– Подождите, пожалуйста, это Ромин. – И он выслушал Максима, поспешил ответить:
– Скажите этому господину, что необходимо к нам приехать, и чем скорее, тем лучше. Максим Петрович, забирайте его со всем, что есть в наличии. Тут Вербина, мы ждем вас.
С Роминым приехал некто Венедиктов, владелец ювелирного салона. Максим, представляя коммерсанта, отметил давнишнее знакомство, полное доверие и, можно сказать, «дружбу домами».
– Вот. Аркадий Борисович был в отъезде. Сегодня узнал, и тут же позвонил.
Аркадий Борисович положил на стол следователю небольшую деревянную шкатулку и сказал: «Пожалуйста». Виктор Васильевич вынул лежащие сверху листки. Глазам предстали драгоценности.
– Вечером двадцать третьего, около десяти, мне позвонила Елена Ниловна. И сказала, что с просьбой. Суть такова: завтра утром ей нужны деньги. Готовит для супруга сюрприз. Помню ли я бриллианты, купленные ими в салоне? Сумма нужна немалая. Она напомнила про два старинных кольца, которыми моя жена любовалась. Так вот, смогу ли я, взяв драгоценности в залог и получив от нее расписку, дать ей наличными пятьсот тысяч рублей? Буквально на неделю, до Нового года. Я не мог ей отказать. У меня не ломбард, но это близкие люди.
– Спасибо, Аркадий. – Максим почти забыл, что в этом мире зла, встречается добро. – Ты же знаешь – Елена имела полную свободу, и всегда разумно распоряжалась ею.
– Да у меня и сомнений не было. Только был вечер на дворе. Я предложил встретиться завтра в офисе.
– Как рано? – спросила она. – Простите, но дело спешное.
Я сказал: «Давайте в десять».
– И еще, Аркадий Борисович, – говорила Елена, – Давайте я вам драгоценности пришлю, напишу расписку и доверенность. И подъедет к вам Никита Михайлович Поленов, он мой родственник. Он сейчас рядом, так что я отдам драгоценности, и расписку для вас. Если вам нужно подтверждение от Максима, то, конечно, я поговорю с ним. Но это будет не сюрприз, и, наверное, я отменю свою просьбу. – Я ей сказал – пускай родственник приезжает, а для меня в радость поспособствовать. Новый год на носу, самое время близким подарки готовить.
– «Я знала, что могу обратиться.
– Ну, мы свои люди».
– Таким образом, это попало ко мне. И я сразу, как узнал, позвонил Максиму.
Гущин развернул бумаги. От руки. Расписка Елены. Доверенность на Поленова, расписка от него.
– Пришел – вежливый, интеллигентный. Тихий. Вот и все, – Венедиктов вздохнул с чувством исполненного долга.
Максим переводил глаза с Вербиной на Гущина. Гущин будто вопрошал Вербину взглядом. Анна Андреевна как бы искала что-то за горизонтом.
– Это далекая история, – сказала она неожиданно.
* * *
Наутро позвонила Дорофеева и изъявила готовность приехать, «если я нужна». Договорились на двенадцать. И Гущин связался с Вербиной.
– Да, я хочу послушать, что и как есть в представлении этой дамы – она ведь самая близкая подруга убитой? Ее не смутит мое присутствие, ведь я посторонняя.
– Не думаю, что она будет проверять документы. Да и вы, уж простите, вы теперь для всех мой консультант. А, на самом деле, я ваш помощник.
– Виктор Васильевич!?
– Знаем, Анна Андреевна, уж как знаем.
* * *
– Так послушайте, что в этой истории очевидно, и что предположительно, – Анна Андреевна не тратила время, пока они сидели у Гущина в кабинете в ожидании посетительницы.
– Скорее всего, художник Поленов тоже жертва, и не случайная. Хотя я не вижу жестокой агрессии. И. скажите мне, Виктор Васильевич, есть ли у покойной Елены близкие родственники?
– Есть мать, Но только исторически. Они не общаются долгие годы. Даме уже к семидесяти, но у нее молодой муж, чуть ли не двадцать пять лет разница. Другая жизнь. Ей позвонили. «Бедное дитя, как сложно ты жила. И как оправдан в этой жизни такой трагический финал, – сказала она нараспев, а потом сухо и по-деловому. – Я давно не виделась с Леной, а она была живая. Я не хочу увидеть мертвое дитя. Я в памяти храню ее ребенком». И повесила трубку. Так что с родственниками не густо.
– Тут такая ситуация – все мне кажется, что расплатилась Елена за чужой грех. Несправедливо, но так судьба распорядилась. Наверное, личность была слишком яркая. Вот и погасили.
* * *
Татьяна Дорофеева – элегантная и ухоженная – вопросов не ждала, и намека на беседу не предполагалось в программе ее визита. Она сразу начала монолог.
