не успеешь и глазом моргнуть!
– Пока этот рядом, даже разговаривать не буду! – кошкой зашипела старуха. – Отошли его!
– Раз не можешь помочь, тогда хотя бы не мешай, Куйгорож! Помолчи! – в сердцах крикнула Варя.
Куйгорож открыл было рот, но ничего не сказал и отпрянул.
– Отошли, а то оставлю твоего дружка хряком.
Варя отчаянно посмотрела на Куйгорожа, но тот упорно не поднимал на нее глаз.
– Сходи… сходи грибов, например, набери! Как корзина наполнится, сразу возвращайся!
– Так-то лучше, – довольно закивала Варда.
Куйгорож
Куйгорож несся по лесу, задыхаясь. Не от быстрого бега – от гнева. Сначала заткнула! Отмахнулась, как от пискучего комара, да и прихлопнула. А потом выбросила: отправила на задание собирать ненужные ей грибы, чтобы не мешался под ногами.
Вместе с гневом Куйгорож ощущал что-то еще, от чего болело за грудиной, сводило живот и щипало в глазах. Обида? Она другая на вкус. А это – это было хуже обиды. Внутри все клокотало, и он не раз опрокидывал корзину, злился, снова и снова складывал постылые грибы обратно, хлестал сам себя хвостом по лицу.
Если бы не этот уродливый клюв, если бы не змеиный отросток на хребте, может, она не стала бы так с ним обращаться? А он кто? Отродье, нечисть, змееныш! Спасибо, что хоть не «трямкой», а Куйгорожем зовет.
Как же он смешон: решил было, что ровня людям теперь, потому что помог им отогнать стаю оборотней. Да только сам-то он оборотнем для людей не перестал быть. Вот в чем беда. Сколько хвост ни прячь, сколько перья ни выдергивай – совозмей он. А раз так…
Куйгорож кинул в корзину последний гриб, накрыл лопухами и бросился назад. Он представил, как, перекувыркнувшись перед Варей, обратится в огонь, испепелит корзину и скажет: «Вот тебе грибная жаревка на ужин!» А там уж – будь что будет. Пусть отправляет его обратно в совиное яйцо, в небытие, вековой сон. Это лучше, чем раз за разом тянуться к людям и постоянно слышать, как его одергивают и ставят на место. Трямка он. Слуга. А с мнением слуги не считаются. Вот и пусть поторгуется с Вардой без его советов, пусть обожжется. Останется Серега, пьянь эта, хряком – поделом и ему, и хозяйке! Варя пускай потом себя корит, локти кусает!
Куйгорож бежал, и лес перед его глазами подергивался багровым маревом. Красно-коричневым отливала трава, кровавыми потеками виделась смола на соснах, венозно-черным блестели перья вспугнутой вороны. Все это было, много раз было. Человеческие лица – мужские и женские, молодые и старые, жестокие, мягкие, алчные, щедрые, глупые, мудрые – завертелись хороводом вокруг совозмея. Он упал на землю, отбросил корзину и уткнулся лбом в мягкий мох, зажмурился. Но и под сомкнутые веки просочился багровый туман, защипал так, что потекли слезы – соль, горечь и железо осели на губах. Куйгорож приподнялся, встал на колени, вытер ладонями мокрое лицо, через боль открыл глаза и закричал от увиденного: по пальцам струилась кровь. В ушах зазвенело, и в голову бурной рекой хлынули голоса – требующие, приказывающие, молящие о пощаде, унижающие и унижающиеся, мужские и женские, молодые и старые…
– Куйгоро-о-ож!.. – жалобно, как-то по-старушечьи, протянул один из них. Тоненько, едва слышно, но все же заглушил гул реки, возвысился над всеми остальными: – Куйгоро-о-ож! – отчаянно заплакал, затосковал. – Вернись!
И он услышал. Вмиг рассеялся туман, будто кто-то сдернул с лица багровую вуаль, очистились ладони, стали снова розовыми, с синевой венок на сгибах пальцев. В один прыжок совозмей оказался у корзины, в два – на тропинке, по которой пришел, в три – вылетел из чащи, побежал дальше, легко огибая молодые березки.
– Куйгоро-о-ож!.. – чужой и в то же время такой знакомый голос жалобно вел его к себе.
Губы совозмея сами крикнули в ответ:
– Ва-а-аря!
