— Умереть значит… А за городом на закате у нас хоронят самоубийц. — До меня, наконец, дошел замысел этих партизан, потому я уже деловым тоном задала следующий вопрос. — И как самоубиваться будешь?
Саргайл, только что наслаждавшийся моим недоумением, даже опешил от вопроса:
— Ну-у… Зачем же сразу самоубиваться? Лягу в телегу, завернусь в саван и буду дышать через раз.
— А какой-нибудь подозрительный стражник решит проверить покойничка, отодвинет саван с лица, а там на него вполне себе приличный человек смотрит, а не синенький или беленький труп. Как он самоубился? — открыто иронизировала я. — Сольгер! Конечно, никто не будет тебя дотошно проверять, но разве я тебе должна объяснять, что смерть от самоубийства НИКОГДА не бывает красивой! А ты сейчас, несмотря на шрамы, хоть куда! Даже румянец появился.
Честно говоря, меня всегда вводили в недоумение и даже оцепенение статьи о самоубийствах, где подружки таких несчастных девочек рассказывали, как та самая самоубийца незадолго перед смертью рассказывала, как ужасна жизнь, что никто не понимает и как прикольно лежать в гробу всей такой бледной и прекрасной, мечтая, как все вокруг будут сожалеть, что вели себя с ней так отвратительно. А на деле никто ее в этом гробу и не увидел, так как после прыжка с высотного здания на земле разве что фарш и раздробленные кости собирали, после утопления тело раздувалось так, что страшно смотреть, а после повешения… Бррр, в общем.… Что же касается сожаления — пожалуй, люди сожалели бы о чем-то, даже плакали, только самоубийца не узнает, кто сожалел, а кто пальцем у виска покрутил. И не узнает, как после этого решиться дальше жить ее родителям. Да и не жить вовсе, а или следом в петлю лезть или всю жизнь руками прикрывать кровоточащую рану в груди, потому что больше никакой пластырь этого сделать не сможет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Так что с самоубийством? — снова спросила я задумавшегося парня.
Он как-то странно на меня посмотрел и неуверенно ответил:
— Может, и не будет стражник ничего проверять…
— Это эльмирантийские стражи и то только до войны ничего бы не проверяли, а фаргоцианские солдаты мертвых уже навидались, что заглянуть да проверить не побрезгуют. Тем более сейчас. Вчера вон, Кирим слышал, на базаре говорили, лазутчика эльмирантийского упустили. Комендант, говорят, в бешенстве. Даже вчера в гости к Малике не заглядывал. Как ты думаешь, усилят солдаты бдительность?
Саргайл призадумался, а в это время вошел Кирим. Осмотрел нас зорким взглядом и спросил:
— Сказал уже?
— Сказал… — невесело отозвался парень.
— И что?
— Говорит, маскировка нужна получше. Одного савана мало.
— Правильно говорит, — неожиданно одобрил Кирим. — А потому будем делать из тебя висельника.
Мы с удивлением посмотрели на старика.
— А почему висельника?
— Потому что висельника изобразить проще, чем утопленника. Язык да лицо подсиним, на шее след от веревки нарисуем, да дерьма подложим для запаху.
Кажется, последняя фраза офицера добила:
— А это зачем?
— Что за офицеры нынче пошли… — заворчал Кирим, доставая из принесенного с собой свертка самые настоящие кисти и краску. — Неужто никогда висельников не видел?
— Видел, но издалека все как-то.
— Издалека… — с неудовольствием пробубнил под нос старик. — А вот если б ближе подошел, то сразу учуял характерный запашок, — он скосил на меня глаза, но рассказ все-таки продолжил: — В общем, висельник почти всегда расстается с содержимым своих кишок. И это не от страха, как ты мог бы подумать, просто так устроен человек. Но дерьмо выходит редко, в основном… — он снова скосил глаза в мою сторону, — в общем, подсыплем что нужно, чтобы к тебе присматривались поменьше. — Он достал небольшое зеленое яблочко и протянул парню. — На, положи в карман. Съешь перед самой отправкой.
Я посмотрела на яблочко и снова восхитилась предусмотрительностью Кирима. Яблоки этого сорта есть недозрелыми не рекомендуется — у детей от них болит живот, а у взрослых… Взрослые их не едят — наелись детьми. И от их мякоти язык принимает синеватый оттенок, что нам только на руку.
Кирим помог парню сесть на тюфяк и принялся гримировать. Я даже рот приоткрыла. Оказывается, мастера маскировки существуют и в этом мире!
— Кирим, мне очень хочется задать тебе вопрос… Но я, пожалуй, пока воздержусь.
— И правильно сделаете, юная анна, — не оборачиваясь, отозвался он.
От попытки узнать хотя бы одну из тайн Кирима меня удерживало только понимание того, что если он сам этого не захочет, то и спрашивать бесполезно. Столько лет ведь ни о каких таких умениях старика никто из нас даже не подозревал! И что самое интересное, при прикосновениях к нему я не видела четкой картинки, лишь какие-то размытые образы и всплывающие будто из-под толщи воды слова. Что это? Врожденная ментальная блокировка или воспитанная в себе способность? Уф! Как сложно сдерживать любопытство!