– Я к гибели Лены никакого не имею отношения, и представить не могу, кто так жестоко распоясался. Это вообще трагедия, прямо таки Шекспир. Но для меня особый удар – мы росли вместе, и все время по жизни были рядом.
– Мы, как в девять лет пришли в хореографическое училище, так подругами и стали. Ну, так это, наверное, называется. Я ведь тоже балериной была, даже вроде солистки среднего звена. Да вот, располнела после родов. И муж дома оставлял. Вот я и решила – чего надрываться. Как сейчас вспомню, сколько сил балет вытягивал, аж нехорошо делается.
– А Леночке все легко давалось. Это мы, со средними данными, надрывались и корячились. Она же, с первого показа, все сделает правильно. Какую позу не примет, все ахают – эталон. Счастливчики, говорят, рождаются в рубашках. А Гусева – с красным дипломом.
– Ну, конечно, зависть была черная. Отбирают туда из ста пятидесяти, даст Бог, одну. Так что все раскрасавицами себя считали. И фигуры, и балетные данные. И тут вдруг не первая среди равных, а просто самая первая. Застрелиться можно.
– Я-то знаю – Лена искренняя была, умная и простодушная. И обиды не держала. А уж, сколько вокруг злопыхательниц крутилось. Она мне все говорила: «Да брось ты, мне их жалко». Чего жалко?
– Но только первенство это было до середины обучения. Как пошло наращивание техники, так и ушла она из звезд. Красота линий, выразительность – все сохранилось. Но, при огромном подъеме, когда свод стопы уже сам как выразительное средство, на пуантах не распрыгаешься. И прыжок, при таких изящных ногах, небольшой. Да, и что там говорить. Научиться правильности движений для нее не составляло труда, а работать ее никто не научил. И так, все говорили, все от Бога. – Но у нее, действительно, все было от Бога. От Бога было отсутствие амбиций. Пророчили в примы, а взяли в кордебалет. Ну, в Большой, конечно. А она искренне спокойно восприняла такое распределение. Ведь некоторые номера, где техничность не требовалась, она танцевала почти гениально.
– Мы стали взрослыми. Артистками. Все ухаживали, нарасхват приглашали в гости. Вот тут и появились Вера Гордиенко и этот, Никита Поленов. Не помню, где мы встретились. В каких-то гостях. Вера была влюблена в Никиту. А тот, как увидел Елену, так голову и потерял. И начал преследовать. И вышло так, что Никита не отставал. И Лена его пожалела.
Тут Гущин вмешался:
– Так Гордиенко сказала, что Ромина с Поленовым не были любовниками.
– Они и не были. Только, как представлялся случай, Никита прямо-таки умолял. Ей и некуда было деваться со своей жалостью. Вот и трахались. Это не любовь. А Веру никто в известность и не ставил. – Дорофеева передохнула и продолжила:
– Теперь я вам расскажу, как Лена перестала быть балериной. Тогда было модно пить вино. Никита-художник сам пил, и не сомневался, что все вокруг выпить мечтают. Потому что жизнь становится праздником, а у него появляется вдохновение. И он упросил Елену попозировать еще – он много ее старался писать. В театре выходной. Позировать – не велик труд. Она и согласилась. Приехали в мастерскую, а там вина сухого море. И полный кавардак. Они выпили немного. Потом стали разбирать захламленное пространство. Какие-то крупногабаритные картоны собирались позже отнести к помойке. Потом выпили еще, и ужасно развеселились. Молодость безрассудна. Видимо, выпили еще.
– В итоге Никита проснулся в камере милиции. И, полупьяный, как свободный человек, стал требовать воли и разъяснений.
– Сейчас, будут тебе разъяснения. Только уточню, жива ли твоя подружка, или скончалась, – информировал дежурный. Поленова забрали из мастерской, когда по вызову очевидцев приехал милицейский наряд. Елена Гусева, вместе с листом картона, вылетела с третьего этажа на газон и была доставлена скорой помощью в больницу на предмет определения пригодности к дальнейшей жизни.
– Так они убрались в мастерской.
– А мать Елены? Вы же знакомы с ней. И, наверное, Елена не была еще отрезанным ломтем? – Гущин тщательно расставлял всех фигурантов расследуемой истории по, возможно, принадлежавшим им местам.
– Алла Аркадьевна приехала в больницу, и, после долгой театральной паузы, промолвила: «Как жаль, что ты не упала с десятого этажа». Сожаление, заряжающее оптимизмом.
– Елена выжила, но здорово разбилась. Опасались за позвоночник. И долгое время одна нога была другой короче – неправильно срослась. Вытянули, подровняли. Внешне все стало как прежде. Но какой уж тут балет. И Поленова она «отжалела». Да он и сам все ходил побитой собакой. А скоро выпал из орбиты.
