– Мы с мужем вдвоем на семь тысяч с тремя детьми умудряемся…
– Извините, я не прав. Спасибо, Лидия Осиповна.
На прощание кассирша опечаленного сотрудника успокоила:
– Не огорчайтесь, зато аванс уже полным получите.
В столовую Волков успел раньше и занял для них столик в углу. Петр Григорьевич взял себе привычный гуляш с салатом и присоединился к майору.
– Вот что, Тимофей, мы сейчас полопаем и чеши к спецам с фотографией Вольновича. Пусть они на компьюторе его девицей в парике нарисуют. Уверен, твои бабки эту «барышню» опознают. Не зря же лифтерша о сестренке Вольновича говорила.
– Что будем делать с Хлебниковой?
– Сенаторшу допросим после Колесникова. Уверен, стерва расколется. Теперь у нее шансов нет.
– Вы на меня не сердитесь, Петр Григорьевич?
– За что, майор? – Ерожин едва не поперхнулся.
– За то, что я, как баран, за версию Колесникова держался. Гнус он, конечно, этакая пакость…
– Да брось ты, Тимофей. Это же работа. А насчет гнуса я тебе вот что скажу. Гнусов на свете до хрена и больше. И если каждый гнус начнет убивать, приличных людей не останется вовсе. Мне встречались очень симпатичные убийцы. Они любили своих жен, обожали детей и опекали престарелых родителей. Банальное наблюдение, но верное. Нутро преступника – темный омут, только кажется, что туда легко заглянуть. Поэтому судить людей по их обаянию рискованно.
– Но вы же быстро разобрались.
– Я пришел позлее и посмотрел на дело свежим взглядом. Как бы со стороны. А ты влез в это дерьмо по шею с самого начала. Вот и вся разница….
– Как вы думаете, какую роль играет папаша Вольновича?
– Вот это ты узнаешь у Сенаторши. Недаром она ухлопала любовничка перед самым приездом адвоката.
– Вы сегодня хотите ее допросить?
– Нет, сегодня нам Колесникова хватит. Сенаторше спешить некуда. Она себе пожизненный отдых заработала. В понедельник с нее и начнем. Все равно день тяжелый.
– У меня к вам просьба, Петр Григорьевич. Допросите Колесникова сами. Не могу видеть его рожу, да еще перед ним оправдываться.
– Хорошо, Тимофей. Только оправдываться перед ним я тоже не буду. Месяц камеры он заслужил.
Колесникова привезли в шестнадцать тридцать. Ерожин с любопытством разглядывал сытого молодого мужика с угрюмым выражением круглого белесого лица.
– Здравствуйте, Влад Амбросьевич. Я начальник отдела по раскрытию убийств подполковник Ерожин. Вы знаете, что задержаны в связи с делом Марины Строковой?
– Не убивал я эту шлюху.
– Если бы вы с самого начала не врали, заводя своей ложью следствие в тупик, давно были бы на свободе. А вы врали. Вот за это и сидите под стражей, – спокойно возразил Ерожин.
– Что я врал? – Маленькие свинячие глазки Колесникова впились в подполковника.
– Вы были у Строковой утром семнадцатого августа. Это следует и из ваших показаний.
– Да, был.
– Вы своим ключом открыли дверь?
– Не помню.
– А вы вспомните. Это деталь важная.
– Чем она важная?
– Она тем важная, что Марина открыть вам дверь не могла, ее убили ночью.
– Я ее не убивал.
– Знаю. Но вы не заявили в милицию, увидев убитую девушку. Скрывая преступление, вы становитесь его соучастником.
Колесников опустил голову. Ерожин понял, что помощник депутата мучительно пытается найти оптимальный ответ:
– Да, я открыл дверь своим ключом.
– Уже теплее, – ободрил Ерожин. – Не спите, у меня мало времени…
– Что вы хотите услышать?
– Не морочьте голову, Колесников. Сейчас я включу магнитофон. Вы честно расскажете, что делали в квартире убитой, и пойдете домой. Убийцу Марины мы нашли.
– Почему я должен вам верить?
– Потому что, в отличие от вас, я не вру. И еще потому, что видеопленка, за которой вы приперлись к Строковой, у меня.
Колесников вздрогнул и снова ввинтил свои маленькие глазки в Ерожина.
– Покажите.
– Она у экспертов. В левом углу надпись «Марина – Толя» и сердечко, пронзенное стрелой.
– Мне ваши знаки ни о чем не говорят. Я кассету в руках не держал.
– А саму пленку видели?
– Допустим.
– На первых кадрах Логинов трахает Марину у зеркала. Затем она прыгает на него. Похоже?
– Я не имею права… это большая политика.
– Уж куда больше. Особенно когда Марина сверху.
– Всякий имеет право на личную жизнь. Спать с женщиной не преступление. Логинов Марину не убивал.
