в тридцать девятом, в тяжелое предвоенное время. Нам обоим должно быть сейчас около восьмидесяти пяти. Первый раз я попала сюда, когда мне исполнилось двадцать. За три года, которые мы тут провели, у вас тридцать лет прошло. Когда вернулись, сразу уехали на всякий случай в город, где нас никто не знал. Оформились как погорельцы, паспорта новые справили. Прожили в Саранске еще лет пять.
Потом узнали от Ивана, что все старики, которые нас хорошо знали в Шимкине, умерли, а ровесники давно разъехались. Трофимыч за те годы успел и жениться, и супругу свою похоронить… Дочка осталась без матери – Тамарочка, ровесница моему Сережке оказалась. Ему же вместо тридцати шести лет к тому времени всего девять исполнилось. Муж сразу предложил переехать в деревню – поддержать, помочь. Диме как фельдшеру быстро место нашли. Переехали. Тамара и Сергей стали вместе расти, потом в Саранск учиться уехали. Мы остались в Шимкине, в лес старались не ходить, но от судьбы не уйдешь: прямо на машине в варю влетели, когда рядом с бором проезжали. Для нас это словно год назад случилось, а по-вашему – больше десяти лет прошло. Вот поэтому, Варя, я и выгляжу только как женщина под пятьдесят, а Сергею на вид под сорок, хотя мне по земному счету восемьдесят четыре, а ему – шестьдесят четыре было бы…
– А жена Ивана Трофимовича – она тоже где-то здесь, да? Мне он сказал, что она погибла в лесу. А на самом деле? – потрясенно спросила Варя.
– Она действительно погибла. Переход уже закрывался, когда она на него наткнулась. Ее так отбросило, с такой силой ударило о дерево, что она, скорее всего, сразу дух испустила…
Варя тут же вспомнила контузию и рассказ Ильи. Получается, ему очень повезло. Она внутренне сжалась, представляя, что испытала перед смертью та женщина.
– Ее имя Тата? – Варю пронзила догадка.
Мария непонимающе покосилась.
– Да, Татьяна. Татой ее только близкие звали.
– Если она погибла, то почему же Иван Трофимович велел найти ее? Прежде чем меня затянуло в портал, он успел крикнуть, чтобы я нашла Тату и что она… в Толо… чи. Как-то так. Я не запомнила.
– Тоначи? Он сказал, Тоначи?
– Кажется, да. И еще он кричал, что не может без нее жить, просил взять его сюда вместо меня.
– Тоначи[65] – место для мертвяков. Идти туда – очень, очень плохая идея! Рехнулся, что ли, лесник ваш? – вмешался незаметно вернувшийся Куйгорож.
– Это мир наших предков. Нижний мир, – с укором поправила совозмея Мария и поклонилась в землю. – Но парень-то наш прав: идти туда – все равно что умереть.
При слове «парень» Куйгорож подтянул и спрятал за спиной хвост.
– Не думаю, что лесник хотел погибнуть таким странным образом. Есть более простой способ попасть на тот свет, – возразила Варя.
Мария задумалась, потом понимающе кивнула.
– Любил он ее. До безумия. Не отпустил, с тех пор и мучается… Неужто надеялся увидеться?
– Может, из Верхнего мира есть способ попасть в это самое Тоначи живым? Не умирая по-настоящему?
– Может, и есть, только тебе туда – ни-ни! – Куйгорож даже пригрозил пальцем.
– Подумай сам: зачем лесник сказал мне найти Тату? Вдруг она что-то знает?
– Тата была очень духовным человеком, – встрял Дмитрий Михайлович, который давно отложил баян и вслушивался в оживленный разговор. – Много читала и много училась. Исцеляла словом, травами, руками своими золотыми. Настоящая содыця. Она действительно может что-то знать.
– Даже где найти Мировое дерево?
– Если кто и знает, то она, – кивнул Дмитрий Михайлович.
– Раз лесник надеялся попасть к Тате в Тоначи, значит, это возможно, и нам надо туда! Хоть какая-то зацепка, – решительно подытожила Варя.
– Вай, дуреха-хозяйка, там же алганжей на алганжее и алганжеем погоняет! Они же живого человека тут же – фьють! – запричитал Куйгорож.
