на нем фляжкой с водой. Были лишь гимнастерка и штаны да ботинки с обмотками. На голове пилотка со звездой, да сержантские погоны на плечах. Из вещей, что он мог взять с собой, при нем оставался лишь тощий вещмешок с нехитрым солдатским скарбом. Да еще лежавшая в ногах свернутая и подвязанная ремешком дырявая плащ-палатка да заношенная и затертая шинель. Возле него стояли в качестве конвойных два солдата с сержантом из взвода особого отдела полка.
Из лесочка к ним направлялся капитан-особист в сопровождении еще двух вооруженных бойцов и следовавших с ними, а скорее ведомых, арестантов, как и сам Виктор, четверых солдат без ремней и амуниции, с вещмешками за спинами.
– Как всегда на расстрел, товарищ капитан? – неожиданно даже для себя спросил офицера-особиста Виктор, с момента собственного ареста почувствовавший полное равнодушие к самому себе, к своей судьбе, к какому-либо собственному будущему, а потому без всякого соблюдения устава обратившийся к старшему по званию, словно к простому прохожему на улице.
– На расстрел, – спокойным голосом после непродолжительной паузы ответил ему тот, как будто подчеркивал, что он так же равнодушен к судьбе любого арестованного солдата, как и сам Виктор.
– Как – на расстрел? – испуганно промолвил один из арестантов, отчего из его рук выпала на землю носимая им на предплечье шинель.
Капитан-особист оценил равнодушный черный фронтовой юмор сержанта Волкова и, сменив строгое официальное выражение лица на легкую ухмылку, которую мог видеть сейчас только тот, снова ответил, искусственно делая строгий тон голоса:
– Только расстрелом можно искупить сейчас вину каждого отдельного нарушителя приказов командиров!
Виктор ухмыльнулся в ответ, отвернувшись в сторону, чтобы его ухмылку не увидели другие арестанты, дабы подыграть понявшему его юмор капитану.
Сопровождаемые конвоем солдаты начали заметно нервничать. Их внезапно усилившееся волнение прервало появление крытого грузового автомобиля, направлявшегося по дороге в их сторону. Охранники засуетились, демонстрируя своими действиями, что машина прибывала к ним.
– Волков, – поманил к себе жестом Виктора капитан-особист.
Они отошли в сторону, в то время как конвойные с арестантами садились в кузов прибывшего грузовика. Боец подошел к офицеру, все еще не приняв строго уставного вида, не застегнув ворот гимнастерки, со сдвинутой на затылок пилоткой.
– Я, конечно, понимаю, сержант, – начал говорить капитан, – что ты добровольцем ушел на фронт в семнадцать лет. Что сейчас тебе еще только девятнадцать. Был ранен уже несколько раз. Звание заслужил. Воевал достойно. В атаки ходил. Смерти не раз в глаза смотрел. Благодарности командования у тебя были.
Виктор невольно начал вытягиваться перед офицером, слушая произносимые им слова.
– И прекрасно понимаю я, – продолжил тот, – что, находясь в считаных метрах от врага, ты не смог больше подняться в атаку, потому как огонь возле тебя был столь плотный, что головы было не поднять.
Он повернулся лицом к бойцу.
– И товарищей многих потерял в том бою, – начал снижать тон особист. – Дважды атаковать в тот день пришлось, убитых и раненых много было. Только что-то недоговариваешь ты, сержант. Лукавишь где-то. Нутром я это чую. Полагаю, что покрываешь кого-то. На себя всю вину берешь. Как в ноябре сорок второго с ворованной тушенкой.
От сказанного офицером у Виктора опустилась челюсть. Дымящаяся самокрутка упала на землю к его ногам. Таких слов от начальника особого отдела полка он никак не ожидал сейчас услышать.
– Опять за кого-то на смерть хочешь пойти, как тогда? – произнес капитан, глядя прямо в глаза бойцу.
Виктор молчал. Он опустил голову, чем подчеркнул правоту офицера в его словах. В том бою под плотным огнем врага он резко и настойчиво потребовал от Федора взять ситуацию в свои руки, под свой личный контроль, возглавить действия остатков их взвода. Отвести уцелевших бойцов назад, сохранив тем самым им жизнь. Тому нужно было взять на себя ответственность. Рискнуть своим положением. Но он отказался. Возможно, просто растерялся, хотя солдат он опытный, воюет давно. И Виктор сам тогда за него принял решение. Не мог он поступить иначе. Не мог оставить без своего командирского контроля всех тех молоденьких бойцов, кого совсем недавно принял в подчинение и учил воевать, опираясь на свой опыт.
Неужели Федор, когда в расположение их взвода прибыл разъяренный командир роты, потом подошли капитан-особист, штабные офицеры, в то время как сам Виктор занимался транспортировкой раненых бойцов в санитарный пункт, свалил всю вину на него? Не стал ничего объяснять, утаил от них, что струсил на поле боя, что его сковал под огнем врага страх. Он не пытался оправдать действия товарища перед командиром роты, а прямо и просто переложил на него всю вину и ответственность. И когда Виктор прибыл в свою землянку, его уже считали ответственным за срыв атаки. Ему коварно вменили отдачу приказа на отход назад. А уже за ним и остатками потрепанного в бою его взвода начали отходить на исходный рубеж остальные подразделения полка.
– Виноват, – тихо произнес он и начал спешно приводить себя в порядок, застегивать пуговицы на воротнике и поправлять пилотку на голове, как бы извиняясь за свой неопрятный и неуставной внешний вид перед старшим по званию.
– Первый раз встречаю на фронте солдата, который второй раз штрафником становится, да еще едва ли не добровольно, – произнес капитан, нахмурившись, и направился в сторону стоявшей в стороне и ожидавшей его и Виктора машине.
Остановившись у кабины, офицер повернулся и добавил к уже сказанному:
– Или по собственной глупости!
По движению их огромной по численности, почти в две сотни человек, штрафной роты Виктор понял, что, скорее всего, их путь будет завершаться именно на том самом участке фронта, где еще несколько дней назад воевал его полк. Именно там решилась его злополучная судьба, снова отправив его на испытания на прочность. Он шел в пешей колонне таких же, как и он сам, солдат, сержантов и старшин. У каждого был за спиной вещмешок, через плечо свернутая плащ-палатка и скатка. Оружия им еще не выдали, боеприпасов тем более. Колонну возглавлял кто-то из лейтенантов – командиров взводов, ехавший верхом на жеребце. За ними следовала дымящаяся полевая кухня и несколько запряженных обозов с ротным имуществом и всяким фронтовым скарбом.
По мере приближения штрафников к линии фронта, к тому самому участку, где уже воевал Виктор, их встречали попадавшиеся навстречу типичные картины ближнего тыла любого воинского соединения. Тут были обозы с ранеными солдатами, тыловые части с повозками и телегами, машины санитарного батальона дивизионного подчинения, конные и пешие патрули, многочисленные вестовые верхом и пешком, солдаты подразделений связи, что тянули свои бесконечные линии проводов. Какая-то часть
