Несмотря на то что погода в целом благоприятствовала плаванию, проблем было предостаточно. Особенно трудная ситуация сложилась 6 июля, когда «Красин» застрял во льдах совсем недалеко от Красной палатки и получил серьёзные повреждения. Самойлович даже планировал вернуться на Шпицберген для устранения неполадок и бункеровки. Этот момент был критическим во всей спасательной операции.
Как показали дальнейшие события, именно советская сторона выбрала правильную стратегию спасательных работ. Авиация 20-х годов была ещё слишком слаба и не приспособлена к работе в высоких широтах. Из 22 самолётов только два смогли сесть возле Красной палатки, причём риск таких посадок был крайне высок. В советской экспедиции основная часть спасательной операции возлагалась на ледокол, самолёты же использовались для ледовой разведки и поиска с воздуха. Деревянные суда оказались непригодны к работе во льдах: по словам Самойловича, норвежская «Браганца» не могла даже идти в канале за кормой «Красина». Попытки использовать собачьи упряжки закончились полным провалом, и спасать теперь пришлось уже самих спасателей.
Два человека и девять собак
Нобиле ясно осознавал риски, связанные с полётом на полюс. Он заранее просил итальянское правительство выделить ему самолёт для возможной помощи экспедиции. Однако ему было отказано. Вместо этого ему выделили девять альпийских стрелков – военнослужащих элитных итальянских частей под командованием капитана Дженнаро Сора. Они должны были помогать в устройстве базы в Ню-Олесунне, а при необходимости стать спасательной командой. Кроме них Италию на архипелаге представлял старый корабль «Читта ди Милано», предназначенный для прокладки кабеля, не способный работать во льдах, с двумя сотнями новобранцев на борту.
Губернатор Шпицбергена попросил помочь в поисках Нобиле двадцатилетнего погонщика собак, голландца Жозефа Ван-Донгена, много лет живущего на архипелаге. Ван-Донген, в свою очередь, привлёк к поискам местного инженера, датчанина Луиса Варминга. Джузеппе Романья, капитан «Читта ди Милано», выдал им предписание добраться до острова Фойн, чтобы найти группу Мариано, поскольку состояние людей в Красной палатке вызывало меньшие опасения. «Браганца» доставила небольшую спасательную команду, к которой присоединился капитан Сора, к северному побережью архипелага. Собак с ними было девять: две чёрные, четыре коричневые, одна жёлтая и две белые.
Группа отправилась в путь 18 июня и на следующий день дошла до мыса Платен. Дальше Сора и Ван-Донгену пришлось идти вдвоём – Варминг остался в лагере из-за снежной слепоты. Возможно, это был лишь повод – похоже, отношения Варминга и Сора не сложились [161]. Через несколько дней самолёт Лютцов-Хольма сбросил Сора и Ван-Донгену приказ прекратить движение к острову Фойн из-за неблагоприятного состояния льдов. Но Сора и Ван-Донген не получили послание или, по крайней мере, сделали вид. На неизвестном острове, названном Сора островом Альпийских Стрелков, им пришлось бросить одни сани и часть продуктов. Дальнейшее путешествие оказалось поистине ужасным (рис. 3–24). По пути к острову Брок, не выдержав трудностей перехода, погибли шесть из девяти собак, ещё одну пришлось съесть на острове Фойн. Сора и Ван-Донген надеялись найти Красную палатку в нескольких километрах восточнее Фойна, но к этому времени льды отнесли её далеко от острова. Впрочем, даже если бы они дошли до неё, пользы от двух обессиленных людей было бы немного. Сора и Ван-Донгену пришлось вернуться на Фойн без каких-либо результатов. Положение стало критическим, им вряд ли хватило бы сил на обратный путь. Последним ресурсом оставались две собаки. К счастью, 12 июля на острове Фойн терпящих бедствие заметили с «Красина». Ледокол не стал останавливаться, поскольку только что взял на борт Мариано и Дзаппи и теперь спешил к группе Вильери. Вечером того же дня два самолёта шведской экспедиции и один финский вывезли Сора и Ван-Донгена на Большую землю. Две собаки так и остались на острове Фойн: они не вернулись к отлёту самолётов[120], а ждать было нельзя – канал, в котором приводнились гидропланы, мог сойтись в любой момент.
