старую шхуну после счастливо перенесенного шторма: снастей никаких и в трюме полно воды…
– Этот бизон, чего доброго, в первую же вахту порвет нам все штуртросы! Ему только якорь вручную выбирать! – буркнул капитан, покусывая прокуренными зубами трубку.
Генрих обиделся и не без вызова, чуть вскинув голову, ответил:
– Штурвалом управлять, сэр капитан, это не быку рога ломать! Надо не только силу иметь, но и навык, чтобы не дернуть руль под удар набегающей волны… Ну а если случится порча по моей вине – тогда списывайте меня в боцманскую команду, буду якорь таскать.
Ларри Марч, не без основания чувствуя за собой вину перед капитаном – и во вчерашнем разгуле и в гибели рулевого Томми, прокашлялся, поспешил рекомендовать Генриха, сказав, что тот может работать с лоциями и исчислять курс по карте.
– Вот как? – Уильям Лофлин скептически поджал губы и еще раз пристально осмотрел рулевого, который стоял у порога, выше помощника Марча на целую голову. – Посмотрим, посмотрим… Времени у нас будет достаточно для проверки. Хорошо… немец, возьму тебя на один рейс в Лондон и обратно в Мельбурн. А затем ты сам решишь, возвращаться тебе на бриг «Хаук» или оставаться у меня. Вечером выходим в море. Где твои вещи?
– На квартире, сэр капитан, – почтительно ответил Генрих, с трудом скрывая радость – все-таки он попал на этот барк! Попал, а остальное – дело счастливого случая! А в свой счастливый случай Генрих верил свято!
– Ларри, сходите за вещами вместе, а потом скажи боцману, чтобы выдал постель и показал койку, на которой спал… прежний рулевой. – И когда Ларри Марч повернулся спиной к капитану, тот резким тоном приказал: – Да больше в трактир ни ногой! Хватит с вас, Ларри! До столицы королевства, наверное, не выветрится из вашей утробы этот сивушный запах! Ослушаетесь – можете вообще не возвращаться на барк – спишу за непригодность к службе!
Ларри Марч побледнел, быстро перекрестился и заверил, что в трактир он больше и не помышляет заходить…
– Идем, Генрих! – и вялой рукой с усилием толкнул массивную дверь капитанской каюты, чтобы быстрее убраться с глаз раздраженного Уильяма Лофлина!
Вот так он оказался на борту американского барка «Генерал Грант». Можно подумать, что волею случая, если не знать Генриха Дункеля, который при близком знакомстве оставлял впечатление человека, способного собственную судьбу надежно держать в крепких руках…
– Генрих, идет твой подвахтенный! Можешь немного отдохнуть. Проклятье! Нигде не могут отыскать Ларри Марча! Как в трюм провалился. Ну-у, если вылезет на свет божий жив-здоров, запру в карцер до самого Лондона и отдам под суд за уклонение от службы! – Уильям Лофлин ворчал на своего помощника, не смея даже на полчаса оставить капитанский мостик в этом кромешном ночном аду. Грозил, хотя в душе уже поселилась уверенность, что Ларри Марч свое отплавал!
Генрих уступил вахту моряку, которого видел накануне в трактире «Лапы дьявола», начал спускаться с юта на палубу, чтобы добраться до носового кубрика и повалиться на койку – спина и ноги гудели от усталости, а руки все еще по привычке находились в напряжении, будто и не выпускали штурвал из пальцев.
– Крепкий парень! – одобрительно проговорил боцман Лич, кивнув головой под мокрой зюйдвесткой в сторону спустившегося Дункеля. – Столько выстоял и не свалился. Поначалу я хотел было и его, как всякого к нам поступающего новенького, проучить хорошей зуботычиной, но увидел каменное квадратное лицо, эти глаза голодной акулы и… и подумал, что после ответного удара – а Дункель непременно так и поступил бы, видит бог! – да, после ответного удара не долго бы я мучился с проломленной головой… Что за человек? Откуда он? Жаль, не было времени навести справки в мельбурнской полиции и никого с брига «Хаук» не успел расспросить… Я думаю, что кто-нибудь еще мог из той команды задержаться на берегу, хотя бы по болезни… – И боцман в раздумье покачал лохматой головой, тут же присел, оглядываясь за корму.
– Да-да, парень не простой! Далеко не простой, – чем-то недовольный, поддакнул Уильям Лофлин и закричал в медный рупор: – Держиись! Сейчас накроет!
Тяжелая волна ударила сзади, высоко вверх вздыбились фонтаны тяжелых брызг, вода захлестнула ют и покатилась, догоняя бушприт. Рваными зигзагами раскололось черное небо, дико – над самым клотиком, казалось! – раздался оглушительный треск, и словно из этих образовавшихся трещин с неба хлынули потоки воды.
– Дьявол меня побери! – закричал капитан, с беспокойством осматривая враз сузившееся до жутко маленького размера мировое пространство. – Ничего не видно!
– Придется драться со штормом вслепую, словно андабат[16] в римском Колизее, о которых я недавно читал в одной забавной книжечке. Гладиатор полагался только на слух, нам же придется полагаться на компас. Хорошо, что поблизости нет никаких опасных рифов, а то бы… – боцман не договорил – и без того ясно, что, попадись они на рифы в такой шторм, – верная гибель всему экипажу.
– Да-а, – неопределенно ответил Уильям Лофлин, помолчал немного, и вдруг возвратился к прерванному разговору: – А знаешь, Питтер, у меня такое ощущение, что я когда-то видел нашего немца…
Боцман не сразу понял, о ком идет речь, переспросил:
– О ком вы, сэр капитан?
– Я говорю о немце Дункеле. Понимаешь, как только он встал перед моими глазами, мне показалось, что я видел уже этого человека! Могли измениться выражение лица, рост, даже цвет волос, но глаза! Глаза у нашего брата практически не меняются. Вот и ты сказал, что увидел «акульи глаза» у Дункеля, и не отважился поднять на него кулак… Странно! Он стоит рядом, крутит штурвал, а я не могу отделаться от желания спросить: «Послушай, немец, а не встречались мы с тобой где-нибудь раньше Мельбурна?»
– Вот как? – Боцман даже рот приоткрыл, до того был поражен словами капитана. Высказал свое предположение, как наиболее вероятное: – Могли видеть его отца, сэр капитан. Говорят, что дети порой похожи на родителей, как воробьи в стае…
– Да нет! – упрямо стоял на своем Уильям Лофлин. – Именно с таким вот человеком у меня связываются неприятные ощущения… Не успокоюсь, пока не выясню, чем вызвано теперешнее душевное неравновесие. И даже недоброе предчувствие какое-то вкрадывается в сердце. Тьфу, дьявол побери! Так и сна лишиться можно!
– Надо прямо спросить! Пусть скажет, когда и где пересекались наши меридианы! – как всегда прямолинейно заявил боцман. – Хотите, я сам допрошу его, и пусть только попытается умолчать…
– Такой не скажет, Питтер. Если что-то есть за душой и он старается об этом не говорить, то и не скажет… Разве что в