– Согласен. Ничего постыдного в желании трахать молоденькую девчонку и я не вижу. Вполне естественное мужское желание. И измена жене не уголовное преступление. Но не надо изображать народного благодетеля и влезать, как вы изволили выразиться, в большую политику. А ваш благодетель захотел и рыбку съесть, и все остальное. Это нехорошо. И защищать шефа вам не советую. У него теперь начнутся неприятности и без вас. Да и в карьере он вам уже не помощник.
– Ладно, включайте ваш магнитофон.
– Так бы сразу. – Ерожин нажал кнопку и кивнул: – Поехали.
– Строкова начала шантажировать Анатолия Семеновича. Она отсняла интимные сцены с ним и требовала полмиллиона долларов за пленку. Анатолий Семенович такой суммы не имел. Он попросил меня сторговаться со Строковой на тридцати тысячах. Эти деньги он мне выдал вместе с ключом от ее квартиры.
– По документам следствия, депутата в ночь убийства в Москве не было. Как вы могли с ним связаться?
– Наша встреча произошла тринадцатого августа, за три дня до моего визита к Марине, прямо перед вылетом хозяина в Прагу.
– Продолжайте.
– В десять утра семнадцатого августа я открыл дверь и вошел в квартиру Строковой. Она лежала в спальне с проломленным черепом. Я попытался найти пленку.
– Сколько времени вы пробыли в квартире убитой?
– Около часа. Я перерыл все, но пленки не нашел. Через неделю меня арестовали.
– В промежутке между посещением гражданки Строковой и арестом вы встречались с Логиновым?
– Да, мы встретились в «Шереметьево» двадцать первого августа. Хозяин только прилетел. Я вернул ему доллары.
– И рассказали, что видели в квартире?
– Да.
– Что посоветовал вам шеф?
– Он попросил не портить ему репутацию.
– Конкретнее. Он посоветовал скрыть увиденное?
– Да.
– По вашим словам, Марина продолжала лежать в своей квартире с проломленным черепом, и депутат знал об этом.
– Мы оба не в курсе, когда тело обнаружили.
– За свое молчание вы деньги с Логинова взяли?
– Я не буду отвечать на этот вопрос.
– На что вы надеялись, продолжая скрывать правду? По количеству улик, оставленных вами на месте происшествия, включая показания лифтерши, любой суд признал бы вас виновным в убийстве.
– Мне обещали помощь.
– Логинов?
– Да.
– Каким образом?
– Этого я не знаю. Но у Анатолия Семеновича связи на самом верху.
– Больше у меня вопросов к вам нет. Вы обвиняетесь в сокрытии преступления и в даче ложных показаний. Я вас освобождаю до суда под подписку о невыезде. – Ерожин выключил магнитофон. – Ознакомьтесь с постановлением и распишитесь.
– При аресте у меня отобрали мобильный телефон, бумажник и деньги. Тясяча семьсот двадцать пять рублями и сто долларов одной купюрой. И еще ручные часы с брелком в виде русалки, перламутровую расческу и зажигалку «Ронсон».
– Вещи получите у дежурного изолятора.
– Вы же сказали, что меня освободят?
– Вас освободят завтра утром. А пока возвращайтесь в камеру.
– Почему не сейчас?
– Желаешь знать? Пожалуйста. В шесть вечера депутат посетит Управление. Мне не нужно, гнида, чтобы ты успел проинформировать Логинова о своих показаниях до его визита к нам. Удовлетворен? – И Ерожин вызвал охрану.
После допроса Колесникова Петру Григорьевичу захотелось помыть руки, хотя он с Владом Амбросьевичем за руку не здоровался. До встречи с начальством оставалось немногим более часа. «Пора навестить экспертов», – подумал Ерожин и, спрятав в карман пленку с записью допроса, направился к двери. На пороге его остановил телефонный зуммер.
– Петро, тут нас твои «смертники» задолбали. – Бас Грыжина звучал жалобно.
– Погоди денек, Иван Григорьевич. Завтра приеду в бюро, все обсудим. Мне через час к начальству с докладом. Надо фишки подбить.
– До завтра потерпим. Только не обмани. Такого наплыва я, Петро, на Чистых прудах не помню.
Не успел Ерожин положить трубку, как зазвонил внутренний.
– Товарищ подполковник, вы не забыли? Генерал вас ждет в восемнадцать ноль-ноль. Депутат Логинов уже звонил, – беспокоилась Лиза.
– Лизочка, не волнуйтесь. В шесть буду, как штык. – Успокоив секретаршу, Ерожин попытался собраться с мыслями для доклада.
– Петр Григорьевич, я все сделал. – На пороге стоял Дима Вязов и ел начальство глазами.
– Что сделал?
– Две бутылки коньяка и закусь на весь отдел, – доложил капитан. – Когда прикажите начинать?
– Я сейчас из кабинета уйду, а ты раскладывай провизию, ставь рюмки и проследи, чтобы никто после шести домой не свалил. Вернусь от генерала и начнем.
