на его груди, почти не оставляя следов на абсолютно мокрой, насквозь пропитанной потом ткани.
– Товарищ сержант, – обратился к нему внезапно появившийся в траншее боец. – Вас там ротный к себе вызывает.
Он кивнул в сторону расположения взвода, намекая, что Виктору следует прибыть сейчас не на командный пункт, а к своей землянке…
– Товарищ старший лейтенант… – прибыв в землянку, начал он доклад, как тут же был резко перебит командиром роты.
– Сержант Волков, – громко и вызывающе начал ротный, пристально вглядываясь в лицо стоящего перед ним Виктора. – Кто тебе дал право командовать взводом и ротой на поле боя? Кто дал тебе право отдавать приказ на завершение атаки и отход всего подразделения на исходный рубеж? Ты всего лишь командир стрелкового отделения! Кто тебе дал право отменять приказ самого командира полка о взятии передовых укреплений противника?
Следуя своей давней, выработанной на улицах в рабочих городских кварталах привычке смотреть прямо в глаза оппоненту, когда тот давит своей силой и авторитетом, он не отводил взгляда в сторону, чем еще больше злил и заводил старшего лейтенанта. Пока тот продолжал задавать ему громким, с явным чувством раздражения голосом вопросы, Виктор увидел за его спиной начальника политотдела полка и капитана-особиста, с которым был уже знаком. С ними в землянке взвода находились еще два офицера и его близкий товарищ Федор – командир первого отделения, что сидел сейчас в самом дальнем и темном углу, опустив голову и ни разу не взглянув на вошедшего с докладом Виктора. Такая компания воинских начальников давала ему понять, что разбирательство с ним предстоит серьезное и крики комбата с угрозами расстрела виновного в срыве атаки на вражеские укрепления, прозвучавшие в траншеях около двух часов назад, дают о себе знать.
Вернувшись с поля боя, Виктор не стал отсиживаться в окопе, пытаясь заглушить боль потерь в бою интенсивным курением махорки. Так он уже давно не поступал, поскольку понял, что сначала нужно подготовиться к возможной контратаке врага, проверить оружие, пополнить боезапас, а также по возможности оказать помощь раненым, перевязать их и отправить в ближайший санитарный пункт. Только потом, когда все будет исполнено, завершится ускоренная подготовка к новому бою, он мог позволить себе покурить и обменяться впечатлениями с товарищами.
Сегодня он поступил точно так же. Первым делом быстро собрал своих солдат и бойцов всего своего взвода. Потом направил нескольких из них к старшине за патронами и гранатами. А сам начал заниматься вместе с санитаром перевязкой раненых. Потом помог с транспортировкой двоих из них к полковому санитарному пункту. И только потом отправился назад.
– Ну? Что ты молчишь?! – обдавая лицо Виктора своим горячим дыханием, проговорил командир роты. – Сказать нечего?
Он отвернулся, прошел по землянке, вернулся к стоящему навытяжку бойцу и снова произнес:
– Товарищ сержант, кто дал тебе право отменять приказ командования и срывать атаку?
– Это мое личное решение, товарищ старший лейтенант, – сначала вяло и негромко ответил офицеру Виктор, но, тут же взяв себя в руки и решив полностью и без утайки высказаться в свою защиту, произнес: – Приказов на отход ни от кого не поступало. Своего командира взвода я не видел. Вокруг меня были только убитые и раненые товарищи. До окопов врага оставалось не более полусотни метров. Я находился на расстоянии броска гранаты.
– Так почему вы не бросили эту самую гранату и не ворвались в траншеи к фрицам, а предпочли отойти, отступить, бежать? – заорал на него один из присутствующих в землянке офицеров, от слишком громкого голоса которого вдавил голову в плечи сидевший в темном углу Федор.
– Гранату бросили, – выпятил вперед грудь Виктор, – и даже точно. Пулемет противника был уничтожен сразу, с первого попадания и вместе с расчетом. Дорогу вперед мы открыли. Только штурмовать дальше было некому. Пали все смертью храбрых на подступах к траншеям. Я один остался. А тех, кто за мной был, тех фланговые пулеметчики выбили. Сосредоточили огонь именно на нашем взводе, потому как мы ближе всех подошли и вот-вот могли ворваться в траншеи. Только идти вперед уже никто не смог. Уцелевшие почти все были ранены, остальные убиты. Потери – больше половины личного состава.
– Кто отдал приказ на отход? – спокойным голосом спросил Волкова капитан-особист как раз в тот момент, когда разъяренный спокойствием Виктора командир его роты уже тянулся к висевшей на боку кобуре с пистолетом.
– Никто, товарищ капитан, – ответил ему сержант. – Командиров рядом не было совсем, а продолжать бой было некому. Я один остался с пустым диском в автомате.
Закончив ответ, Виктор сосредоточил свой взгляд на почти спрятавшемся в темном и мрачном углу землянки Федоре. Тот низко опустил голову и не смотрел на отчаянно сопротивлявшегося напору офицеров товарища. Держать ответ сейчас ему пришлось одному. Его друг упорно молчал, не вмешивался, не брал слова и вообще полностью отстранился от какого-либо участия в разговоре.
Виктор сверлил его взглядом. Надеялся в душе на то, что Федор вот-вот встанет и скажет что-нибудь в защиту товарища. Признается, что в критический момент он сам должен был взять на себя роль командира взвода и либо вести своих солдат вперед, в атаку, либо дать приказ на отход. Но он струсил, сжался в комок, растерялся и повел себя самым неподобающим образом. Именно поэтому Виктор и принял командование взводом на себя. А с его отходом от позиций противника, глядя на его действия, откатываться назад стали и остальные подразделения полка, одно за другим.
– Командир вашего взвода был ранен в бою. Помкомвзвода тоже, – спокойным тоном произнес особист.
– Сержант Васильев, – обратился командир роты к Федору, – приказываю вам разоружить сержанта Волкова и под охраной доставить его в особый отдел полка.
– Есть, – тихо протянул тот в ответ, отчего все находившиеся в землянке офицеры невольно посмотрели в его сторону.
– А от тебя, Волков, – повернулся старший лейтенант к Виктору, – я что-то подобное и ожидал.
Он отошел в сторону, вынул из кармана галифе самодельный портсигар и, доставая из него папиросу, произнес:
– Это же надо так! В полусотне метров от линии обороны врага находился. Под носом она у него была, а он не смог ее захватить. Даже с пустым диском, даже врукопашную. А там своим примером. Да остальные увидели бы это и тоже подхватили бы. Эта высота была бы сейчас наша.
Стоя с дымящейся самокруткой во рту, Виктор угрюмо смотрел на яркое и жаркое, садящееся за горизонт июньское солнце. На нем самом в это время не было никакой амуниции, не было ремня с вечно висящей