Он выскочил из леса на дорогу, где оставил свою хозяйку, Сергея, превращенного в хряка, и отвратительную колдунью. Телеги не было видно, но Куйгорож нутром чуял, что Варя рядом. Вот следы от колес и копыт – две непрерывные полосы, а между ними – выемки от подков да конские «яблоки». Мужской запах терялся в том же направлении, что и лошадиный. Сергей уехал. А Варя где? Он не был уверен. Противный дух Варды мешал ему сосредоточиться.
За малиновым кустом у обочины кто-то всхлипнул, тяжело вздохнул. Морщинистая рука заскребла по пыли, потянулась к валяющейся на земле клюке. Из-за ветвей на дорогу выползла на четвереньках закутанная в лохмотья фигура. Костлявая спина с трудом разогнулась, поднялась над слабыми коленями. На ногах у старухи были Варины брюки и ботинки. Куйгорож бесшумно подкрался ближе.
– Куйгорож! – из последних сил прохрипела она, все еще не видя его, и зашлась тяжелым кашлем.
– Я здесь… – шепнул Куйгорож, только теперь осознав, на какой торг решилась Варя.
Старуха медленно повернулась, растянула губы в гнилой улыбке. В мутных глазах безобразной Варды он увидел властный взгляд хозяйки.
Сергей
Сергей очнулся от нестерпимой боли во всем теле. Словно кто-то вырвал руки и ноги и вставил обратно. В голове тяжело ворочалось похмелье. Ничего себе бражка! Говорили мужики: не умеешь пуре пить – лучше не пей. От одной кружки вырубило! А ведь хотел просто от других не отставать.
Он с трудом размял суставы и слез с телеги. Пферду кто-то выпряг, и она паслась рядом с ручейком ярко-белой тенью. Из одежды на нем почему-то были только трусы. Джинсы, рубаха и даже носки сушились на оглоблях. Что же произошло? Память с трудом восстанавливала последние часы, перебирая пазлы просветов. Он догнал уезжающую Варю и заснул. Было? Было. Проснулся, сильно захотел пить, хлебнул из бутылки, а рот обожгло как огнем. Было? Было. Потом, кажется, оказался на земле. Отдыхал, что ли? Точно. Отдыхал, пока его не разбудил удар клюкой…
Варда!
Он поднес к лицу дрожащие руки, осмотрел пятки, выпятил зад, оттопырил резинку трусов. Бросился к одному из приделанных к телеге зеркал заднего вида и с содроганием заглянул. Пыльная поверхность отразила отекшее и помятое, но его, Сергеево, лицо. Не свиное рыло.
Сергей выдохнул. Где остальные?
– Ва-а-аря! Ва-а-арь! – заметался он.
– Не ори так, тут я.
Он повернулся на голос. Варя шла со стороны ручья, почему-то в сыром панаре. Сквозь намокшую ткань просвечивала грудь. Сергей отвел глаза.
– Отоспался? Свинья ты этакая…
– Как?.. Как ты ее уговорила?
– Пришлось отдать ей брюки и обувь. И трямку.
– Ты выторговала меня за своего Куйгорожа? Подожди, а разве трямку можно кому-то просто отдать?
– Варде, оказывается, можно. – Варя убрала за ухо выбившуюся прядь и подошла ближе. – Или будешь по нему скучать?
Сергей рассмеялся.
– Скажешь еще! Я даже рад, что так получилось. Он, конечно, много хорошего для нас сделал, но назойливый больно стал, да и опасно тебе рядом с ним. А Варда будет его в узде держать.
– Это уж точно! – грустно улыбнулась Варя.
– Жаль, наверное, тебе… ботинки… Как теперь будешь?
– Ничего. Лапти Варды мне впору. Главное, что ты больше не свин! – Она вдруг обняла его, прижавшись грудью.
По телу Сергея прошла горячая волна, и он мягко отстранился.
– А ты чего в мокром панаре ходишь?
– Так постирушку пришлось устроить, пока ты дрых! Тут один хряк извалял в пыли твою одежду, да так брыкался, что и меня замарал, – неестественно хохотнула Варя.
– У тебя же есть сменная одежда. – Он кивнул в сторону телеги. – Переоденься. Простудишься!
– Ничего, не зима. А в панаре оно надежнее. Сам знаешь. А то ходит
