особенно сильно привязавшимися
женщинами, установив некий распорядок встреч. Плотское удовлетворение есть, и ладно. Понятно,
что всё это неправильно. Понятно, что надо спасаться. И способ известен. Спасение твоё в такой
женщине, как Люба. Или ей ещё не время? Хотя почему не время? Да потому, что хоть душевной
грязи в установившейся жизни больше, чем надо («хорошо, что я вижу это сам»), из неё всё же не
хочется вылезать. Затянуло. Кажется, до нового витка духовного, до потребности любви нужно
снова дозреть. Только как дозреть на такой почве?
– А зачем вы хотите со мной познакомиться? – спрашивает его одна из очередных женщин,
мимо которой он просто не может пройти. – Для коллекции?
– Ну зачем же? – сбившись от такого точного, но банального попадания бормочет Роман. – Не
для коллекции, а для общения. Может быть, мы с вами подружимся. И вообще… Дайте вашу сумку,
я помогу.
Женщина удивлённо вскидывает брови и разжимает руку, отпуская сумку.
– Если вы не ищете лёгкого знакомства, – наставительно произносит она, – то надо быть очень
наивным, надеясь вот так на улице, в толпе, встретить единственного человека. Единственные не
находятся так просто. Это слишком несопоставимо: единственный и случайный…
Пожалуй, в её рассуждениях что-то есть. Но сейчас важней другое. Они ведь наверняка идут к
её дому и где-то обязательно остановятся: за квартал от дома, у подъезда или у дверей квартиры.
51
Этот момент нельзя проиграть. Окидывая женщину взглядом, Роман невольно пытается
представить эту, пока ещё незнакомку, без одежды, без этой красиво вязаной, наверное,
собственными руками, шапочки. Всё-таки как мило, когда у женщины есть вещи, сделанные её
руками. Это придаёт им особое обаяние.
Незнакомка продолжает воспитывать, он во всём соглашается с ней, словно не слыша
наставлений. Пройдя по улице Ленина, они сворачивают под арку во двор, потом так же резко под
очередным прямым углом в подъезд и поднимаются по лестнице. У дверей останавливаются, но
лишь для того, чтобы она, продолжая рассуждать, отыскала в сумочке ключ. То ли она не замечает
спутника, то ли не помнит, что идёт с чужим, пока что без имени, человеком. Кажется, ей и самой
удивительно всё, что происходит вопреки её установкам, правильным речам и чёткой логике.
В квартире женщина, скинув пальто, оказывается в дорогом светлом платье. Прихожая отделана
под раскалённую красную кожу – всюду приметы полноценного семейного гнезда. Замужних
женщин Роман избегает принципиально, но не из-за каких-то страхов, а из-за сочувствия к
собратьям (не надо во всём уподобляться Костику). И потом: глупо лезь к занятым, когда полно
свободных. Замужние обычно выделяются на улице озабоченностью, внутренним сосредоточием,
спокойным, даже равнодушным отношением к посторонним мужчинам. А тут осечка – печать
замужества на этой женщине бледноватая, словно с выветрившимися чернилами, и даже
хозяйственная лёгкая сумка не выдала её на улице. Но что уж теперь… Назад не
раззнакомишься…
Раздеться она не предлагает, словно он заметен ей лишь для наставлений. Сняв и повесив
куртку поверх чужого мужского пальто, Роман проходит за ней в комнату. Продолжая слушать и
поддакивать, он медленно приближается к ней, обнимает за талию и словно обжигается плотью.
Ошеломление от её тела многократно превосходит ожидание. Женщина мягка и податлива. Всё,
что она делает теперь, – это лишь замолкает. Но её молчание после длинных речей кажется
возбуждающим само по себе. С минуту, затаённо обвыкнув в тесных объятиях незнакомца и
словно напитавшись его желанием, она легонько, необидно отталкивает в грудь. Потом, отступив
на два шага, медленно наклоняется, берётся за подол платья и скрещенными руками поднимает
его над головой, вспыхнув тугими ногами в розовых колготках. Роман не может сдержаться, чтобы
не потянуться, позволяя истоме свободней разлиться по всему телу.
Потом, отдыхая под смятой простыней, вяло натянутой как попало, он думает, что, в общем-то,
как бы пошловато всё это ни выглядело, но и связи без всяких чувств – это одна из самых ярких
красок жизни. Конечно, не всегда у него выходит это так ошеломительно и быстро, как сейчас, но
эту розовую вспышку колготок он не забудет, даже имея когда-нибудь самую прекрасную, самую
любимую жену. И сможет ли он потом быть верным, зная о возможности таких внезапных,
случайных радостей?
С этой женщиной, которую зовут Марина (кажется, Марина четвёртая – надо уточнить по
записям) он встречается потом с неделю, до возвращения её мужа с курорта.
Окончательно прощаясь после пятой встречи, они стоят в красной, так и не потерявшей
раскалённости, прихожей.
– В первый раз ты так много тараторила, – с улыбкой вспоминает Роман, – я никак не мог
дождаться окончания лекции.
– Это от растерянности, – признаётся она. – Я на самом-то деле вроде бы и не хотела ничего,
да слишком уж долго отсутствовал Коля.
– Ты часто изменяешь ему?
– Не часто, но бывает, – потупившись, сознаётся она и в этом. – Конечно, дело тут не только в
разлуках. Любовь, какая бы она ни была, всё равно слабнет и проходит. Проходит. . И ничего тут не
попишешь. А без живого в душе нельзя. Только увлечения и спасают. .
– Скажи мне, – просит он Марину, – каким ты видишь меня как женщина?
– В тебе притягательно нечто противоречивое, – подумав, отвечает она, – ты мужественный, но
очень тонкий и нежный. Ох, наверное, многим ещё бабам попортишь ты жизнь…
Спасибо ей за искренность. Можно ли считать её развратной, если, по её словам, не надёжны
сами чувства, которые нам даны? Когда чувства теряют силу, они идут на костылях принципов.
Только кто-то мирится с этими костылями, а кто-то – нет. Неужели ж и природа самой любви
такова, что срок её означен? Выходит, чувство Любы и Витьки тоже обречено? Книги по психологии
и газетные статьи ничего не проясняют на этот счёт. Возможна ли любовь неисчезающая? Как
сберечь чувство, если оно возникнет? Не хочется обретать новое разочарование – разочарование
в вечности любви. Если нет таковой, то к чему тогда всё? Хрупки, оказывается, не только
представления других – не более прочны и свои собственные.
* * *
Факт, что Серёга живёт буквально в соседнем от общежития квартале, делает, наконец, вину за
затянувшийся визит совершенно непростительным. «Всё – сегодня после работы и пойду».
52
Найти его оказывается проще простого: вот он дом, вот подъезд. Серёга живёт на пятом этаже.
Странно, что дверь с привинченной серебристой табличкой «12» обита мягким, пухлым
дерматином, а ручка на ней красивая, бронзовая, в виде львиной головы. И это дверь друга
детства? Как-то не вяжется она с ним. Соседняя – простая деревянная дверь –
