взгляд был красноречивее любых слов. – Слушай, я не намерена возвращаться назад, – проворчала Рэйна. – К черту дом. Что до Парисы, – произнесла она с таким видом, будто готова была сожрать это имя, – то она даже не сказала, чего хочет. Ждет, что я стану исполнять ее поручения, не задавая вопросов?
Впрочем, такое еще можно терпеть, если допустить, что отправителем мог быть и Атлас. Но Каллум из вежливости не стал на это указывать.
– На нее это не похоже, – вслух подумал он.
– Что? Это как раз в ее духе…
– Нет, – поправил Каллум, – я о том, что она не станет ломиться в закрытую дверь. Например, требовать от тебя чего-то. И что она сказала, кстати? – Читать сообщения Каллум не стал из принципа. К тому же пароль к телефону Рэйны он так и не подобрал.
Рэйна ожидаемо попыталась солгать:
– Я превосходно читаю между строк, – буркнула она.
– А вот и нет. – Каллум протянул руку. – Давай сюда трубку.
– Я же сказала, – развернулась к нему Рэйна, – неважно, чего она хочет.
– Я чисто из энтомологического интереса. – Он повторил жест рукой. – Давай сюда трубку.
Едва сказав это, он ощутил чужой дискомфорт, небольшое раздражение. В мягком фоне человеческой слабости вдруг выделилась одна деталь: металлический привкус. Вкус крови.
– Зачем? – огрызнулась Рэйна. – Просто чтобы ты мог доказать, что я…
А, вот он, в форме. Снова представитель закона. Он выбрал удачное проявление комплекса неполноценности и любви к подчинению. Каллум выпростал руку в сторону, случайно угодив Рэйне в рот, и та укусила его.
– Ай, мать твою, Мори…
Несмотря на боль, он все же получил небольшой буст. Конечно, самостоятельно Каллум бы сумел отправить копа куда-нибудь восвояси. Может, даже убедил бы его принять Христа или еще какое-нибудь божество, которому Каллум смеха ради поручил бы спасение его душонки. Однако в последнее время Каллум забавлялся со способностью перебивать фундаментальную природу, прежде служившую инструментом или отправной точкой. С Рэйной, не тратя времени больше обычного, и без особых усилий он мог с нуля переписать код личности. Внезапно коп лишился цели, на место которой легко пришла другая. Каллум подкинул ему пару идей: заняться ручным трудом, пойти мыть унитазы или, разнообразия ради, устроиться каменщиком. И еще прекратить голосовать за консерваторов, удалиться из социальных сетей и позвонить маме.
Насчет границ собственных возможностей Каллум Рэйне не врал. Он же испытывал их на практике: запущенное им однажды не обязательно останавливалось, но почти наверняка искажалось. Люди по сути своей пребывали в процессе постоянного самоисправления или самоутверждения, менялись или становились более закостеневшими. Все зависело от того, насколько они податливы. Вот Рэйна хотела насильно привести всех к единой гармоничной ноте, синхронности; хотела, чтобы все стали чуткими. Каллум мог это устроить. Он был способен на это в огромных масштабах. На время и до определенной степени мог перехватить управление человеческой природой. Спасти жизни или оборвать их; в любой момент потянуть за ниточки, заставив марионетки плясать.
Это было ему по силам.
А еще он кое-что знал об иллюзиях, тонком фасаде ложного сострадания, из-за которого могло показаться, будто человек и впрямь чуток, заботлив, даже если он не обладал этими качествами. Каллум умел вызывать это чувство, но как с ним поступит потом человек, уже не контролировал. Не следить же за каждым его шагом.
Например, его мать. В один отдельный момент он мог вызвать в ней желание жить, но не мог заставить ее хотеть этого постоянно. Эмоции работали не так, и люди тоже жили не так. Мало сказать «да» однажды, в пусть и важный, но единичный момент. Жизнь – это цепочка тяжелых подъемов, следующих за оглушительными падениями. Жить значило испытывать широкий спектр ужасных, разрушительных вещей; главное, чтобы потом брало верх желание сделать благой выбор.
Рэйна, может, и не понимала разницы, зато понимал ее Каллум, как понимал и то, что менять политические пристрастия человека, который прикрывает кровожадную природу значком, – это, в конечном итоге, как лечить небольшой симптом непобедимой инфекции. В такой игре Каллум всегда проиграет, как бы ни мухлевал. Не этот коп, так другой. Кто-то всегда будет желать ему смерти, либо из-за его магии, либо из-за его характера; последнее, кстати, вполне обоснованно. В мире полно людей, которых другие убили бы с радостью, просто чтобы придать миру определенную форму. Для виду. У самого Каллума такой порядок чего-то сильнее смешанных чувств не вызывал. Он от этого только выигрывал, так зачем дергаться или что-то менять?
Мы не выбираем, кому нас ненавидеть или кому нас любить. Каллум, наверное, лучше всех видел, как мало на самом деле человек контролирует.
– Дай мне телефон, – повторил Каллум, когда коп удалился, поддавшись внушению. Рэйна наконец отдала мобильник, при этом надувшись точно как Элис, несмотря на разницу в десяток лет.
Каллум открыл сообщения, которых, к слову, оказалось немного: списка не хватало даже заполнить экран. В самом верху была переписка с контактом без имени (точно Нико де Варона). Дальше – с Парисой (Каллум узнал ее номер по коду страны). Он открыл чат.
Первые два сообщения были написаны еще в начале недели:
Видела тебя в новостях.
У меня есть идея получше.
Другие два – всего несколько часов назад:
Вероятно, Атлас скоро за тобой придет. Поверь, Общество может идти лесом, и все остальные тоже.
У нас в лучшем случае пять месяцев. Распоряжайся ими, как хочешь, Мори. Найди меня, когда будешь готова поговорить.
– Париса дошла до точки, – сделал вывод Каллум, возвращая телефон Рэйне. – Это предложение мира. Ты ведь в курсе, что без поистине ужасного повода она бы не подняла белый флаг.
Рэйну это нисколько не тронуло. Жаль, хоть и предсказуемо.
– Она может на коленях приползти, это ничего не изменит. Не желаю выслушивать ее наставления. – Рэйна сунула телефон в карман и оглядела редкую толпу. – Тот коп был один?
– Пока нам ничего не грозит. – Доброе расположение духа Каллума немного ухудшилось. Из-за сообщения Парисы? Обычно, для того чтобы оценить чувства человека, ему нужно было находиться рядом с ним, однако ее эмоции он неким образом считал: в сообщении так и сквозило неимоверным чувством потери: «Общество может идти лесом, и все остальные тоже».
Для Парисы Камали что-то изменилось.
Вы припасли для меня нечто особенное? – спросил Каллум аппаратчицу Общества, Шэрон как там ее, ту, что вызвала его в штаб александрийцев поболтать о видах на будущее. Разговор походил на просьбы о пожертвовании из Греческого университета, которые Каллум до сих пор получал; универ вообще звонил всем своим выпускникам, справляясь об
