— А еще она предлагала вас, босс, задушить подушкой.
Елен выдохнула уже за оградой, ее выставили, в чем была, единственное, что она успела прихватить, — этот первый попавшийся под руку чемодан. Доктора, которые божились костьми Гиппократа, что их самих хотели подставить, поехали вместе с медсестрой домой на автобусе, потому что их «мерседес» перед этим поехал с обрыва. Мак предлагал покидать вслед и этих людей в белом, а также эту белобрысую Макбет. Но Джеббс явно стал добрее, когда понял, что он уже не умрет, и все виновники были прощены и отпущены пинками под зад.
На этом заканчивается печальный рассказ из жизни богатых и знаменитых отравительниц. Естественно, что история, рассказанная нам Елен, значительно отличалась от той, что пересказал я. Еще тогда, на балконе у меня закрались сомнения в правдивости Елениной версии произошедшего, которые подтвердились более правдивым рассказом другого участника тех событий, но это будет лишь через главу… Вам же я поведал уже окончательный, максимально правдивый вариант. Пока же Елен, поднакопив за день слезы, снова рыдала на плече у Джима, я про себя отметил, что хорошо, что я не пью кофе, а ребятам на кухне я передам, чтобы этого бесеныша в юбке не подпускали к еде на прицельный выстрел из двустволки.
Мы все немного притомились и засобирались спать. Я постелил себе на балконе, молодым отдав свою спальню, но сам долго не мог заснуть. Я смотрел на звезды, вспомнив, что последний раз смотрел на них в первый день своего конопляного бизнеса и теперь вновь смотрю вверх — в последний. Все это было явно не просто так, и я это очень отчетливо понял, как будто услышал какой-то щелчок. Но никто не щелкал. Я еще долго не мог заснуть — только внизу по-прежнему негромко били в барабаны да Джимми рассказывал пару раз Елен какие-то страшные истории из своего путешествия, от которых она иногда вскрикивала, но все равно просила еще.
А я никак не мог заснуть и, чтобы как-то развлечься, встал, облокотился на перила и начал швырять с балкона местным мелкие монеты, чтобы они прекратили играть и танцевать. Играть действительно прекратили и быстренько растащили догорающие костры на головешки, чтобы освещать шарящие в пыли руки. У меня еще оставалась пара монет, но я прекратил эту игру в Бога, вдруг поймав себя на мысли, что поступаю в точности, как и Джеббс. Я сжал кулаки и отдернул руки. Местные стояли внизу, задрав головы, но я больше не подавал и лег снова на свое ложе — я был слишком огорчен тем, что поступал так же, как мой бывший ненавистный босс. Хотя я был им слегка разочарован: при отсутствии денег его фантазия бурлила, как черепаховый суп на большом огне, а когда о деньгах не надо было уже думать, то он скис, сдулся и начал банальнейше спиваться. Я хоть и ненавидел его всей душой, но и любил, точнее завидовал всем сердцем его настойчивости, харизме и изворотливости. А теперь я был разочарован — я ожидал услышать более веселые истории от Елен о приключениях Джеббса, захватах мира, ну или хотя бы о таких тщетных попытках. А услышал дешевую детективную историю о странствующем алкоголике. Правда, судя по всему, Елен таки излечила его от алкогольной зависимости, а заодно и от кофейной. Так что я был совершенно уверен, что мы еще о нем услышим, и не раз! Хотя, как показали дальнейшие события, лучше бы Джеббс продолжил пить для собственного же благополучия…
Глава четырнадцатая
За завтраком, между яичницей и чаем (кофе, я сказал, кончился) Джимми объявил нам, что хочет поиграть в революционеров, а если точнее, то освободить народ этой страны не только от ненужных церковно-религиозных рамок, но и от кандалов правящего режима. Мы тут окопались на периферии и не видим, что вокруг происходит, в других городах, в Столице, во всей стране! За Джимом, оказывается, уже полгода как находящемся в розыске как государственный преступник, подрывающий основы свобод вероисповеданий и государственного устройства, велась настоящая охота местной охранкой. Джим сразу мне напомнил Буратино, на которого спустили всех полицейских собак за то, что он обманом выманил у маразматичной черепахи золотой ключик, не хотел возвращать его законному владельцу, а готовился открыть им свой бизнес, уверяя всех доверчивых тряпичных кукол из своего окружения, что это будет некоммерческий театр.
— За что же тебя ищут, милый? — пропела свою короткую арию птичка Еленка, намазывая хлеб маслом своему герою.
— За правду. Я ничего нового не говорю, но люди меня слушают, а правительство видит во мне угрозу… — отвечал, будто писал на граните, будущая легенда народного эпоса. — И поэтому я здесь, и мне нужна ваша помощь.
