Робинзон Крузо на двадцать секунд.
Ни в коем случае нельзя влиять на центр воли человека в момент принятия им важного решения, иначе берешь на себя колоссальный обратный удар.
Работа со страхом. Если сознательно вызвать состояние сильного страха, то с тонкого плана появится особое существо, которое тут же вырастет на твоем страхе и скроет тебя от врагов. Надо быть мастером страха. Дон Хуан и Дон Хенаро вызывали потустороннее существо Олли посредством контролируемого страха. Когда они убирали страх, Олли уходило. А когда им надо было показать Олли Кастанеде, они путем нагнетания своего страха вызывали его – оно пугало Кастанеду и их самих. Но надо уметь владеть своими чувствами, чтобы не допускать развития страха и появления существ Олли возле тебя".
Я с большой неохотой вернулся в Кишинев, который, как и прежде, жил горизонтальной жизнью. После Москвы особенно было тяжело вписываться в его однообразие, как будто я попал в плотную среду с огромным земным притяжением.
Мои друзья по внутреннему поиску все так же читали мистическую литературу, в надежде встретить такого Мастера, который описан в книгах. Но от реального Мастера они отгородились жалостью к себе. Я вдруг увидел, насколько они безнадежно застыли на месте. Я убедился в правоте слов Джи, что без реальной Школы никто не может измениться.
В Герметической Школе надо ежедневно совершать сверхусилия, расти из самого себя, преодолевать сеть красных флажков, идти против течения – а почитывать книжечки о Просветлении и называть себя идущим по Пути сможет каждый Балбес Иваныч. Нет вне Школы также и того, кто может сказать, что ты не прав. Ты сам себе мастер и сам посвящаешь себя в миры собственных фантазий, от которых Манька Величкина разрастается до невероятных размеров.
Первым делом я позвонил Петровичу – но он все еще путешествовал с Джи и ансамблем "Кадарсис". Тогда я отправился на скульптурный комбинат – спасать трудовую книжку, без которой я не мог никуда устроиться на работу. Миновав открытые железные ворота комбината, я вошел в приемную, подарив симпатичной секретарше добрую улыбку, и осторожно открыл дверь в кабинет директора. Он удивленно оторвался от стола и долго смотрел на меня сквозь мутные очки.
– Вернулся, негодяй! – заорал он, наконец узнав мою физиономию. – Да я бы такого прохвоста, как ты, три дня плетками стегал, прежде чем отпустить на свободу!
Я от неожиданности остолбенел, а потом быстро скрылся за дверью. Секретарша сочувственно покачала головой. "Надо купить бутылочку коньяку, – подумал я, – это смягчит его холодное сердце", – и отправился в магазин покупать армянский коньяк со звездочками. Когда я во второй раз вошел в кабинет, директор в гневе подскочил на стуле.
– Так ты еще хочешь меня купить, а потом подставить! – разозлился он. – Да я тебя уволю с волчьим билетом, – кричал он, выталкивая меня в коридор, – чтобы никто не взял тебя на работу! Ты навсегда запомнишь, как меня надувать!
Не успел я прийти в себя, как в приемной появился парторг.
– А я на тебя уже дело завел, – ласково сказал он, потирая руки.
– Какое еще дело? – испугался я, сжавшись в комок.
– Да вот лепной мастер донес, что ты давал ему читать книгу по магии.
"Вот сволочь, – подумал я, – а еще умолял: дай почитать, никто не узнает".
Секретарша смотрела на меня большими от любопытства серыми глазами.
– Пошли в первый отдел, – грозно произнес парторг, – сейчас мы с тобой разберемся.
"Ну, попался как кур во щи", – крутилось в моей голове, пока я шагал за ним по длинным обшарпанным коридорам.
– А ты знаешь, что за магию тебя можно посадить на два года в тюрьму? – с инквизиторским удовольствием говорил парторг. – Вот такие, как ты, виноваты в том, что и мой сын увлекся мистикой. Всех вас пересажать пора!
Я стал горячо молиться Святому Йоргену, прося о немедленной помощи.
Первый отдел был заперт, и это обломало парторгу кайф.
– Да что они там, все померли, что ли? – разозлился он, устав барабанить в дверь.
– А книжка не моя, я ее на свалке нашел, – тихо сказал я.
– Знаем мы, что это за свалка, – огрызнулся член партии. – Чтоб стереть позор с нашего предприятия, я должен немедленно сдать тебя в милицию. Но если ты исчезнешь с комбината навсегда, то я могу закрыть глаза на твой проступок, – закончил он смягчившимся голосом.
– Я у вас никогда больше не появлюсь, – честно заверил я, с легким сердцем выпорхнул из этого мрачного места и побежал в отдел кадров, не переставая молиться Святому Йоргену.
