— Лейла? Что случилось? Ты чего такая… — Ромич запнулся, подбирая слова. — Такая взъерошенная?
Все заготовленные слова и бившее через край возмущение, замешанное на волнении, тут же испарились.
— Н-ничего. Я спать. Спокойной ночи.
Обняла себя за плечи в надежде удержать тепло, которое почему-то начало исчезать откуда-то изнутри моего тела, и ушла к себе в комнату.
Сон, как назло, не шел. Откуда ни возьмись, накатила такая удушливая тоска, что хоть вой. Я и выла тихо в подушку. Эта неизменная подруга всех мятущихся душ промокла от слез насквозь, но унять тоску так и не смогла. На меня как-то разом нахлынуло все, что стряслось за последние две недели. Кажется, такой короткий срок, а как круто изменилась моя жизнь и мое мироощущение. Думала, что вот оно — мое место в жизни. Я его нашла! Мне безумно повезло! И как-то разом все покачнулось, толстые и неприступные, как казалось раньше, стены моего мира истончились. Мой оптимизм вдруг дал сбой. В сердце поселилась горечь, почему-то показалось, что все меня бросили.
А потом наступила странная апатия. Она успокоила душу, легла мягким покрывалом на все чувства, но не унесла разум в сон. Я лежала с закрытыми глазами в обнимку с мокрой подушкой и просто слушала спящий дом.
Сон пришел ко мне лишь под утро.
Глава 10
Жарко… Как же жарко… Почему так жарко? Кажется, будто у меня во рту пустыня Сахара… Разве здесь есть Сахара? А где это — здесь?
Чьи-то заботливые руки приподняли мне голову и поднесли к губам воду. Вода… Как же хорошо! Кто же этот благодетель? Нужно открыть глаза, обязательно нужно… Только пустыня затягивает снова, и я бреду по ее раскаленным пескам в тщетной попытке спрятать обожженное под нестерпимым солнцем лицо.
— Бедняжка, ведь столько на нее в последнее время свалилось. Лекарь говорит странная какая-то лихорадка. И где только заболеть успела? — услышала доносившийся как из-под толщи песка женский голос. Мама…
— Заболеть дело нехитрое. Только ведь с самого детства так сильно не болела. Тогда чуть выжила… — пробубнил мужской.
— Ратмир не простит, ежели с ней что случится, — снова всхлипнул женский. — Два дня уже в себя не приходит.
— Так, может, и к лучшему? — вклинился еще один совсем тихий женский голос. — Всевышний знает, что делает…
— Эльмира! — тут же взвился мамин голос. — Вон отсюда!..
Продолжения разговора я не услышала — снова побрела по раскаленной пустыне. Шар солнца над головой и не думал двигаться с места. Снова влага на губах. Кажется, я жила от глотка до глотка, хотя сама сделать этот самый глоток не могла. Но мне помогали.
— Да пропустите вы уже! Я лекаря привел, который ей может помочь! — раздался где-то в пустыне знакомый голос.
Я завертела головой. «Сольгер? Мой беловолосый шпион? Что он здесь делает?» Никого не увидела и расстроилась.
— Да пошел ты со своей заботой! Думаешь, я не видел, как она с тобой на улице виделась? Только плакала она потом так, что сердце разрывалось. Что ты ей такого сказал, а? — послышался возмущённый голос Ромича.
«А я думала, моя маленькая истерика прошла незамеченной. Наивная…»
— Постой, Ромич, господин офицер привел доктора. Пусть он посмотрит. Мы сейчас никак не можем помочь Лейле, может, хоть у него получится.
«Кирим. Старый верный Кирим. Почему же я вас всех не вижу? Только песок, только пустыня…»
— Сегодняшняя ночь решающая. Если ей не станет лучше, то в течение нескольких дней она умрет.
— Что же делать? — всхлипнула мама. — Почему? Что это за болезнь такая?
— Простите, ханан, вы знаете, что у вашей дочери есть дар, то есть некие способности? — задал вопрос тот же голос, что предрекал мне скорую смерть.
— Д-дар? — мамин голос был растерян.
— Да, мы знали, — отозвался уверенный голос Кирима.
