её и Серёга, всё чаще и беспокойней поглядывая на часы. И
мелодично зазвеневший дверной звонок включает в нём какой-то ещё один уровень сияния.
– А у нас гость! – едва открыв дверь, тут же сообщает он жене.
Элина, не снимая пальто, нетерпеливо заглядывает в комнату.
– Здравствуйте! Ну, наконец-то, – говорит она, – а то мы вас уже заждались.
Это её «мы» просто опрокидывает Романа. Они ждали его оба! Наверное, одна из потрясающих
прелестей семейной жизни в том и состоит, что человек, живущий рядом с тобой, говорит не «я», а
«мы». И у Серёги это есть!
– Называй его на «ты», – поправляет Эллину муж, – а то ещё зазнается чего доброго.
– Хорошо, – отвечает она, легко принимая поправку.
Выходит, что их и представлять друг другу не надо. Заочно они уже знакомы. Роман невольно
любуется ей. Элина в строгом брючном костюме, высока, стройна, красива. А ведь внешне-то они с
Серёгой совсем не подходят друг другу. Иногда Роман развлекается тем, что, увидев на улице
какую-либо женщину, представляет мужчину, который ей соответствует. Или наоборот через
мужчину пытается увидеть его женщину. Обычно пара находится практически всем. Наверное,
трудно было бы только с какими-нибудь великими, которым пара, кажется, просто не дана.
55
Попробуй вообразить, что Лев Толстой или, например, Леонардо да Винчи шепчет какой-то
женщине «я тебя люблю». Ведь это ж какая женщина должна быть!? Бывают ли такие в принципе?
Конечно, Серёгу-то великим пока не назовёшь, но то, что он и Элина друг другу не подходят, видно
невооруженным взглядом. И потому в их союзе есть что-то странное, загадочное.
– Сергей! – выглянув из кухни, удивленно восклицает Элина. – Так вы что же, сюда даже не
заходили? Даже чай не пили?
– Нет, – растерянно отвечает Серёга, в разговорах забывший обо всём.
Элина быстро собирает на стол. На кухне, уже в полных её владениях, чисто и уютно. На столе
фиолетовые чашки и блюдечки с какими-то затейливыми вензелями. Порезано немного колбаски,
немного твёрдого сыра. Все это дефицит, так что данные студенты отчего-то неплохо обеспечены.
Находится и бутылка ликёрчика.
С этого дня Роман становится самым почётным гостем семейного гнезда Макаровых, свитого в
его восприятии из бронзовой ручки, на дверях обитой пухлой дерматином, комнаты, запруженной
книгами, уютной кухоньки со столиком и фиолетовыми чашками на нём, но главное из неизменного
душевного уюта и гостеприимства. Он забегает сюда при каждом удобном случае, всякий раз
удивляясь обходительности и предусмотрительности хозяйки. Элина сразу запомнила, что лучший
друг её мужа любит густой чай с молоком, и никогда не забывает им угостить. Во всём городе для
Романа нет другого такого же места, где его встречали бы так приветливо, куда можно приходить,
как на какой-то нравственный полюс. Особенно ощутимой эта очистительная полюсность бывает
тогда, когда он заходит к ним после какого-то очередного приключения, с новым «фантиком»,
пристёгнутым к душе. Хорошо, что эту «ордененоносную» душу нельзя увидеть, а то Макаровы и
на порог своего гнезда, наверное бы, не пустили…
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Искренний день
В день рождения, в середине января, от родителей приходит перевод в пятьдесят рублей.
Вернувшись в общежитие с почты, Роман падает на кровать и, расслабившись, погружается в
зыбкую поверхностную дрёму. Открыв глаза минут через десять уже отдохнувшим и посвежевшим,
он, не поднимаясь, достаёт из кармана рубашки обе синих четвертных и квитанцию, заполненную
круглым почерком матери. Кто, интересно, придумал такое, что имениннику в день рождения дарят
подарки родители? Почему не наоборот? Что сделал именинник для того, чтобы родиться?
Напротив, это отца и мать надо постоянно благодарить за жизнь на этом белом свете. А в день
рождения – тем более. «Интересно, что внешне я почему-то не похож ни на маму, ни на отца, –
мелькает на мгновение в голове Романа неожиданная мысль и тут же гаснет, не успев
осмыслиться. – Как-то они, дорогие мои, поживают там без меня? Надо бы как-нибудь съездить к
ним или уж хотя бы письмо написать». Во время службы переписка с родными была нужна, как
воздух, а теперь, вроде, как не совсем обязательно. Почему так? Из армии его ждали, питали
надежду, а теперь уже не надеются, махнули рукой – отломанный ломоть. Как-то всё-таки неловко
перед ними…
День рождения… «Бог мой! – расстроенно думает Роман. – Мне уже двадцать один, а я ещё
никто и ничто…» Что это за событие такое – день рождения? Зачем праздновать факт, который
был, но уже никогда не повторится? Не умнее ли отмечать то, что ещё предстоит? Ну, день
неминуемой смерти, например? Жизнь всякого человека имеет начало и конец. Начало он
отмечает ежегодно, а о конце старается не помнить. Да и как этот конец отмечать, если не ясно,
когда он настанет? Точный год своей кончины не установишь – тут полная неопределённость. А вот
то, что датой станет один из 365-366 дней года, – это уж наверняка. Месяцем твоей смерти станет
один месяц из двенадцати, а числом – одно из тридцати одного. Вот и определи подходящие
координаты… Или последи за днями в течение года и выбери самый плохой. Зачем это нужно? Так
для того, чтобы облегчить день рождения. Ведь жизненные итоги, даже если они хороши, всегда
неприятны уже тем, что они итоги. Поэтому не лучше ли подбивать их в день смерти? То есть,
надо отделить одно от другого: день рождения праздновать как день планов и перспектив, а день
смерти – как день итогов. И тогда день рождения, освобождённый от лишней заботы, потеряет
печаль. А впрочем, как тут ни умничай, сколько ни рассуждай, что правильней, что не правильней,
а только дату смерти всё равно никто намечать себе не захочет. Праздником это быть не может.
Так что, вся нагрузка итогов как лежала, так и будет лежать на дне рождения, которому радуются
лишь в детстве – на подъёме, а на спуске, как всем известно, от него уже грустят…
По хорошему-то, день рождения надо бы вообще проживать вместе с близкими людьми. Пусть
они пособят пройти через него. Пусть поддержат в этот день, когда время обнажено и
воспринимается болезненно, остро, как в тот самый момент, когда из ствола жизни проклюнулся
новый росток. Именно в этот день человек был опущен откуда-то с вышних далей и лёгким
56
шлепком направлен по жизненным годовым виткам с неизвестным их количеством. Только связь
его с мистическими высями не прерывается, потому что на каждом витке он возвращается к этому
обнажённому, не изолированному от обыденности месту. Так