– Ты же говорил, что ты алганжеев одной левой – склюнешь!
– Говорил! И сейчас скажу! Только не сразу сотню.
– Не спорь. Все равно другого выхода у нас нет. Будет тебе дело – так дело! – улыбнулась Варя.
Куйгорож недовольно хлестнул хвостом по земле, подняв пыль.
– Как скажешь, Варвара. А пока до того дела дело не дошло, дай мне другое, – сухо произнес он, не поднимая глаз.
Варя протянула руку, чтобы погладить его по голове, но совозмей увернулся.
– Если мой рюкзак собрал, организуй себе тоже какую-нибудь сумку, распредели припасы. Еды и воды придется много нести, а идти наверняка долго, – распорядилась Варя.
– Никаких «идти»! Нечего пешком мучиться! – запротестовал Дмитрий Михайлович. – Вы же так кучу времени потеряете. Поедете на телеге. Наша Пферда вас к вечеру до реки довезет, а обратно добежит сама.
– Дмитрий Михайлович, да вы что! Такая ответственность! А вдруг…
– Ничего не вдруг! Все, что могло случиться, оно уже… – перебил он Варю. – Только корму лошади задайте перед обратной дорогой. На реке есть рыбацкий поселок на несколько дворов. Там живет знахарка. Скажешь, что от меня. Она тебе поможет переправиться в Тоначи. Городские мажоры типа моего Сергея будут тебя отговаривать, но ты их не слушай: она у меня училась, знает из современной медицины все, что и я, а еще владеет древним лекарским искусством, которое мне не под силу.
– А может, вы с нами? Проводите, поможете содыце… – осторожно предложила Варя.
– Я бы с радостью, но не могу сейчас оставить деревню. Пока нового тюштяна не избрали, я за старшего. Слишком много всего произошло.
Легенда о прощании с Тюштей
Высоко на пригорке в густой дубраве сидел старый Тюштя и глядел, прищурив уже не зоркие глаза. На жизнь свою глядел. Вот она – вся как на ладони. Где соврал, где правду в лицо сказал, где отнял, а где дал, кого любил, кого погубил – плывут мимо него журавлиным клином мысли, кричат тоскливо, зовут, зовут… Кончился Век Тюшти, пришла пора уходить.
Погладил старый князь тораму, приласкал, поцеловал… Паксине, милая Паксине ждет его там, куда он скоро отправится. Так чего же медлить? Поднатужился, приподнял берестяную трубу, худые плечи и впалую грудь расправил, набрал воздуха – трижды пропела торама. Поспешил на княжеский зов народ эрзянский и мокшанский, под его началом, его руками, трудами да слезами ставший единым.
Собрались, стоят, переглядываются. Непохоже, чтоб враг нападал, непохоже, чтоб беда какая пришла на их земли. Отчего же позвал Инязор добрый, Оцязор мудрый?[66]
– Не дивись, народ мой любимый, не выжил еще из ума ваш Тюштя. Позвал вас проститься, напоследок на вас полюбоваться. Чувствую, что настал мой срок.
Запричитали женщины, заплакали дети, потупили взоры мужчины, затряслись плечи стариков.
– Долгую земную жизнь я прошел, впереди – другая, среди наших мудрых предков.
Зашептался народ, закачался – точно лес зашумел от ветра:
– Сколько урожаев мы с полей вместе собрали, сколько свадеб счастливых сыграли, сколько сильных сыновей и дочерей народили, сколько спокойных дней провели, пока ты, Тюштя, нами правил, – не счесть. Нам казалось, что всегда так будет, никогда ты нас не покинешь, Инязор наш добрый, Оцязор ласковый. Не снести нам тот миг, когда ты закроешь глаза. Нет ли тебе способа остаться, продлить твой золотой век?
Улыбнулся Тюштя, хоть и тоска охватила его сердце.
– Нет еще ни единого человека, кому бы удалось шагнуть дальше своего земного пути. Только под ветвями Мирового дерева такое, говорят, возможно. Если примет оно меня, может, и поживу еще.
– Тюштя, – был ему ответ, –