Говорят, что женщины говорят быстрее мужчин, не знаю. Но пока я выговаривал, как оказалось, слишком медленно длинное слово: «Да», Елен успела вкинуть передо мной фразку: «Конечно же дорогой!», передавая Джиму бутерброд и успев спросить у меня: «А тебе сделать, Билли?» И только потом все, и в том числе и я сам, услышали от меня ответ: «Да». И получилось, что я отвечаю на ее вопрос, а не на его. Но Джима, похоже, это не особо волновало — он принялся жевать свой хлеб и смотреть вдаль, как минимум пытаясь рассмотреть, какой счет сейчас у янки, играющих по ту сторону океана в нападении. Когда уже унесли посуду и начали вытирать стол, Джим очнулся и ответил нам:
— Хорошо.
Хотя я уже успел придремать, а Елен два раза покурила.
— Елен, нам необходимо написать несколько писем. А ты, Билл, сможешь обеспечить их доставку? — спросил Джимми.
Лично мне совсем не нравилась эта идея с революцией. За этот год произошло много чего — повоевав с картелем, уйдя от карающей лапы ЦРУ, наладив и потеряв бизнес всей своей жизни, я думал, что с меня достаточно впечатлений, и теперь в любой пивнушке мне запросто обеспечен бокальчик за мои байки, поэтому в новый бой я вовсе не рвался. Поднявшись и потянувшись, думая при этом, как начать бойкотировать процесс — наверное, для начала сослаться на отсутствие транспорта, я заметил, что, как назло, начали возвращаться автомобили, на которых возили в Порт отпускников. Вдобавок ко всему с ближайшего из них крикнули:
— Все сделано, шеф, еще будут распоряжения?
Я застыл в высшей точке потягушек и подумал, что мне трудно будет в таком положении отказать Джиму. Точнее не трудно, а как-то сложно, и я произнес становящееся уже чересчур популярным в это утро слово: «Хорошо».
Ребята, которые давно и прочно держали эту страну одной крепкой рукой за рога, а второй, не менее твердой, доили ее в свое большое пластиковое ведро, как могли, вряд ли были бы рады каким-либо изменениям не в их сторону. О нас ведь даже не будет некролога в воскресной газете, о нас не скажут в новостях — пропали, мол, без вести. Они даже в деревню войска вводить не будут, сожгут все к херам из танков или вертолетов. И парни из картеля покажутся детьми. И вот с этими взрослыми мальчиками Джимми решил поиграть в опасную игру. Он устроил свой штаб прямо на моем балконе, благо он мог вместить человек сто с тарелками и бокалами, и народ начал потихоньку стекаться к нам со всей страны.
Может, конечно, у меня неправильное представление о революциях, но за тот месяц, в течение которого наша деревня превращалась в центр сопротивления, я не заметил ни одного ящика с оружием. Прибыло уже множество людей, и с каждым днем их число все увеличивалось, но у нас не было даже саперных лопат, чтобы попытаться переквалифицировать всех этих рекрутов в хотя бы подобие легендарного советского спецназа — stroybat.
Наше поселение теперь больше напоминало лагерь беженцев, и старику Барнсу приходилось каждый день гонять на своем паровозике в Порт за гуманитарной помощью, покупаемой во славу революции, но, правда, за мой счет. Еду раздавали прямо с вагона, поэтому всегда образовывалась небольшая давка, хотя продуктов привозили с излишком. Излишки, правда, догрызали уже к утру и Барнс, кряхтя и матерясь, раздувал пары, и после обеда, когда поезд возвращался обратно, забитый продуктами, снова происходила раздача с давкой и толкотней. Народ был наверняка сыт, просто ему явно не хватало развлечений, хотя Джим и пылесосил им мозги утром и вечером массово, и некоторым еще и в течение дня. Но как по мне, то многие сползались к нам не за сокровенными знаниями и просвещением, а тупо пожрать. Иногда мне казалось, что мы уже содержим полстраны, и стоит совсем немного подождать, и к нам присоединится и вторая часть, и тогда революция уж точно будет бескровной. Меня даже больше раздражало не то, что все они кормятся на мои деньги, а то, что я не получаю за это никакого морального удовлетворения — они даже не приседают передо мной, когда я спускаюсь со своего третьего этажа в народ. Работницы офиса ко мне уже не ездили, да и лифт в сейф, куда я перебрался жить со своими медвежатами, не ездил. В основном девочки занимались тем, что бегали по распоряжениям Елен и смотрели в рот Джиму, а в свободное время ходили по рукам и травили анекдоты из нашей прошлой совместной жизни. Наоми, которая уже почти год жила в Порту и занималась отправкой нашего «товара» Майки, теперь переключилась на закупки продуктов для нашей «армии» и, по слухам, открыла уже третий собственный магазин на главной улице города. Но даже она интересовалась, что там у нас происходит? А у нас ничего не происходит! Просто Джимми с ума сходит и сводит туда же всех окружающих.