Милая интеллигентная заведующая, изнывая от канцелярской духоты, читала Эдмона Ростана. Я поведал ей свою печальную историю.
– Ладно, я помогу тебе, – сказала она, ласково глядя в глаза, – но только никому не проговорись, – и поставила штамп в трудовую: "Уволен по собственному желанию". От счастья я, галантно поклонившись, поцеловал ее мягкую изящную руку.
– Как трогательно, – смутившись, сказала она. – Лучше побыстрей уходи отсюда.
"Прав был Джи, когда говорил, что женская колонна всегда поддерживает наше направление", – отметил я.
Я радостный выскочил из отдела кадров, как вдруг наткнулся на старшего бухгалтера.
– Попался, голубчик, – объявил он, – мы тут тебя обыскались!
– А вам что от меня надо? – приготовился я к защите.
– Выдать тебе зарплату за полмесяца, прогульщик, – сухо усмехнулся он.
– Всегда готов, – бодро заявил я и отправился за ним в бухгалтерию.
Прошло некоторое время, и Петрович сам позвонил мне. Я договорился с ним встретиться в молодежном кафе "Улыбка" в центре города. Через час я сидел в "Улыбке", потягивая пиво и любуясь неотразимой красотой молодых девушек.
– Извини, что опоздал, – произнес за моей спиной Петрович – похудевший и еще больше похожий на веселою итальянца. – Сел, как обычно, в троллейбус, а он на полпути вдруг загорелся – пришлось выкручиваться.
– Это знак приближения к Лучу, – заметил я и заказал еще кружку пива для Петровича.
Пока он покупал себе сигареты и бросал томные взоры на девушек, я быстренько подлил в его пиво водки и поставил кружку на прежнее место. Петрович вернулся и безмятежно взялся за кружку.
– А теперь расскажи, брат Санчо, – попросил я, – о своей последней поездке с Джи по Кавказу.
Петрович многозначительно посмотрел на меня и залпом выпил свое пиво. Через несколько секунд в его глазах отразилось непредвиденное восхищение. Он тихо крякнул, вытер с блаженной улыбкой губы и начал рассказ:
– Оставшись в Кишиневе один, после твоего отъезда, я первое время пытался помнить о работе над собой и внутренней трансформации, но мой роман с Наденькой разгорелся с новой силой. Я так увлекся окаянной любовью, что вскоре стал похож на Кощея Бессмертного. Мой изможденный вид, синяки под глазами и отсутствующий взгляд удивляли родителей и сокурсников, но я забыл обо всем, и о высших мирах – тоже. Наслаждаясь с Наденькой паточным раем, мы шептали друг другу подозрительно сладкие слова. Иногда я чувствовал, что хожу по краю пропасти, но не углублялся в причины этого. Но однажды в сновидении мне явился Джи и произнес:
– Если ты, свинья эдакая, не прекратишь бессмысленно растрачивать драгоценнейшую тонкую энергию Луча – я уволю тебя с должности юнги Корабля.
– Простите, – вскричал я, упав на колени, – я искуплю свою вину.
– Тебе предоставляется последний шанс, – строго произнес он. – Немедленно позвони мне.
Осторожно выбравшись из постели, я пошел в гостиную, где стоял телефон, и набрал московский номер. Было около пяти утра, но Джи взял трубку уже через три звонка и бодрым голосом сказал:
– Слушаю.
– Это я, Петрович, – вы просили позвонить…
– Ну, раз ты успел проснуться вовремя, – сказал Джи, – то у тебя есть шанс сегодня увидеть меня. Я вместе с ансамблем в девять утра вылетаю в Белореченск. Это маленький городок недалеко от Армавира, на Кубани. Найдешь меня, как обычно, через филармонию.
– Я оправдаю ваше доверие, Капитан, – прослезился я, – раз Луч не оставил меня…
Но Джи уже положил трубку.
Я вернулся в спальню, полюбовался сонной мягонькой Надей и растолкал ее.
– Ну что еще? – недовольно протянула она. – Дай поспать, наконец.
– Я получил приказ от Капитана: сегодня же явиться на шхуну
– Очнись, Гураша! Какая шхуна в такую рань? Иди-ка лучше в постельку, – она изящно выскользнула из-под одеяла и пошла на кухню за коньяком.
Выпив рюмочку, я отстраненно посмотрел в ее любящие глаза и весомо заявил:
– Ты, дорогая, недооцениваешь серьезность ситуации. Сегодня утром я обязан вылететь в Армавир.
– Что, опять за старое? Господи, и когда же ты станешь нормальным человеком?
– Не плачь, подруга, – ответил я, поспешно одеваясь, – я все равно уезжаю.