Рис. 3–24. Поход Сора, маршрут группы Дзаппи и дрейф Красной палатки [161]
Нерассказанная история
Поход Дзаппи, Мариано и Мальмгрена по льдам по сей день остаётся наиболее противоречивой и мрачной частью истории дирижабля «Италия». В самом деле, как могло случиться, что швед, имевший опыт полярных экспедиций, погиб во льдах, тогда как оба южанина были спасены? Однако это несколько поверхностный взгляд на произошедшее у берегов Шпицбергена. Мальмгрен действительно участвовал в экспедиции «Мод», но опыт работы на экспедиционном судне вряд ли мог быть востребован в походе по торосистым дрейфующим льдам. Кроме того, он был слаб здоровьем, плохо экипирован и вдобавок получил травму при падении дирижабля. Всего этого было более чем достаточно, чтобы не выдержать тягот перехода. Бегоунек вспоминает, что Мальмгрен упал ещё на старте под тяжестью рюкзака.
Дзаппи, Мариано и Мальмгрен оставили Красную палатку 30 мая, имея при себе по 18 килограммов продовольствия на человека. По расчётам, они должны были достичь острова Фойн через три недели. Но они оказались в «беличьем колесе» – лёд относил их от цели, и спустя две недели они оказались дальше от острова, чем были изначально. По словам Дзаппи, Мальмгрен отморозил ногу (летом?), больше не мог идти и не хотел быть обузой для товарищей. Дзаппи и Мариано бросили его ещё живым во льдах без провизии и пошли дальше. Дзаппи ещё рассказывал Самойловичу, что Мальмгрен просил убить его топором (огнестрельного оружия у путников не было).
30 июня продукты кончились. Сил у путешественников больше не было – им оставалось просто ждать смерти. 10 июля их заметил экипаж Чухновского, а утром 12-го к льдине подошёл «Красин». Чухновский говорил, что видел на льдине троих, но вполне мог принять разложенные на льду предметы за человека. Киносъёмка с самолёта оказалась низкого качества и тоже не прояснила этот вопрос.
Версия гибели Мальмгрена, изложенная Дзаппи, выглядела весьма подозрительно. Казалось невероятным, что Мальмгрен не передал итальянцам ни писем Бегоунека, ни какой-либо весточки семье, ни письменного свидетельства, которое подтверждало бы его волю умереть и могло бы служить Дзаппи и Мариано оправданием.
«На вопросы о том, что произошло с Мальмгреном, Цаппи отвечал так неохотно и с таким раздражением, что пришлось прекратить расспросы. Мариано же не мог говорить, он метался в сильном жару. Русские только повторяли сведения, которые сообщил им Цаппи сразу же после спасения, в первые минуты охватившей итальянского офицера многоречивости» [9].
Странным было различие в состоянии Мариано и Дзаппи – оно касалось и физической формы, и одежды. Мариано был измождён и полураздет, тогда как Дзаппи неплохо себя чувствовал и был одет в два комплекта одежды – свой и Мальмгрена. Одежду итальянцев подробно описывает Самойлович [108] и даже приводит фотографии в своей книге.[121]
«То обстоятельство, что Цаппи был крепок, здоров, бодр, а Мариано находился при смерти с отмороженными пальцами, приписывалось тому, что Цаппи обижал своего товарища в еде. В данном случае, я передаю только настроение [выделено в оригинале – прим. авт.] своих товарищей, у меня лично нет никаких доказательств, что это было так. С другой стороны, у нашего доктора было впечатление, что Цаппи голодал лишь дней 5, Мариано большее количество времени, – но категорически утверждать он не брался, ибо не знал раньше состояние организмов этих двух людей. Всё это были одни предположения, которые могли казаться вероятными благодаря факту – Цаппи, крепкий, здоровый, был гораздо лучше и теплее одет, чем его умиравший товарищ. Но больше всего впечатления произвела на нас преждевременная смерть Мальмгрена» [108].
Неудивительно, что на этом фоне у многих возникло предположение, что Дзаппи съел Мальмгрена. Самойлович отвергает его по той причине, что есть Мальмгрена просто не было необходимости – на 15-й день похода продуктов было ещё достаточно. Впрочем, всё, что мы знаем о смерти Мальмгрена, мы знаем со слов того же Дзаппи. Пунктуальный во всём Самойлович словно не замечает логической неувязки в собственных словах – представляя читателю самому делать выводы. И хотя он пишет: «Можно ли думать при таких обстоятельствах о каннибализме? Мне кажется, что нет, об этом не может быть и речи», создаётся впечатление, что он хочет сказать прямо противоположное. И снова через несколько страниц акцентирует внимание на физиологических подробностях: «Ему [Дзаппи – прим. авт.] была сделана клизма, и доктор изумлялся обилию вышедшей массы и, наоборот, крайне незначительному её количеству у Мариано». Возможно, предположение о каннибализме зародилось неосторожными словами Дзаппи о том, что ему завещал своё тело Мариано:
