Руфа Криспина и родила от него сына, названного Руфрий. Но потом они развелись, и она вышла за большого друга Нерона Оттона. На тот момент ей исполнилось 27 лет, иными словами, она была на шесть-семь лет старше Нерона, и в умении блестяще сочетать художественный вкус, элегантность, ветреность и потенциальную безнравственность, составлявшие модный канон того времени, ее в сопоставлении с Нероном можно было считать верховной жрицей в сравнении с неофитом.
Поппея была очень богатой и имела знатное происхождение, а ее красота не знала равных. У нее были роскошные волосы янтарного цвета (очевидно, натурального, хотя химический блонд в то время был почти так же хорошо известен, как в наши дни), кожа казалась такой белой, что люди говорили, будто она каждый день купается в молоке пятисот ослиц, а фигура – стройной, почти как у мальчика, насколько мы можем судить по тому, что на нее был очень похож юноша по имени Спор, о котором мы в дальнейшем расскажем подробнее. Она не кичилась своей внешностью, но знала ей цену. Рассказывают, что однажды, когда Поппее показалось, что она заметила признаки увядания своей красоты, то воскликнула: «Лучше бы мне умереть, прежде чем она увянет!» Она была умной, с чувством юмора, волевой и напористой, страстной и соблазнительной. И даже Тацит, который считает, что она странным образом не делала различий между своими мужьями и любовниками, признает, что на публике Поппея держалась достойно и даже скромно и прикрывала часть своего лица вуалью, хотя, как он предполагает, она поступала так просто потому, что это ей шло. Иными словами, она была звездой модного света своего времени, и, если добавить к этому, что она была порядочной женщиной, это может показаться одновременно парадоксом и анахронизмом, однако называть ее порочной, как это обычно делают, означало бы намеренно преувеличить.
Когда император впервые обратил на нее внимание, Поппея дала ему разрешение навещать ее. Но уже очень скоро Нерон был у ее ног, стоило лишь ей сказать, что она считает его самым красивым мужчиной, которого она когда-либо видела. Эти слова очень порадовали робкого, застенчивого юношу, однако после того, как Поппея однажды позволила ему близость, которой он жаждал, она сделала вид – как это часто делают женщины, – будто сделала это в минуту наваждения, о чем теперь сожалеет и надеется, что это больше не повторится. На самом деле все это было хорошо просчитанным маневром с целью поддержать к себе интерес, который, как всем известно, после быстрого успеха может так же быстро угаснуть. Впрочем, чтобы удержать Нерона, ей не потребовалось прилагать особых усилий. После стольких лет верности простой, безыскусной Акте он был очарован этим опытным, изощренным в любовной игре, блестящим, изысканным созданием, понимавшим в амурных делах куда больше, чем он. Нерон был покорен и, будучи очень искренним молодым человеком, однажды рассказал Оттону о своих чувствах и попросил его в будущем считать Поппею своей женой только номинально.
Оттон, вероятно, испытал смешанные чувства. Он уже отдал дань молодости и так пресытился, что его отношение к Поппее походило скорее на восхищение художника, чем на любовь. Кроме того, у него имелись большие амбиции в отношении карьеры, и он был готов отдать даже такую восхитительную жену в обмен на покровительство Нерона. С другой стороны, он не смог избежать болезненных уколов ревности, и, когда император сказал, что попросил Поппею провести пару ночей во дворце, Оттон хмуро объявил, что для его душевного спокойствия и достоинства ему будет лучше уехать из Рима. В ответ на это Нерон с благодарностью предложил ему стать прокуратором Лузитании (современная Португалия), на что тот сразу же согласился. Когда он покидал столицу, его мысли разрывались между честолюбием и досадой, особенно когда до него дошли следующие строки одного придворного острослова:
Почему Оттон живет жизнью изгнанника?
Потому что он посмел спать с собственной женой.
Однако перед отъездом Оттон получил определенную сатисфакцию, увидев, как Поппея безжалостно дразнила и унижала Нерона. После своего первого ночного визита в довольно претенциозный и неудобный старый дворец, где Нерон постарался сделать все возможное, чтобы развлечь ее наилучшим образом, она заявила, что на самом деле не может даже думать о том, чтобы оставить мужа ради такого неотесанного и несведущего в искусстве любви мальчишки, совершенно незнакомого с тонкостями роскошной модной жизни.
«В конце концов, – сказала она, – я замужем за человеком, чей вкус и образ жизни не знают равных. Он великолепен своими помыслами и чувством стиля, и все, что можно увидеть в его доме, достойно восхищения самых удачливых баловней судьбы. А ты, Нерон, похоже, доволен этим второсортным домом. Полагаю, это оттого, что у тебя сформировалась привычка ко всему неэлегантному и некомфортному, благодаря жизни с Актой, которая, будучи рабыней, не видела ничего лучше».
Следует заметить, что законная жена императора Октавия вообще не принималась в расчет.
Однако со временем Поппея начала видеть преимущества, которые давало ей поощрение художественного развития этого пылкого юноши путем одобрения, а не издевательства над его стараниями стать достойным ее, и вскоре изменила и его самого, и его дворец. Неизвестно, любила ли она Нерона когда-нибудь по-настоящему, но нет сомнений, что она посвятила себя ему и что своим великолепием, совершенством, роскошью и вытекающей из них расточительностью, которыми прославился его двор, он был обязан скорее ей, чем ему. Нерон оказался прилежным учеником, и в вопросе траты денег он быстро превзошел свою наставницу. Как только ему открывали глаза на недостатки, имевшиеся во дворце, он быстро вносил необходимые изменения.
Агриппину эта новая любовная история привела в бешенство, особенно потому, что Поппея представляла тот модный круг римского общества, который смеялся над старыми порядками и позволял себе жить по-гречески, быть космополитами, современными, насмехаться над памятью боготворимого Августа и подражать образу жизни и поступкам его соперников, Антония и Клеопатры. При первой же возможности она снова набросилась на Нерона, пытаясь воздействовать на его чувства. Она говорила, как сильно разочарована в нем, а когда он неловко ответил, что на сей раз намерен действительно развестись с Октавией, чтобы иметь возможность жениться на Поппее, Агриппина вышла из себя и, по-видимому, повторила свои угрозы добиться его свержения. И хотя она вела уединенную жизнь, хотя ее лишили реальной власти, нельзя забывать, что из уважения к ней Нерон позволил сохранить высокие посты за теми, кто демонстрировал свою дружбу с ней, тем самым поощряя их к тому, чтобы служить ей. Способность Агриппины плести интриги
