деятелями, как О.С. Минор, И.П. Нестеров, В.И. Лебедев, был избран и Махин[533].
Ветераны Гражданской войны на Волге обладали обширными связями с чехословацкими легионерами. Отдельные представители последних заняли видные посты в военно-политической иерархии межвоенной Чехословакии, что давало определенные возможности их прежним русским товарищам. Например, знакомый Махина генерал С. Чечек стал заместителем начальника Генерального штаба, а позднее — начальником военной канцелярии президента Чехословакии Т.Г. Масарика.
Доктор В. Гирса, которого Махин не раз упоминал в письмах пражским друзьям, стал заместителем министра иностранных дел Чехословакии и одним из организаторов «Русской акции» помощи беженцам.
С деятельностью Махина в этот период было связано и трагическое событие. После политического спора с ним скончался бывший преподаватель Махина в академии генерал-лейтенант А.К. Келчевский. Полковник (позднее — генерал-майор) А.А. фон Лампе записал в дневнике 1 апреля 1923 г.: «Сегодня ночью после большого политического спора у [В.В.] Колоссовского с эсером полковником Махиным, прибывшим из Риги, скончался от разрыва сердца Анатолий Киприанович Келчевский, мой руководитель по академии, потом сотрудник [В.И.] Сидорина по Донской армии, герой процесса в Крыму, выступавший против белой армии в Сербии, потом редактор журнала “Война и мир” в Берлине.
Спор шел о том, какой вред причинили русской армии эсеры с их психологией попустительства, и был принят Келчевским очень близко к сердцу. Ночью, после разговора, он умер!..
Интересна информация Махина, по его заявлению, монархисты работают вместе с большевиками, и для этой цели [П.Н.] Врангель командировал в Ригу [Е.К.] Миллера. который сейчас мирно сидит в Белграде!
По его словам, Керенский, Зензинов и пр. выключены из партии эсеров и газет[534], “Дни”, если и социалистические, то не партийные, а лично Керенского!
Он уповает на то, что Красная армия пойдет против большевиков, и тогда власть снова пойдет в руки эсеров, которые теперь научены, что так миндальничать, как миндальничал Керенский, нельзя и надо установить диктатуру. блажен, кто верует, не будет у них власти никогда, большевики те же социалисты и идею социализма похоронили на много лет!
А смерть Келчевского считаю потерей — журнал[535], по-видимому, попадет в руки сменовеховцев типа [А.А.] Носкова или [Е.И.] Достовалова и пойдет прямо на большевистскую дорожку! А пока он велся хорошо!»[536]
Из записи фон Лампе следует, что в то время Махин начал эволюционировать от своих прежних эсеровских взглядов в направлении допустимости диктаторской власти. Впоследствии это приведет его к принятию коммунистической идеологии и сделает активным сторонником СССР.
2 апреля фон Лампе написал о случившемся генерал-лейтенанту П.А. Кусонскому: «Вечером 31 марта в редакцию журнала пришел Генерального штаба полковник Махин, только что прибывший из Риги, который, как известно, состоял в партии социалистов-революционеров и является их ярым сторонником. Произошел разговор, в котором Келчевский сильно разгорячился и нападал на Махина, обвиняя его и вообще всех социалистов-революционеров в развале русской армии, разложении страны и т. д. Келчевского успокаивали, а через несколько времени, придя домой, он скончался, по-видимому, от разрыва сердца.
Смерть Келчевского ослабляет умеренную группу и может допустить к редакторскому креслу Носкова, что не может не отразиться губительно на самом направлении журнала, в особенности в отношении к Русской армии»[537].
По агентурному сообщению в Иностранный отдел ГПУ от 3 августа 1923 г., «полковник Махин, толстый, опускающийся, величина сильно раздутая, эсеровский главковерх[538], заведует при Земгоре биржей труда — роль его второстепенная, никаких связей с военными организациями не имеет»[539]. По-видимому, к этому времени Махин отошел от активной подрывной работы в отношении СССР и занялся более насущными для эмигранта вопросами.
Махин участвовал в работе организованного эсерами казачьего сельскохозяйственного съезда и вошел в ревизионную комиссию как представитель немногочисленных в Европе оренбургских казаков[540]. 3 сентября 1923 г. Махин для вступления в Чешский сельскохозяйственный союз заполнил опросный лист, в котором отметил, что родился в Иркутске в 1882 г., до поступления в военное училище и на льготе занимался сельским хозяйством, владел домом в станице Оренбургской, обрабатывал свой земельный пай[541].
Махин переехал из Праги в Белград по приглашению королевского правительства в начале 1924 г.[542] В феврале 1924 г. он уже находился на новом месте. Сделал он это по предложению В.И. Лебедева, который организовал в Белграде отделение пражского Земгора[543]. Полковник Е.Э. Месснер вспоминал, что приезд Лебедева и Махина состоялся по настоянию министра иностранных дел Чехословакии Э. Бенеша, «убедившего белградское Министерство иностранных дел, что “зубровый” характер российской эмиграции в Югославии компрометирует это демократическое государство и что поэтому надо эту эмиграцию разбавить социалистами»[544]. Такие задачи соответствовали и интересам пражских эсеров, стремившихся уменьшить доминирующее влияние правых, установившееся в русской эмиграции в Королевстве сербов, хорватов и словенцев (КСХС; название Югославии до 1929 г.). Между прочим, в некрологе Махина впоследствии было отмечено, что он являлся личным другом Бенеша[545].
В статье к юбилею пражского Земгора отмечалось, что «по инициативе редактора «Воли России» В.И. Лебедева, у которого с давних пор были большие связи среди политических и общественных деятелей Югославии, возникает план образования отделения пражского Земгора в Белграде. Для изучения местной обстановки и для ознакомления с условиями жизни беженской массы в Югославии Комитетом Земгора командируется в Белград Ф.Е. Махин. Результаты, привезенные Махиным, не оставляют никаких сомнений в необходимости и возможности приступить к работе в Югославии. Беженская масса стонет под игом генералов и врангелевских штабов. Беженец связан во всех своих движениях. За доставленную ему работу он обязан дорого платить. За книжку в библиотеке — платить; за лечение платить. Его насильно заставляют производить отчисления в кассы великих князей и атаманов. За ослушание — бойкот, преследование. За вольное слово — суд, наказание, вплоть до ареста. Все демократическое забито, загнано в подполье. Таково положение беженства. Это положение прекрасно осознано передовыми кругами сербского общества и государственными деятелями Югославии. Исконная любовь сербов к русским вообще поругана действиями и поведением представителей старой России, перенесшими на сербскую почву все старорежимные безобразия. Такова картина, нарисованная Махиным по его возвращении из Югославии»[546].
Недоброжелатель Махина секретарь Земгора М.В. Агапов позднее утверждал, что «как и все люди с отчетливо выраженными параноидными наклонностями, он (Махин. — А.Г) с трудом признавал любой авторитет, кроме своего собственного. Однако существовал один авторитет, который он признавал без колебаний. Речь идет о Владимире Ив. Лебедеве, которым Махин восхищался и расположением которого очень дорожил. По сути, Лебедев был его spiritus rector[547] и, к сожалению, по этой причине стал злым духом белградского “Земгора”»[548].
