— А как там старина Джеббс?
Елен прожевала последний кусок, хлебнула полбокала кьянти долларов так на пятьдесят сразу, открыла свой милый ротик и началось:
«Печальная и трагичная история жизни Елен Смердяковой, а точнее та ее часть, которая проведена рядом с очередным уродом по фамилии Джеббс, потому что имен у таких, как он, нет и быть не может»[3] печатается с очень сильными сокращениями, убраны постоянно повторяющиеся слова, бесконечные круговые пересказы, закольцованные обсуждения, существенно расширен словарный запас, а также произведена чистка текста от словесных хламид и прочих литературно-филологических паразитов. Местами сохранен текст оригинала (вам ведь тоже хочется иногда посмеяться, не все мне одному) с комментариями и разъяснениями летописца.
«Пароход был просто чудо!» В этой фразе уже много всего! Это и совершенно искреннее удивление, что эта огромная железная штука, да еще к тому же набитая вещами и людьми, не только не тонет, но и держится на воде, и в придачу еще умеет плавать, несмотря на качку — это кого угодно может навести на мысль о божественном вмешательстве. Также не может не поставить в тупик тот факт, что пароход сам знает, куда плыть, как будто подглядывает в твой билет, который ты потеряла, но который, оказывается, просто лежал на дне самого большого чемодана вперемешку с открытками котят и писем от них же. Ха-ха! Кто мог их туда положить, ты не знаешь, дорогой? Самые неустойчивые товарищи в этом месте обычно стреляются.
«Все кругом были просто душки!» Фраза антагонист другой, не менее распространенной аксиомы: «Все кругом были просто сволочи!» Обе не требуют доказательств и доводов, лишь бесконечных, объемных как дирижабли подробностей.
«Джеббс был так мил, просто душка!» Это просто опечатки и оговорки — не обращайте внимания, редакторский брак.
«Эльза, эта рыжая…» Тут подставляется любое существительное, которое при вставке в предложение с характеристикой одной женщины другой неизменно приобретает издевательски-унизительное значение, начиная от личинок стрекозы и заканчивая изощренными медицинскими названиями человеческих органов.
«Ну, там, в одном месте, короче, не важно…» Далее мог последовать рассказ о сломанном ногте и описанием отчаянной, но безнадежной операции по его спасению на фоне поломанного автомобиля, сошедшего с рельс поезда, терпящего бедствие парохода и тонущих в различных позах и стилях пассажиров, рушащихся домов, надежд и логических цепочек. Но фону, как и месту, где случилось Большое Женское Горе, не уделялось в рассказе особого значения.
«Я там видела одно такое, красное с…» Дальше можно было как в телевикторине при выборе категории: «Одежда или украшение?», и называть любое слово оттуда наугад и получать баллы.
Этот список можно было продолжать бесконечно, но не хочу тут развенчивать миф о загадочности женской души, логичности подборки собранных в ее сумке предметов и о броуновском движении мыслей под различными прическами. Я лучше попробую вкратце изложить основные пункты программы гастролей алмазного цирка, одного из представителей которого мы только что спасли от голодной смерти.
Поначалу все развивалось по классическим законам жанра — в разных портах Джеббс представлялся по-разному: магнат, продюсер, принц, президент, человек, отсудивший Майкрософт, и т. п. В мэрии в честь высокого гостя устраивался прием, заканчивающийся пренепременнейшим дебошем со ставшим традиционным раскидыванием мелких алмазов в присутствующих дам, а затем наслаждение зрелищем мгновенной мутации приличного общества в свору дерущихся сук и кобелей. Но Джеббсу это довольно быстро надоело уже после пятого порта. Попросив высадить его со своей свитой и вагоном на южноамериканском берегу, он приказал капитану уже своего парохода (сделку на покупку он оформил в первом же порту, высадив всех неинтересных попутчиков) двигаться вдоль 37-й параллели и при нахождении следов капитана Гранта или хотя бы Жюля Верна сделать запись в бортовом журнале и четырежды выстрелить из всех пушек. Следы первого следовало зарыть, а второго попросить не писать больше ста романов. Если же Верн не согласится после третьего выстрела, то четвертым сделать из него восставшего сипая.
