прошло. Мы на месте сидели, а они на лошади ехали.
– Так как же теперь? Сергей меня почти не знает! Он не догадается, не поймет!
– Будем надеяться, что не пропил все свои мозги и все-таки ими подумает.
– Подожди, я не успею, а ты? Ты же можешь превратиться в огонь и полететь! Догонишь и скажешь Сергею, что она обманщица.
– Я вчера слишком много крови потерял. – Он покачал головой. – А бегом вряд ли вовремя доберусь. Да и разве он мне поверит? Он же меня на дух не переносит, не доверяет мне. Это надо еще убедить…
– Что ж ты раньше молчал! – Варя застучала по его груди костлявыми старушечьими кулачками.
– Да пытался я сказать, пытался! – Он схватил ее за руки. – Ты меня не слушала. Ты же чуть кожу с себя не сняла. Мне надо было уберечь твои разум и тело… – Он вздохнул. – Все, что ты с телом Варды натворишь, на твоем собственном отразится.
Варя потерла виски, закачалась.
– Если я полосну себя, ну, то есть вот это тело ножом, то рана окажется на моем?
– Верно. Так что не советую.
Варя замерла и странно улыбнулась:
– Разводи костер! Зададим ей жару!
– Ожоги тоже, вообще-то… – Куйгорож испуганно округлил глаза.
– Не будет ожогов! Я сяду близко к костру, и Варде станет невыносимо жарко. Сергей или неладное заподозрит, или подумает, что я заболела, и повезет меня, то есть Варду, обратно к отцу. Знахарке из рыбацкой деревни он тоже не доверяет. А ты побежишь навстречу, и вы встретитесь до захода солнца. Скажешь Сергею то, чего не можешь знать, – про жар. Тогда он поверит!
– Может сработать! – крикнул Куйгорож, убегая за хворостом.
Сергей
Сергей потянулся к Варе губами, когда она вдруг зашлась тяжелым грудным кашлем. И без того красное лицо стало почти лиловым, глаза заслезились, как от едкого дыма, заузорились дорожками лопнувших капилляров.
– Так, красавица, не нравится мне это. Цепкая простуда тебя подкосила. Дай-ка разотру тебе спину остатками самогона. Ложись на живот!
Варя помедлила, но вытянулась на дне телеги.
– Снимай рубашку-то!
– Лучше оттяни ее вниз у шеи.
Сергей налил пригоршню самогона, засунул ладонь Варе за ворот и начал ее усердно растирать.
Пальцы то и дело цеплялись за складки панара, ткань мешалась, он отодвигал ее ближе к лопаткам, а Варя, словно назло, поводила плечами так, что рубашка снова поднималась. Кожа под его руками то белела, то вспыхивала огненно-красным, то на мгновение серела, отдавая мертвенной желтизной.
– Сними, Варь, рубашку. Что-то странное у тебя со спиной творится.
– Хватит, – хрипло произнесла Варя, поднимаясь, и торопливо добавила, поправляя панар: – Спасибо, больше не надо.
– Да я только начал же! Не хочешь снимать – так не надо. Чего вдруг заскромничала-то?
Варя не ответила. Судорожно кашляя, она спрыгнула с телеги и пошла в сторону ручья.
– Ты куда?
– Умыться… Погоди еще немного… Я сейчас, – едва выговорила она и ускорила шаг, внимательно глядя куда-то в сторону, чуть вверх.
Сергей растерянно посмотрел туда же. Солнце почти село, оставив над лесом золотисто-розовую ауру. «Еще немного», – мысленно повторил он. Внутри опять засвербело, заскребло, и на смену возбуждению пришло мутное беспокойство. Что-то не рифмовалось, не сходилось, как будто последние кусочки пазла, который ты надеялся быстро собрать, вдруг не подошли, и теперь понимаешь, что придется сделать много-много шагов назад, чтобы попробовать заново.
Сергей наблюдал, как солнце тонет за лесом, как исчезает в сгущающейся тени белый панар.
– Варя! – крикнул он и бросился за ней, цепляясь глазами за тающее розовое золото над горизонтом. – Варя! – Догнав, развернул ее и схватил за ворот рубашки. – Снимай!
– Убери от меня свои лапы, свинья грязная! – Она неожиданно ловко вырвалась из его хватки, ощерилась.
– Когда ты была в нашем доме, что разбил трямка в сенях?
– Какая разница? Не помню!
