от боли, а от чистого, необузданного восторга и ярости.
Огненный поток обрушился на дракона, полностью скрыв его из виду. Пламя бушевало и извивалось, как живое существо, облизывая драконью чешую, обволакивая каждый изгиб исполинского тела. На несколько долгих секунд всё, что мог видеть Тим — это сплошная стена огня там, где только что был дракон.
Но огонь, даже усиленный кристаллами, имел свои пределы. Постепенно поток начал истощаться. Сначала незаметно — просто стал чуть менее ярким, чуть менее мощным. Потом сильнее — пламя уже не бушевало, а лизало драконью чешую робкими языками. А затем, так же внезапно, как начался, огонь иссяк.
Тим опустил руки, тяжело дыша, словно пробежал много миль без остановки. Каждый мускул в его теле болел, каждый сустав, казалось, был наполнен расплавленным свинцом. Перед глазами плясали цветные пятна, мир качался и плыл, как в лихорадке.
А когда зрение прояснилось, он увидел то, чего боялся больше всего.
Дракон стоял, не шелохнувшись, без единой царапины. Пламя омыло его чешую, не оставив ни следа. Чудовище склонило голову набок, разглядывая его, а потом… засмеялось.
В этом смехе слышалось столько презрения, что Тим невольно отступил на шаг.
— Жа-а-алкий маг, — прогрохотал дракон, и его голос был подобен раскату грома, отдаваясь эхом среди скал. — Никогда не забывай, даже если с головой окунёшься в кучу этих стекляшек, никогда не забывай, маг, что ты всего лишь человек. Думаешь, ты можешь навредить мне огнём? Мне, рождённому в пламени? Тому, кто купался в лаве, когда эти горы были молоды?
Его хвост хлестнул по стене монастыря, обрушив часть кладки. Бран, уже почти полностью обратившийся в медведя, рванулся вперёд и оттащил Тима в сторону, спасая от падающих камней.
— Я давно знал, что эти глупцы прячут где-то мои кристаллы, — продолжал дракон, поворачивая голову так, чтобы лучше рассмотреть их своими горящими глазами. — Но не знал где именно. Чувствовал их силу, но она была скрыта от меня подземными сводами и древними заклинаниями.
Он оскалился, обнажив ряды зубов размером с кинжалы: — А теперь вы сами принесли их мне.
Дракон расправил крылья, заслоняя звёздное небо. Каждое крыло было размером с парус большого корабля, а порыв ветра, вызванный их движением, едва не сбил Тима с ног.
Он увидел, как с крыши монастыря взлетели стрелы — несколько лучников пытались атаковать чудовище. Но стрелы отскочили от драконьей чешуи, даже не оцарапав её.
— Знаете, — продолжил дракон, и в его голосе появились насмешливые нотки, — мне даже нравится сжигать ваши жалкие деревушки. Это забавно — смотреть, как вы разбегаетесь, кричите, занимаетесь своей мелкой вознёй.
Его огромная голова повернулась на юг: — Может, когда закончу здесь, полечу дальше на юг — там наверняка найдётся что-нибудь интересное.
Тим замер, осознавая скрытую угрозу. Юг. Там, где осталась его бабушка. Где Кара сейчас восстанавливает свою деревню. Где беженцы из Гленнейри пытаются начать новую жизнь.
Дракон глубоко вдохнул, его грудь начала светиться изнутри зловещим оранжевым светом. Тим понял — сейчас будет удар. Он бросился к друзьям, не зная точно, что делать, но чувствуя, как остатки сил от близости кристаллов вновь наполняют его.
Он видел, как раздуваются ноздри дракона, как глубже становится его вдох, как усиливается оранжевое сияние внутри массивной груди. Время снова замедлилось, растягивая секунды в минуты. Тим почти физически ощущал, как воздух наполняется энергией — словно перед грозой, когда весь мир замирает в ожидании первого раската грома.
"Огонь… моя стихия," — пронеслось в голове. — "Если есть что-то, что я могу сделать, то именно это."
Он вытянул руки перед собой, пальцы широко расставлены, ладони направлены в сторону дракона. Кристаллы за его спиной снова откликнулись, посылая волны энергии, которые прокатывались по его телу, собираясь в кончиках пальцев.
Драконье пламя ударило мгновением позже — не узкой струёй, а широким фронтом раскалённого до белизны огня. Тим почувствовал его приближение еще до того, как увидел — волна жара ударила ему в лицо, воздух задрожал, как над костром.
А потом пришло пламя.
Это был не обычный огонь — это была сама сущность жара, чистейшее воплощение разрушительной силы. Он был белым в сердцевине, окаймлённым золотистыми и алыми языками, и нёс в себе такую мощь, что казалось, сам воздух должен был расплавиться под его натиском.
Но Тим был готов. Когда огненный шторм приблизился, он не отпрянул, а шагнул ему навстречу, вытянув руки, как будто собирался поймать что-то.
Магия пульсировала в его венах, наполняя каждую клеточку тела странной, холодной ясностью. Он чувствовал огонь — не просто видел его, а ощущал каждый изгиб пламени, каждую пульсацию жара, словно это была карта, развёрнутая перед его внутренним взором.
Когда драконье пламя почти достигло их, Тим резко развёл руки в стороны, словно разрывая невидимый занавес. И огонь… подчинился. Поток раздвоился, обтекая их троих, как вода обтекает камень в реке. По обе стороны от них бушевало пламя, плавя камни и превращая деревья в пепел, но в центре, там, где стояли они, был лишь островок относительной безопасности.
Тим чувствовал, как его силы быстро истощаются. Руки дрожали, ноги едва держали, в груди словно горел огонь. Пот градом катился по лицу, испаряясь, едва коснувшись кожи. Воздух был таким горячим, что каждый вдох обжигал легкие.
Но он держался. С каждой секундой контроль давался всё труднее — огненный поток постоянно менял направление, силу, интенсивность, словно живое, мыслящее существо, пытающееся обойти преграду. Тим чувствовал, как оно давит, ищет слабости, пытается просочиться сквозь малейшие щели в его защите.
"Ещё немного," — думал он, чувствуя, как подгибаются колени. — "Ещё совсем чуть-чуть…"
Его разум метался между двумя полюсами — болью изнеможения и странным, почти трансцендентальным ощущением единства с огнём. Эта была не схватка двух противоположных сил, а скорее танец — сложный, изнурительный, но в каком-то смысле гармоничный.
Постепенно драконье пламя начало ослабевать. Поток становился тоньше, менее плотным, а затем, так же внезапно, как начался, прекратился.
Когда последние языки пламени угасли, Тим рухнул на колени, задыхаясь и дрожа от изнеможения. Каждый вдох отдавался болью в опалённых лёгких, перед глазами плыли чёрные пятна. Он с трудом мог пошевелить руками — мышцы словно превратились в расплавленный свинец.
Вокруг них всё горело. Лес превратился в море огня, деревья полыхали, как гигантские факелы, от снега не осталось и следа. Руины монастыря тоже были охвачены пламенем, и отовсюду доносились крики людей.
— Неплохо, малыш, — прогрохотал дракон, снова склоняя голову набок. — Но долго ли ты сможешь так танцевать
