же заявляет, что Германия держится только тем, что воюет на территориях своих врагов.
Зато мы вновь узнаем, что константинопольская операция «в мирное время нами подготовлена не была» и предстоит еще только заняться этой подготовкой. Каким же временем располагает русское командование для этой подготовки? «Война с Германией вряд ли протянется больше двух лет» и «вряд ли меньше 4–6 месяцев», а так как подготовка операции потребует нескольких месяцев, то за нее необходимо приниматься немедленно.
Предварительно надо лишь установить, в какой форме и в каких пределах требуется установить господство России «в Константинополе, Босфоре, Дарданеллах и других соприкасающихся с этим районах».
«России необходимо занять в Проливах такое военное положение, при котором морской путь из Средиземного моря в Черное находился бы под надлежащей охраной русского флота и русской крепости». Такой крепостью невозможно делать город Константинополь, и потому вопрос о нем сам собою отделяется от вопроса о Проливах. «Громадные интересы мирового значения с давних пор находят себе место и чрезвычайно сложно и тонко сплелись в Константинополе», «который все равно никогда и ни при каких условиях не станет городом какой-либо одной национальности». Одно из двух: «или власть (овладевшая Константинополем) не войдет в противоречивые столкновения с мировыми силами, но тогда она окажется такой же фиктивной, как и власть турецкого султана в Константинополе, или она станет со всеми или с некоторыми из них бороться, и тогда то государство, которое оно собою представляет, очень скоро окажется в тяжелых, острых и затяжных конфликтах со многими великими европейскими державами и, в конце концов, или будет вынуждено склониться перед волей европейской коалиции, или силою оружия будет принуждено отступить с „мировой“ константинопольской позиции подобно тому, как на наших глазах к этому принуждается Турция. Очевидно, сознательный русский патриот не может желать своему отечеству ни фиктивного господства в Константинополе, ни конфликта с Европой и, следовательно, очень должен призадуматься над формою осуществления русского господства в этом городе», который, «как город, нам совершенно не нужен, ибо не дает никакой реальной выгоды, а грозит крупнейшими политическими осложнениями».
Равным образом обладание фракийским и малоазиатским побережьями Мраморного моря нам не нужно, а между тем грозит политическими трениями в области славяно-балканских отношений и лишними военными расходами.
Здесь у автора выпадает по крайней мере одно, но важнейшее логическое звено: все эти трения и столкновения из-за Константинополя и побережий Мраморного моря обусловлены ведь не чем иным, как положением их на Проливах; из этого следует, что овладение Проливами не может не вызвать все эта трения и столкновения. Рассуждая логически, необходимо заключить, что если действительно Россия овладела бы Проливами, то либо конкуренты заставили бы ее отступить с этой мировой позиции, либо — в случае неуспеха — сами отступились бы от тех придатков к этой позиции, которые без нее не представляют никакого интереса, кроме опять-таки значения опорных пунктов для оттеснения обладателя Проливов от обладания ими, то есть для продолжения борьбы за обладание ими. Поэтому все эти политические рассуждения совершенно бессодержательны и неубедительны; речь может идти лишь о том, полезно или бесполезно со стратегической точки зрения захват Проливов распространить на город Константинополь и берега Мраморного моря. Тем не менее обманчивая осторожность составителя записки не менее поучительна, чем энергичное и последовательное стремление «утвердиться» и в Золотом Роге, и на Мраморном море, и на о. Лемнос, и даже в Смирне. Осторожность эта вызвана нескрываемым страхом перед неизбежными последствиями разрешения «исторических задач». Это — детское желание получить розу без шипов, ускользнуть, хотя бы в воображении, от роковых последствий осуществления стремления «лучших государственных людей», истинная политика страуса, прячущего голову, чтобы избежать опасности. Милюков хотел убедить союзников в том, что Константинополь и Проливы — конец, а не начало. Немитц не надеется на это; он не сомневается в неизбежности столкновений — «и прежде всего с нашими союзниками», а, конечно, не с «Германией», как выкрикивал Е. Трубецкой, — но пытается обмануть себя и свое начальство фантазией, что спасительную «точку» можно поставить после Проливов, но перед Константинополем.
Столь же характерно рассуждение его об о. Лемнос. Он считает, что взять назад данное Греции обещание оставить за ней Лемнос — нельзя, так как это породит опять-таки «трение», а потому предлагает поставить точку перед Лемносом, но в то же время находит стратегическую гарантию в оригинальнейшем (чтобы не сказать больше) проекте: лишить Грецию права иметь там военные флот, укрепления и базы, а России предоставить «любую бухту для устройства в ней своего военного порта». Поставленный против этого места вопросительный знак вполне заслужен автором.
Избегая иностранного слова, Базили ясно говорил: это — империалистическая программа, программа российского империализма, — угодно принять ее? В таком случае принять ее приходится со всеми расходами, трениями и столкновениями, не останавливаясь на полдороге и рассчитывая только на то, что флот «первоклассной» державы, которая пойдет наперерез этой программе, будет занят в другом месте.
Но Немитц, как моряк, очевидно, плохо верит в благополучный исход таких превратностей союзнических отношений, и как наши дипломаты искали часто решений своих задач в фантазиях на военные мотивы, так он спасается от известных ему по службе фактов в область политической фантастики.
Оговоривши для России монопольное право на военную базу на нейтрализованном греческом Лемносе, он отказывается от азиатского побережья Мраморного моря и Дарданелл на двояком основании: во-первых, «союзники нам его не предлагают» (здесь опять-таки резонный вопросительный знак против этих слов, подчеркнутых карандашом), во-вторых, эта полоса земли «не нужна», а для защиты ее требуется либо ряд крепостей, либо большая армия. Эту полосу автор великодушно оставляет Турции, но лишает ее права возводить на ней военные сооружения «в мирное время». Как же турки будут защищать в военное время это азиатское побережье (в особенности Дарданелл) от перехода «в третьи и свободные руки»?..
Очевидно, защищать их придется, во всяком случае, русским, не имея ни крепостей, ни армии, без коих автор признает эту защиту невозможной.
Вопрос о европейском побережье Мраморного моря автор решает так же, как и вопрос о Лемносе. Если даже «большие союзники» отдадут России Мраморное побережье, то его «Россия сама отдаст Болгарии», как Греции — Лемнос. Этим автор рассчитывает снискать симпатии Болгарии и Греции, бессознательно доказывая, что оба эти подарка, на его условиях, им не нужны, совершенно неубедительно заявляя, что для обороны морского торгового пути из Черного моря в Средиземное они не нужны, и сочиняя фантастический проект экономии денежных средств, примирения всех интересов и обеспеченного монопольного обладания этим путем.
Вслед за тем дается решение