В Южной Америке Джеббс купил себе поезд, погрузил в него свой ценный, в прямом смысле этого слова груз, украсил вагоны, как на карнавал, набрал сотню музыкантов и отправился на гастроли. Отдельно и заранее выезжал специальный человек, который приезжал в город за сутки, снимал самый большой зал, клеил афиши, возвещающие то о приезде Майкла Джексона, то Принца, или вот — «С единственным концертом по дороге из Парижа прямиком в ад — Джеббси Моррисон! Вход Бесплатный!» Обыватели валом валили на выступавшего под фонограмму Джеббса, тем более, что перед концертом часто раздавали еду, а после бросались мутноватыми стекляшками — их с удовольствием несли домой детям и ни разу к ювелиру. Так старина Джеббс и его музыкальные воплощения брали города. Но вскоре и эта развлекуха ему надоела — Джеббс явно хотел славы, но как ее достичь, он не знал. Денег больше ему уже не надо было, и он все старался сделать так, чтобы их у него стало меньше, но это ему тоже не удавалось. Он прикинул, что если даже он планирует прожить еще сто лет, то ему надо как минимум тратить по двадцать миллионов в день, а у него, как он ни старался, больше одного потратить никак не получалось. Иногда выдавались совсем уж неудачные дни, когда он тратил всего тысяч сто-двести, тогда он от сознания того, что зря потратил целый день, начинал пить больше обычного, хотя казалось, что своего предела он достиг еще в Африке. Его ручная горилла носила тогда бесчувственного Джеббса на руках, а на концертах конферансье быстренько объявляли, что вместо обещанного Элтона Джона будет выступать Мадонна, но зато сразу две — и тут наступали звездные часы уже Елен и Эльзы. Никогда бы не подумал, что люди, которые не могут набрать в караоке больше пятидесяти баллов, могут собирать стадионы!
Джеббс явно метался, не зная, куда себя приложить. Рассказать всему миру правду о происхождении его богатств он не мог, да никто бы и не поверил, максимум, на который он мог рассчитывать, — это беседы с психотерапевтами, да и то за значительные гонорары.
Денег заработать много он мечтал всегда, но чтобы столько, он даже не планировал и теперь явно растерялся, не зная, чем заняться.
В конце концов они вчетвером перебрались в Европу, поместили алмазы в надежное хранилище и прикупили недостроенный замок на большом обрыве Лазурного берега — все достроенные к тому времени уже подраскупили русские олигархи, поэтому пришлось брать неликвид, чтобы было место, где можно было успокоиться и подумать, а заодно подлечиться кое-кому от алкогольной зависимости. Там уже Джеббс запил по-серьезному и активную жизнедеятельность практически прекратил. Елен же с Эльзой не покладая рук потрошили бутики и ювелирные лавки как заправские грабители, единственно, что их встречали, не поднимая руки вверх, а широко их распахивая. Когда в замке начали заканчиваться комнаты, куда можно было бы складывать покупки, начались обычные женские склоки за свободное пространство. Камнем преткновения стала последняя самая маленькая кладовочка во флигеле. Я слушал Елен и не мог поверить, что они вовсе не делили Джеббса, его сокровища, а война между ними развернулась за десять пустых квадратных метров, забитого уже к тому времени под завязку дорогим шмотьем замка. Все началось с того, что в той комнатке уже давно лежала пара коробок Эльзы со шляпками для легких летних поездок в красном ландо. Елен, увидев пустующее помещение и, с ее слов не заметив, а скорее всего все заметив, но не придав чужим коробкам какого-либо значения, забила комнату под завязку своей новой коллекцией зимней обуви. Шляпки, оказавшись внизу, очень плохо пережили такое соседство, в чем убедилась Эльза на следующий день, когда они ей срочно понадобились, и она, тщательно разметав коробки Елен, извлекла из-под них трупы своих двух теперь уже бывших головных уборов. Они теперь годились лишь для гардероба дрессированных обезьянок, с которыми фотографируются туристы на набережной. О чем Елен с удовольствием и абсолютно искренне и вовсе не со зла сообщила подруге. Эльза не без удовольствия двинула по последней, оставшейся стоять после поиска резко понадобившихся шляп колоды из коробок ногой, а потом уже по коленной чашечке Елен. Та упала, завизжав, но зато смогла удобно вцепиться зубами в Эльзину голень. Та тоже начала визжать и не менее удобно вцепилась Елен в кудри, и схватка началась. Жестокая женская борьба в коробках продолжалась недолго, снизу на крики притопал Мак. Он растянул двух дерущихся кошек на расстояние вытянутых рук и понес обеих окунать в бассейн, но по дороге они обе извивались так, будто их несут за хвост. Обе сушили и вылизывали себя до полуночи. Эльза, в силу своего темперамента, ругалась вслух, да так, что итальянская прислуга на кухне крестилась через слово. Елен, тоже в соответствии со своим характером, зализывала раны молча, вынашивая план мести.