Как, наверное, удивилась этой уверенности мама. Я мысленно улыбнулась. У нас в семье о моих особенностях догадывались все, но точно знали только папа, профессор и… выходит, Кирим. Ромич, наверное, тоже в курсе. А вот с мамой мы на эту тему не говорили, не сговариваясь, обходили стороной. Она и сама знала, что ее дочь чем-то таким обладает, даже сама говорила, что это благословение Всевышнего, а когда все ее смутные догадки и предположения облекли в вот такую вот простую форму, растерялась.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Сейчас этот самый дар сжигает ее изнутри.
— Но почему? — спросил Сольгер.
— Потому что какой-то сильный эмоциональный стресс или толчок спровоцировал преждевременную инициацию. Некоторые всю жизнь ходят неинициированные, некоторые идут на инициацию осознанно, а некоторые подпадают под нее спонтанно. Только вот у детей до двенадцати лет этот процесс чаще всего оканчивается смертью. Да и саму инициацию в любом возрасте нужно проходить под наблюдением наставника.
— Но почему они умирают?
— Есть две теории на этот счет: первая — не хватает жизненной энергии тела, вторая — энергии души. Видите ли, чтобы пройти инициацию, телу и душе нужно накопить силы, чтобы принять в себя способность целиком, это если упростить и не вдаваться в научные подробности. Иначе энергия, выделяемая при этом процессе, сжигает носителя изнутри. И чем мощнее дар, тем больше энергии высвобождается. Что мы сейчас и видим… — тоном лектора на кафедре поведал лекарь.
— Так что же делать? — севшим голосом спросил профессор. «И он здесь…» — Мы же не можем просто стоять и смотреть, как она сгорает изнутри!
— Нужно больше поить, можно обтирать теплой водой, только такой, чтобы разница температур не была слишком большой. Но сразу говорю, это мало поможет. Единственное, чем мы действительно можем помочь этой девочке — только ждать.
— Что? И ради того, чтобы сказать, что моя дочь обречена, вы пришли и строите тут из себя важного господина? — разозлилась мама. — Вон! Вон из моего дома! — Послышались толчки и звуки потасовки. — И хлыща этого с собой заберите! Ну! Чего стоите? Вон из моего дома! Ай, Кирим, пусти!
— Я прошу прощения, — послышался голос профессора, — но вам и правда лучше уйти. И не обижайтесь на Малику-ханан, она просто очень расстроена.
— Да, конечно, простите…
Раздались удалявшиеся шаги и рыдания.
Даа, неприглядная вырисовывается картина. Хотя, что ей вырисовываться, вон, вокруг: пустыня, нескончаемый песок, безжалостное солнце и жара, дикая и выжигающая, кажется, самою суть.
Кто-то обнял меня, положил голову на живот и шептал:
— Лейма! Лейма! Ты только не умияй, слысыс? Я тебе свое деевянного солдатика отдам! Тойко не умияй! Мамук тозе сегодня пьякал, только сказал, чтобы я никому об этом. Но тебе мозно. Ты зе наса, Лейма.
«Кто собрался умирать? Я? Нет, что ты, маленький… — хотелось сказать мне. — Я обязательно вырвусь из этой пустыни. Только выход найду. Найду… Как же жарко… как жарко…»
— Лейла! — снова шепот. — Не оставляй меня, Лейла! Ты ведь все для меня, слышишь? — и снова кто-то уткнулся мне в живот, обнимая, только уже более жестко, как будто пытался удержать меня в этом мире.
Ромич… Я пытаюсь обнять его в ответ, но у меня ничего не выходит. Почему же я их всех слышу?
— Лейла! Лейла! — снова тихий мужской шепот врывается в мою пустыню, а широкая шершавая ладонь гладит по голове. — Я помогу, слышишь! Этот лекаришка не сказал, но помочь можно. Вернее, помочь может такой же одаренный. Я могу забрать часть жара себе. Есть опасность сгореть вдвоем, если твоих сил осталось совсем мало, но ведь мы попытаемся? Я-то знаю, какая ты сильная. Просто тебе нужно немножко помочь…
— Да-а, а здесь настоящее пекло! — послышалось прямо за спиной через некоторое время.
Я резко обернулась и увидела стоявшего на песке Сольгера в белой рубашке, заправленной в брюки интересного покроя, он демонстративно обмахивался ладонью.
