участвовал в учредительном совещании в Праге по вопросу создания военно-общественной группы «Армия и народ» — эсеровской военной организации. Сведения о таком собрании в июне 1924 г. поступили в Москву из парижской резидентуры ИНО ОГПУ[562]. Председателем организации был избран генерал С. А. Щепихин, а Махина выбрали членом правления. По мнению генерала Е.К. Миллера, Махин был «главной действующей пружиной» новой организации и в этой связи ездил на Балканы[563].
Сотрудники белградского Земгора вели большую социальную работу в эмигрантской среде, осуществляли материальную и моральную помощь эмигрантам, содействовали получению ими профессионального образования, помогали составлять ходатайства в различные учреждения КСХС[564]. При белградском Земгоре Махин создал бюро труда, курсы переквалификации, русскую студию искусств[565], театральную студию[566], обширную русскую библиотеку (по разным данным, от 12 до 25 и более тысяч томов), получавшую среди прочего многие советские издания, в том числе центральные газеты и журналы[567], ряд мастерских и школ (фотографическая, малярная, переплетная, швейная, шляпочная), научный институт по изучению России и Югославии при Земгоре (возглавлял институт с 1927 г.). Кроме того, Земгор открывал библиотеки в других городах — в Нови-Саде, Суботице, Белой Церкви, Крагуеваце, Битоле[568]. Земгор соперничал с правыми организациями в борьбе за влияние в эмигрантской среде и играл важную роль в жизни русской эмиграции, оказывая помощь русским беженцам по самому широкому спектру вопросов, в том числе в трудоустройстве[569]. Махин и его сотрудники финансировали детские дома, школы, библиотеки, организовывали переквалификацию эмигрантов[570]. Деятельность Земгора оказывала влияние на эмигрантскую молодежь, в особенности на студентов. Курсами Земгора пользовались и сербы. При белградском Земгоре Махин в 1927 г. создал «Союз увечных и престарелых воинов», в который входили в основном лица, исключенные из официальной белогвардейской организации «Союз русских военных инвалидов», а также лица, не признанные военными инвалидами[571]. До 1 мая 1928 г. белградский Земгор был отделением пражского, но затем получил самостоятельный статус.
Как отмечалось в юбилейной статье о деятельности Земгора в Чехословакии, «деятельность белградского представительства идет по тем же основным линиям, по которым шла за истекшие 5 лет деятельность всего Земгора: трудовая помощь, медицинская, юридическая, библиотека, читальня, народный университет, курсы профессиональные — вот те главные функции, которые, учитывая опыт пражского Земгора, успешно выполняет белградское представительство.
В то время как основная работа попечения о беженцах пражского Земгора идет на убыль, деятельность белградского представительства, нашедшего широкую беженскую базу, идет в гору, ширится, растет.
В настоящее время белградское представительство Земгора занимает большой особняк на одной из главных улиц Белграда. Здесь сосредоточены все учреждения и отделы Земгора, вокруг которых происходит непрерывное массовое движение беженства. Можно без преувеличения сказать, что белградское отделение Земгора, имеющее свои филиалы и в провинции, является подлинным моральным и культурным центром русского беженства в Югославии»[572].
Махин занимался разъяснительной работой, осведомляя сербскую общественность о задачах Земгора[573]. Кроме того, он вел переписку с различными деятелями русской эмиграции. На протяжении многих лет Махин переписывался с дипломатом К.Н. Гулькевичем, работавшим при Нансеновском комитете Лиги Наций по вопросам помощи русским беженцам[574]. По-видимому, их сотрудничество касалось социальной поддержки эмигрантов.
20 ноября 1924 г., в одном из своих первых официальных писем сербским властям по новой должности, Махин отметил: «Еще не созданы условия для демократизации масс беженцев.
Официальные представители русской эмиграции, фактически, являются злейшими врагами всякого демократизма… Деятельность этих русских политиков была преисполнена невиданной злобы, нетерпимости и жажды мести. Как будто в Королевство С.Х.С. пересадили часть дореволюционной самодержавной России, которая, откровенно говоря, весьма схожа с Россией большевистской. Официальные российские представители считают либерализм и демократизм самым тяжким преступлением и путают их с большевизмом, который сами они и породили»[575].
Махин горячо протестовал против узурпации власти большевиками и установления однопартийной диктатуры в России: «К сожалению, русская революция перешла границы исторически необходимого: ее судьба оказалась в руках политической партии, которая интересы России и русского народа поставила на последнее место, а на первое — задачу разжечь пожар мировой революции при помощи революции русской. России в этом пожаре отводилась роль фитиля, который, позволив распалить огонь, сам обратился бы в пепел. Большевистские вожди хорошо знали, что ожидает Россию после их экспериментов, но их это нисколько не заботило»[576].
В этом документе были выражены взгляды Махина по самым разным вопросам, в том числе его представления об истории России и путях развития страны. Он, как и прежде, выступал за демократический путь развития страны, не приемля ни белых, ни большевиков. В КСХС Махин выдвинул идею сближения русских беженцев с местной интеллигенцией. Себя и свою организацию он фактически позиционировал как противовес правой эмиграции. По-видимому, власти КСХС также пришли к выводу, что необходимо что-то противопоставить слишком влиятельным в стране правым кругам эмиграции. Тем более что Махин предлагал социальные программы, которые бы способствовали интеграции русских в общество КСХС.
Русская военная эмиграция поспешила отмежеваться от Махина. Районное правление Общества русских офицеров Генерального штаба в КСХС еще в апреле 1924 г. обсуждало вопрос о необходимости уведомить общественность, что Махин и генерал В. И. Сидорин, приехавшие в Белград, в организации не состоят[577]. Этот вопрос для генштабистов-эмигрантов, видимо, казался настолько значимым, что к нему в отношении Махина вернулись еще и летом того же года, отмежевавшись от революционно настроенного товарища по академии 31 июля[578]. После этого в редакцию белградской газеты «Новое время» 16 августа 1924 г. поступило следующее письмо: «М[илостивый] г[осударь] г-н редактор. Не откажите поместить в Вашей газете нижеследующее разъяснение Районного правления Общества офицеров Генерального штаба в Королевстве С. Х.С.: Ввиду поступающих в Районное правление запросов, — как оно относится к деятельности в Королевстве С.Х.С. Генерального штаба полковника Махина, Правление сообщает: 1) Что полковник Махин членом Общества офицеров Генерального штаба в Королевстве С. Х.С. не состоит и 2) Что ни в какой связи с Районным правлением он не находится и деятельность его ничего общего с деятельностью Районного правления не имеет. Председатель Районного правления генерал от кавалерии [А.М.] Драгомиров»[579].
Неудивительно, что в одной из эмигрантских статей отмечалось, что всю работу Федору Евдокимовичу и его сотрудникам приходилось вести «в обстановке самой чудовщиной травли — против него и Земгора — “русских” кругов, организовавшихся вокруг бывшего российского посланника [В.Н.] Штрандтмана, генерала [И.Г.] Барбовича, [А.Г.] Шкуро и прочих “вождей”, предательски пользовавшихся братской поддержкой югославов в качестве русских»[580].
Разумеется, Махин был далеко не прост. Под прикрытием различных культурных и
