подошла бы
больше. Только, может быть, и Серёга уже не тот? Что ж, пора сверить их взгляды на жизнь. Хотя
свои-то лучше бы и вовсе никак не выдавать. Надо звонить, а Роман не решается. Стоя перед
чистенькой квартирой Серёги, он чувствуется себя монстром, вылезшим из болота, с которого на
площадку натекает лужа грязи.
Нет, поистине в жизни всё рядом. Оказывается, для того, чтобы встретить лучшего и
единственного друга, надо было лишь пересечь небольшой квартал, по сути, один двор с детской
песочницей, подняться по лестнице и, немного помявшись, нажать кнопку звонка.
– И куда же ты, к чёрту, запропастился?! – совершенно нормально приветствует Серёга самым
лучшим для этого случая приветствием. – Проходи давай! Я слышал, что из Пылёвки-то ты уехал
ещё летом.
– Да некогда всё было, – виновато бормочет Роман, – пока осваивался: то да сё…
Принимая друга, Сергей широко разводит руками в своей однокомнатной, переполненной
книгами квартирке, прикидывая, куда его усадить. Конечно же, Серёга тоже изменился, но не
расширился и не омужичился, как Боря Калганов, а, напротив, вытянулся, высох, хотя понятно, что
ни армейских «физо», ни строевых он не видел, да, наверное, и не увидит. Взгляд его теперь
спокойный, пристальный и уже совсем по-взрослому умный. Интеллигент, одним словом. И никуда
тут не денешься. Приятно почему-то осознавать, что твой друг – интеллигент.
Серёга в эти дни немного прихварывает: его мелкие непредсказуемые несчастья остаются при
нём – надо ж умудриться простыть в самом начале пока ещё тёплой зимы. Вот и греется теперь в
тёмно-синем свитере с глухим до подбородка воротником, швыркая красным носом. И голова его
на этой цилиндрической подставке воротника кажется ещё более внушительным кочаном, чем
прежде. Как не улыбнуться тут уже от одного его вида? Ах ты, чудо-чудище!
Усевшись в кресла, они продолжают с приятным полуузнаванием рассматривать друг друга. На
лице Серёги всё большое: и нос, и губы. Но глаза у него непропорционально большие даже среди
всего большого. Таких громадных, беззащитных, с длиннющими ресницами глаз у людей не бывает
вообще. Это глаза коровы или какого-нибудь другого добрейшего существа. Их моргание похоже на
широкие яркие всплески. Пожалуй, женщины обязаны любить Серёгу лишь за одни эти
очаровывающие озёра, из чистоты которых не выплыть ни одной. Наверное, и мир через такие
приборы представляется другим: широкоформатным, выпуклым и с миллионами оттенков. Из-за
своих крупных черт лица Серёга всегда казался забавным. Когда они в детстве купались в
Ононской протоке, то вода через его ноздри-пещеры затекала в нос. Поэтому нырял и плавал он,
обычно зажав нос пальцами. Но это же умора: видеть человека, который плывёт, держа себя за
нос над водой! Однажды он прищемил нос длинной деревянной прищепкой для белья, и плывущий
Роман, увидев его, так глубоко хлебнул воды от внезапного хохота, что едва потом прокашлялся. И
как теперь, помня эти эпизоды, не смотреть на друга без улыбки? «Нет, дорогой мой, ты просто
обязан быть великим человеком. Я знаю, что ты куда умней и талантливей меня. Но я тебе не
завидую. Я с радостью принимаю твоё превосходство по части способностей и ума. Я не хочу ни в
чём тебя превосходить. Мне приятней лишь просто как-то присутствовать в твоей жизни. Мне
достаточно знать, что ты, такой умный, считаешься со мной. Мне нравится противоречить тебе,
перебивая какую-нибудь твою умную мысль, но, пожалуй, лишь затем, чтобы показать, что я тоже
что-то соображаю. Давай, Серёга, дуй вперёд! И я от всей души буду гордиться тобой».
– Слушай, – говорит Роман, обведя взглядом квартиру и почему-то снова вспомнив бронзовую
ручку на двери, – а ведь ты, кажется, нехило устроился.
– А-а, – вздохнув, отвечает друг. – Знаешь, как всё это неловко? Квартира-то бабушки жены.
Живу на всём готовеньком. Стыдно.
Ну, если так, то конечно. «А я вот так бы смог? Тоже, наверное, нет».
Разговор начинается медленно, а, набрав обороты, становится сумбурным, скачкообразным –
тому и другому не терпится рассказать о себе, причём как-то всё сразу. О родителях умалчивают
совсем, чтобы не заговорить о родителях Серёги.
– Да уж, все наши революционные Пылёвские планы оказались нереальными, – говорит
Серёга. – Я понял это раньше тебя, потому что больше видел, что там творится.
– Да планы-то, может быть, и ничего, – пожав плечами, отвечает Роман, – просто мы ещё сами
не те. Мы ещё до них не доросли.
– Так ты не отказался от всего, о чём мы переписывались?
– Когда уезжал, то думал, что отказался. А теперь – не знаю. А что ещё в жизни останется без
этих планов? Посмотрим, как всё дальше повернётся. О, да меня же там чуть не женили! –
вспоминает вдруг Роман и рассказывает всё сначала о Светлане Пугливой Птице, а потом и о
Бабочке Наташке.
Ну, а если уж пошла такая тема, то доходит очередь и до городских приключений, о которых
53
Роман, вдруг неожиданно для себя, рассказывает с какой-то бравадой, невольно перенятой у
Костика. (Лучше уж рассказывать лихо и с вызовом, чем виновато.) Серёга слушает, опустив голову
и неловко, будто стеснительно, улыбаясь. Нет, наверное, не стоило всё это вываливать ему. А с
другой стороны, он же друг, а не отец, от которого надо что-то скрывать. Может быть, как раз ему-
то и надо выложить начистоту всё о своих похождениях…
– Вот этим-то ты и был занят всё это время? – спрашивает Серёга.
– Этим, – неожиданно покраснев, признаётся теперь Роман.
– Ну-ну… Понятно…
– А ты как? Как твоя жена? Где она сейчас?
– На лекциях. Это я приболел да дома сижу.
– И как тебе, в общем и целом, женатая жизнь?
– Нормально. Можно даже сказать хорошо, – сдержанно после откровений Романа отвечает
Серёга.
Он протягивает руку и достаёт с полки чёрный пакет с фотографиями. Пакет точь-в-точь, как в
общежитии с коллекцией. И вдруг неожиданная фантазия – а что, если фотография его жены
хранится и в его пакете?! Город невелик, район у них один… Спасает здесь лишь его табу на
замужних. Хотя как он может так думать о ней? Что такое изнутри толкает его на подобные гадкие
предположения?! Вот взять бы и острым ногтём прищемить в себе эту мерзость! Пока не раскрыт
пакет, интересней загадать другое: чем же отличается девушка, ставшая женой лучшего друга, от
девушек из его коллекции?
Ах, вот она какая… Лицо её, конечно же, не знакомо. Пожалуй, она красавица: чёрные
вьющиеся волосы, тёмные глаза, носик с маленькой покатой горбинкой. Кажется, она и впрямь
какая-то особенная. Так что успокойся, пижон, для таких, как она,
