Два цветка на подоконнике, а между ними фарфоровый ангел – с одной стороны белая краска почти полностью осыпалась, глаз только один, но когда-то этот ангел стоял в доме у родителей Аннели и теперь каждый год на несколько недель водворялся у нее на кухне, рядом с пуансетией. Эти вещицы выскакивали повсюду. Непомерно большой пластмассовый гном возле морозилки, еще один, почти такой же большой, на шляпной полке в коридоре, несколько штук поменьше на лестнице на второй этаж и один под елкой в гостиной. Вещицы, которые она принесла в его жизнь, которые что-то для нее значили. Он видел ее радостное ожидание, когда она выбирала, куда их определить, переставляла, пока не находила нужное место.
Фарфоровый ангел с облезлыми крыльями и чертова уйма пластмассовых гномов, думал Лео. Ведь это всего-навсего дата. Такая же, как 25 ноября или 25 октября. Может, ей просто нужна какая-то опора, чтобы держаться за нее в потоке времени: канун Нового года, Пасха, Праздник середины лета и прочие даты. Кто-то принял такое решение, использовал календарь как инструмент, контролирующий человеческие жизни. На самом деле значение имело только то, что ты решал сам и выполнял. Создать собственный календарь – г января, когда состоится первое в истории Швеции тройное ограбление банка, или 17 февраля, и марта, 16 апреля, другие даты, выбранные им для грабежей и по этой причине имевшие значение.
Он взял в руки фарфорового ангела, перевернул, пытаясь прочитать штамп на донышке, снова поставил.
Ожидания.
Такие же хрупкие. Пришлось найти способ помягче, чтобы умерить ее ожидания, объяснить, что нынешнее Рождество по-настоящему не Рождество, по-настоящему они отпразднуют на будущий год, когда все это закончится, отпразднуют точно так же, как соседи за забором, за которыми она любила наблюдать в кухонное окно, присоединяясь к ним на расстоянии. В сочельник она несколько раз подходила к окну. Они ели запеченный окорок с красной капустой, и фрикадельки, и “искушение Янссона”, и он вручил ей рождественский подарок для ее сына, которого она собиралась навестить сразу после Рождества, они даже свечи зажгли и немного посмотрели “Утенка Дональда” и праздничную программу Карла-Бертиля Юнссона, как и все в Швеции, пока он не выдержал и не спустился в Пещеру Черепа продолжить работу над собственным календарем.
С пластиковой сумкой в руке и подносом еды Лео вышел в сырую утреннюю темноту. Тонкие ботинки промокли от снежно-дождевой слякоти на асфальте. В гараже, напротив, было сухо, тепло от приятно гудящего обогревателя и светло от ярких ламп. Винсент, Феликс и Яспер уже поджидали его на деревянных табуретках вокруг стола, сооруженного из мейсонитовой пластины и двух козел. Там была разложена карта.
– Кофе и бутерброды, – сказал Лео, пустив по кругу чашки и бутерброды с сыром.
Прямо посередине карты тянулась почти прямая красная линия. Начинавшаяся в районе Крунуберг в центре Стокгольма, в сердце шведской полиции, и кончавшаяся в сорока девяти километрах на площади Эсму-Центр, где находились два примыкавших друг к другу банка. Эта линия, перерезавшая Стокгольм и городки Худдинге, Ханинге и Нюнесхамн, была ключом, позволявшим отвлечь полицию и исчезнуть с места преступления.
– Цель номер один.
Десятикроновая монета в ладони Лео. Он поместил ее в конце красной линии на один из серых квадратов, отмечавших густонаселенные районы.
– Цель номер два.
Еще одна десятикроновая монета. Поверх первой.
– А вот здесь… прямо под окнами двух целей. Машина для отхода.
Игрушечный автомобильчик, красный, как и линия.
– Это ты, Феликс.
В сумке, откуда он все это доставал, было много всякой всячины. Картонная коробка, хорошо им знакомая. Три пластмассовых оливково-зеленых солдатика, которые обычно стояли на полу детской в Скугосе. Американцы, высотой сантиметров семь и пахнут в точности, как тогда.
– Это Винсент. И Яспер. А это… я.
Он отделил монеты друг от друга, на одну поставил последнюю пластмассовую фигурку.
– Цель номер один – дверь открывает Лео. Цель номер два – дверь открывают Яспер и Винсент. В четырнадцать пятьдесят.
Теперь игрушечная машинка. Красный “фольксваген 1300”, “жучок”, который до сих пор хранился в оригинальной коробочке, им так и не хватило духу ее выбросить, Лео стащил эту машинку для Феликса в магазине “Игрушки и хобби” в скугосском торговом центре.
– Феликс обеспечивает автомобиль. Как в Сведмюре.
