Словом, благоприятные последствия мира с Турцией неисчислимы… Придется пожертвовать некоторыми прекрасными мечтами. Но никто не помешает нам продолжать лелеять эти мечты в будущем и для будущего… Если победою над Германией мы достигнем положения, похожего на то, которое мы имели после наполеоновских войн, то почему бы впоследствии не повториться и серии славных договоров: Адрианопольского, Ункиар-Искелессийского и проч., которые, надо надеяться, будут заключаться так, чтобы не сталкивать нас снова с западными державами, но разумно удовлетворять действительные нужды России».
Здесь Кудашев сознается, что «немного переплел мысли генерала Алексеева с собственными», и добавляет: «Хотя ген. Алексеев настойчиво заявляет, что отнюдь не желает выступать поборником и инициатором идеи мира с Турцией, в глубине души я убежден, он считает такой мир наиболее выгодным для нас делом». Конечно, и Алексеев, и он, Кудашев, всецело разделяют «те чувства по отношению к Константинополю, которыми вдохновлены все русские», а также веру в «историческое призвание России» (он сам берет эти слова в кавычки), но они «подчиняют чувство выводам рассудка», так как нельзя «спасать Россию от германской гегемонии, отвоевывать балтийское побережье и русские земли и одновременно приобретать Константинополь»…
После этого князь Кудашев сходит со сцены, уступая место более гибкому и «тактичному» Н. А. Базили[149], а Алексеев следует своему благоразумному желанию не выступать инициатором идеи мира с Турцией. Одновременное спасение России от германской гегемонии, отвоевывание балтийского побережья и западных областей и «приобретение Константинополя» продолжается.
VII. Переговоры между Россией, Англией и Францией
1. Признание Англией притязаний царского правительства на Константинополь и Проливы
Если верить бойкому перу Палеолога, еще в середине августа в Лондоне и в Париже была вызвана тревога слухами о намерении России начать военные действия против Турции. По этому поводу Палеолог, по его словам, настаивал на том, что «даже в случае нашей победы Россия не заявит никакого притязания территориального или политического характера по отношению к Турции, — Вы ведь знаете, что полная самостоятельность Турции — один из руководящих принципов французской дипломатии». На что Сазонов, как ученик, повторяющий слова учителя, ответил: «Даже если мы победим, мы будем уважать независимость и неприкосновенность Турции, — лишь бы она осталась нейтральной. Мы потребуем, — добавил он, однако, — самое большее, установления нового режима Проливов, одинакового для всех прибрежных государств Черного моря — России, Турции, Болгарии и Румынии».
По поводу манифеста о войне с Турцией 2 ноября Палеолог обратился за разъяснением слов об открытии «пути к разрешению исторических задач на берегах Черного моря» к Сазонову. Последний объяснил: «Нам нужно получить прочные гарантии на Босфоре. Что касается Константинополя, то я лично не желал бы изгнания из него турок. Я ограничился бы тем, что оставил бы им старый византийский город. Но не более»[150].
Наконец, 21 ноября Николай II пригласил Палеолога в Царское для неофициальной беседы об условиях мира, разумеется победного. Выразивши заранее согласие на все, что потребуют для себя Франция и Англия, царь определил следующим образом свою собственную программу: присоединение Восточной Пруссии (до Вислы, но, может быть, и в меньшей части), соединение Познани и части Силезии с «автономной» Польшей, присоединение Галиции и Северной Буковины (до Карпат) и Армении (условно «по особой просьбе армян») и, наконец, «свободный выход через Проливы». Турки должны быть изгнаны из Европы, Константинополь должен превратиться в нейтрализованный город под международным управлением, линия Энос — Мидия будет границей между Болгарией и Россией[151].
Однако 1 марта 1915 г. Сазонов, «призывая» Бьюкенена и Палеолога «в свидетели» волнения, вызываемого «во всех слоях русского народа» вопросом о Константинополе, говорил, под впечатлением дарданелльской экспедиции: «Несколько недель назад я еще мог думать, что открытие Проливов не предполагает неизбежным образом окончательного занятия Константинополя. Теперь я вынужден констатировать, что вся страна требует этого радикального решения… До сих пор сэр Эдуард Грэй ограничивался заявлением, что вопрос о Проливах должен решиться сообразно желаниям России. Пришло время говорить яснее… Англия и Франция должны громко заявить, что они согласятся при заключении мира на присоединение Константинополя к России».
3 марта, при приеме генерала По, и царь «с серьезным видом» заговорил a part с Палеологом: «Я не признаю за собою права налагать на мой народ ужасные жертвы, требуемые этой войной, не давая ему в награду осуществления его вековой мечты. Поэтому мое решение принято, господин посол. Я радикально разрешу проблему Константинополя и Проливов. Решение, на которое я вам указывал в ноябре, — единственно возможное и осуществимое: город Константинополь и Южная Фракия[152] должны быть присоединены к моей империи. Впрочем, я допущу для управления городом особый режим, с принятием во внимание иностранных интересов»[153].
Обратимся к нашим документам.
Хронологически наиболее ранний из этой серии — телеграмма Палеолога в Бордо Делькассе, от 14 сентября 1914 г., передает 13 пунктов будущего устройства Европы, изложенные Сазоновым в «интимной» беседе с Палеологом и Бьюкененом. Здесь мы находим и Ганноверское королевство, но зато ни малейшего упоминания о Проливах. России «отписываются» нижнее течение Немана и Восточная Галиция, а через «воссозданную» Польшу — Восточная Познань, часть Силезии и часть Западной Галиции.
Через две недели — 26 сентября — Палеолог телеграфирует своему министру, что накануне к нему явился Кривошеин (по выражению посла, «истинный председатель Совета министров»), чтобы изложить свои взгляды по тому же вопросу: повторив 13 пунктов Сазонова, Кривошеин заявил, что Проливы должны быть свободны или открыты (слово это осталось нерасшифрованным, но смысл ясен), «турки же должны уйти в Азию, и Константинополь должен стать нейтральным городом, с режимом, аналогичным режиму Танжера».
Палеолог ограничился ссылкой на неизбежное сопротивление Англии и поинтересовался, знает ли царь мнение Кривошеина. Получивши утвердительный ответ, он затем сообщил об этой беседе Сазонову, в присутствии Бьюкенена; последний подтвердил предположение Палеолога. Последовало разъяснение Сазонова; Сазонов «не вполне согласен с господином Кривошеиным, но думает, как и он, что в момент мира мы должны обеспечить себе навсегда свободный проход через Проливы». И «весьма решительным тоном» он продолжал: «Турки должны остаться в Константинополе и окрестностях. Что касается свободы Проливов, то она должна быть нам гарантирована тремя условиями: 1) никакие укрепления не будут возводиться на берегах Дарданелл, 2) комиссия, располагающая морской силой, будет осуществлять полицейский надзор в Дарданеллах и Мраморном море, 3) Россия будет иметь при входе во внутреннюю часть Босфора, например, в Буюкдере…[154] станцию».
У обоих послов осталось впечатление, что это — «не проект, а решение». Этим разъясняется до конца смысл переговоров о гарантии территориальной неприкосновенности Турции взамен ее