– Когда ты выбежала к волчьей стае, чем отвлекла Сыре Верьгиза?
Варя замотала головой и бросилась прочь. Сергей настиг ее, повалил на землю, крепко прижал к траве руки:
– Говори! Чем отвлекла волка?
– Задом голым! – заорала Варя, кривляясь. – Подол задрала и задом повиляла!
– Дрянь! – выплюнул Сергей. – Варда ты, а не Варя!
Яркий сполох озарил ее лицо, и Сергей успел увидеть, как оно сморщилось печеным яблоком, как исказились черты, разом побелела копна здоровых молодых волос.
– Узна-а-ал, узнал, но чуть не поцеловал! – задребезжал голос ведьмы. – А жаль, уж я б тебя любила, вай, любила б так, как эта девка не смогла бы…
Сергей содрогнулся от отвращения.
– Сам, значит, разобрался, – раздался рядом голос Куйгорожа, и напротив вспыхнули два желтых огонька. Пламя горело и в ладони совозмея, разгоняя надвигавшуюся тьму.
– А ты где был, умник? Мог бы прилететь сюда и предупредить!
– Неужто трямка хозяйку свою одну рядом с лесочком оставил, да без панара! Как бы чего не вышло… из леса-то… – захихикала Варда.
Сергей и Куйгорож спохватились и, не сговариваясь, подняли старуху и вытряхнули ее жалкое тело из Вариной рубахи.
– Спасибо, что напомнила! Чуть не забыли, – хмыкнул Куйгорож, показав на горизонт. Последний румянец сошел с неба, на глазах сменившись глубокой синевой. Мгновение – и ночь полностью вступила в свои права.
– Вай, бесстыдники, два мужика да над бабушкой куражатся! – зашмыгала носом полуголая Варда, делая какие-то знаки в воздухе.
– Ничего! Охладишься после костерка, – зашипел Куйгорож и остановил ее руки. – А это ты брось, ведьма! Не то веревку сделаю и свяжу.
– Уж не из песка ли?
Куйгорож обвил ее шею хвостом:
– Еще раз рот свой мерзкий откроешь, еще раз ворожить попробуешь – поймаю алганжея и на тебя посажу!
– Не надо, трямочка, не надо! – прохрипела она. – Только Одноногий все равно ее почует да придет поиграть!
Куйгорож разжал петлю. Варда тюком упала на землю.
– Одноногий? – переспросил Сергей, едва успевая следить за перепалкой Куйгорожа и Варды.
– Напряги свои поросячьи мозги. Кто у нас тут на одной ноге скакать и играть горазд? – Куйгорож бросился прочь. – Запряги Пферду и догоняй!
– Да не умею я! – заорал Сергей, все еще соображая, что имел в виду совозмей.
Фигура с мерцающим огнем в руке метнулась в обратную сторону, после чего послышались похлопывание, вялая поступь лошади и негромкое ржание.
Сергей нашел глазами едва заметную в сгустившихся сумерках колдунью и состроил рожу:
– Вот тебе и хрю! – И побежал вслед за Куйгорожем.
Варя
Когда все случилось, Варю обожгло, обдало нестерпимым жаром. Она отпрянула от костра и прижала ладони к прохладной земле. Как только жар немного утих, повернула руки к огню, чтобы рассмотреть, не появилось ли волдырей. Но нет – обошлось. В оранжевых бликах кожа казалась краснее, чем обычно, а в остальном была целой и гладкой.
Гладкой! Варя потрогала лицо и шею. Гладкие! Только ресницы и брови, кажется, обгорели. Заглянула под лохмотья, завертелась сама вокруг себя, подставляя свету то ноги, то грудь. Гладкие, ровные, мягкие, ее, Варины! Из-за яркого огня ей давно казалось, что солнце село, что свершилось непоправимое. Лишь по инерции она продолжала делать то, что посоветовал ей Куйгорож: подбрасывала хворост и из последних старушечьих сил протягивала к костру руки и пятки, нависала над пламенем лицом, почти не чувствуя боли, – то ли оттого, что древнее тело уже ничего не могло ощутить, то ли потому, что эту пытку она делила с настоящей его обладательницей. Теперь же все чувства и запахи вернулись к ней с тройной остротой, заставили скакать и кричать на весь лес, воспевать в ночи свою вновь обретенную молодость и гибкость.
И лес откликнулся, зашелестел в ответ,