Вторая коробка пластмассовых фигурок, но эти коричневые, в касках покруглее американских и с другим оружием.
– Русские солдаты.
Он высыпал горсть пластмассовых солдатиков на красную линию, расставил на ней, а еще несколько штук разместил в трех местах подальше.
– Полицейские. Все до одного. Большинство работает здесь… в городской полиции. Потом еще несколько вот здесь, в участке Худдинге, и здесь, в участке Хайдена. А меньше всего здесь… В Накке.
Он удостоверился, что все коричневые фигурки стоят где надо. Потом начал брать их одну за другой, медленно передвигая в сторону пункта, где встречались шоссе, железнодорожные пути и метро, – к прекрасно структурированному серому участку, обозначающему центр Стокгольма.
– Они все переместятся туда, в полном составе, на Центральный вокзал.
Лео взглянул на Яспера, кивнул.
– Потому что мы установим там бомбу – настоящую бомбу в ячейке камеры хранения Центрального вокзала.
До сих пор Винсент, как обычно, молчал. Сейчас он со стуком поставил кофейную чашку на мейсонитовый стол, и солдатики, которые еще стояли, попадали.
– Винсент, какого черта…
– Мы что, теперь террористы?
– Она не взорвется. Но они должны знать, что она настоящая.
Лео собрал кучу солдатиков вокруг стокгольмского Центрального вокзала.
– Наш первый отвлекающий маневр – заблокировать Центральный вокзал. А пока полиция сосредоточит там крупные силы и займется обезвреживанием настоящей бомбы, мы ограбим два банка в сорока девяти километрах оттуда.
Без толку. Винсент отодвинул половину солдатиков к Старому городу, а другую половину – к Крунубергу.
– И что потом? Что мы пригрозим взорвать в следующий раз? Дворец? Полицейское управление? Или что-нибудь еще поважнее?
Со смесью легкого раздражения и гордости Лео улыбнулся Винсенту, терпеливо расставляя солдатиков на прежних позициях вокруг Центрального вокзала.
– Второй отвлекающий маневр – два красных автомобиля.
“Фольксваген-жучок”, одиноко стоявший на полке над Феликсовой кроватью. Лео взял его двумя пальцами и прокатил по карте – от банков к второстепенным провинциальным дорогам.
– Мы используем машину, которую узнает каждый. И любой из полицейских, находящихся к югу от города, найдет ее… вот здесь.
Он передвинул игрушечную машинку с дороги, по которой они фактически поедут, на шоссе по другую сторону от банков, на стокгольмскую автостраду, по которой они не поедут.
– Машина будет стоять здесь. И легавые, понятно, перекроют шоссе. Подумают, что мы ехали этой дорогой.
– Не понимаю, – сказал Винсент.
– Винсент, это…
– Не понимаю, как ты мог, сидя в этой машине, дать мне пачку книг и сказать, что мы будем грабить банки.
– И что?
– Сделать бомбу – это не грабить банки.
– Если мы сделаем бомбу и если используем ее, она не взорвется. О’кей?
На сей раз Винсент не стал трогать солдатиков. Но и глаза не отвел.
– Я не понимаю.
– Винсент, ты не мог бы…
– Не понимаю, зачем нам делать эту чертову бомбу. А потом загонять себя в угол – бросая первую машину для отхода, которую узнает каждый, на шоссе, где она у всех на виду!
– Именно так они и подумают. Но мы-то будем вот здесь, Винсент, на одной из небольших дорог, где ограбим третий банк.
Третья десятикроновая монета на карте, по заштатным дорогам к совсем уж захудалому городишке – к Сурунде.
– Все равно не понимаю.
Испытывая легкую гордость, Лео достал из сумки еще один автомобильчик.
– Знал бы ты, сколько времени я потратил, пока нашел ее! Все магазины игрушек в городе обошел и в конце концов обнаружил ее в витрине антиквара на Рингвеген.
Точная копия автомобиля для отхода – красный “фольксваген-жучок 1300”, который он поставил рядом с новой десятикроновой монетой.
– Мы будем в этой машине на второстепенных дорогах. – Он кивнул на другую сторону карты. – Одновременно та же машина будет заблокирована здесь, на магистрали.
Лео взглянул на Винсента, тот больше не возражал, по крайней мере нынче утром.
– Волшебство, парни. Осталось четыре дня.
* * *
Плечо Феликса ударялось о дверцу всякий раз, когда он поворачивал руль “жучка”. И хотя он отодвинул сиденье подальше назад, колени бились о приборную доску всякий раз, как он переключал передачи.
По мощности машина не ахти и в управлении трудновата. Но и выбрали они ее только потому, что каждый, кто ее увидит, непременно запомнит и впоследствии с легкостью ее опознает.
