сдерживая нетерпение.
— Скорее всего, — кивнул старик. — В последние месяцы он становился все… странней. Выглядел больным, осунувшимся, но при этом глаза горели каким-то лихорадочным блеском. Говорил о "новой эре" и "великом пробуждении". Что-то замышлял, но никому не рассказывал. Только самым преданным.
— Похоже на безумца, — заметил Бран, до этого молча слушавший рассказ.
— О, он был безумцем, без сомнения, — согласился Михаил. — Но даже в безумии есть своя система. Малахи что-то нашел в древних записях, что-то, что заставило его искать кристаллы и дракона. Что-то, ради чего он был готов предать всё, во что когда-то верил.
Когда брат Михаил отошел, чтобы помочь другим раненым, Томас вопросительно посмотрел на Тима:
— О чем ты думаешь? У тебя такое лицо, словно ты что-то задумал.
— Ни о чем, — слишком быстро ответил Тим, отводя взгляд. — Просто… пытаюсь понять, что делать дальше.
Томас смотрел на него долгим, изучающим взглядом. Его глаза, усталые, но всё еще внимательные, словно пытались проникнуть под череп Тима и прочитать его мысли.
— Ты что-то задумал, — сказал он наконец. — И мне это не нравится.
— Я ничего не задумал, — Тим отвернулся к огню. — Я просто… не знаю, что делать. Всё пошло не так. Пророчество, мое путешествие, кристаллы… Всё было напрасно.
Томас тяжело вздохнул и сел рядом с ним на скамью.
— Мы можем отправиться на юг, — сказал он после паузы. — Предупредить деревни. Помочь с эвакуацией. Дракон, даже с кристаллами, не сможет быть везде одновременно.
— А потом? — Тим покачал головой, в голосе звучало отчаяние. — Куда они пойдут? Дальше на юг? А когда дракон доберется и туда? Будем бежать до самого моря?
— Я не знаю, Тим, — вздохнул Томас, и в этот момент он выглядел по-настоящему старым. Не просто уставшим — постаревшим на десяток лет. — Честно скажу, не знаю, можно ли вообще победить дракона. Такая древняя мощь…
Он провел рукой по своей седеющей бороде, затем неожиданно выпрямился, и в его глазах блеснуло что-то от прежнего Томаса — стойкого, решительного рыцаря.
— Но я знаю одно: не из всех ситуаций есть выход, это правда… — он положил руку на плечо Тима, и хватка его была крепкой, уверенной, — но тот, кто этот выход не ищет, никогда его не найдет. Если ты сдался, то уже проиграл, хотя на вид вроде бы жив.
Тим молчал, глядя на догорающий костер. Языки пламени плясали, отбрасывая причудливые тени на стены трапезной. В глубине души он уже принял решение, но не хотел говорить о нем Томасу. Не сейчас.
* * *
Остаток дня они провели, помогая раненым и пытаясь наладить какой-то порядок среди хаоса. К вечеру вернулся посланный в деревню культист, с ним пришли несколько крепких мужчин с телегами, чтобы забрать раненых. Оказалось, деревня уже знала о нападении дракона — огненное зарево было видно на много миль вокруг.
Тим помогал погружать раненых на телеги, подносил воду, перевязывал мелкие раны — механически выполнял то, что ему говорили, но его разум был далеко. Он думал о шахтах, о драконе, о том, что сказал брат Михаил. Что-то в его рассказе зацепило Тима, хотя он еще не понимал, что именно.
Позже, когда у него выдалась минута, Тим отвел в сторону брата Михаила, который сидел на камне, перелистывая страницы своей книги.
— Эти шахты, — спросил он тихо, опускаясь рядом с ним. — Как их найти?
Старик поднял голову, его взгляд был острым, изучающим. Он закрыл книгу и положил ее на колени.
— Ты же не собираешься…
— Просто скажите, — прервал его Тим, чувствуя, как колотится сердце. — Как их найти?
Михаил вздохнул, глядя на него с каким-то странным выражением — смесью сочувствия и, как показалось Тиму, понимания.
— К северу отсюда, примерно в двух днях пути. Ущелье, которое местные называют Черной Впадиной, — он говорил тихо, словно боялся, что их подслушают. — Там увидишь входы в шахты — большие деревянные ворота, уже полусгнившие от времени. Многие входы обрушились за эти годы, но есть один, который местные называют Главной Дырой. Он ведет прямо в глубину горы, к центральному туннелю.
Он помолчал, затем добавил:
— Но, юноша, туда даже в лучшие времена не ходили в одиночку. А сейчас…
— Спасибо, — коротко ответил Тим, уже отворачиваясь. В голове у него уже складывался план — не стратегия, нет, просто… направление. Цель.
— Погоди, — Михаил остановил его за плечо. Его рука была костлявой, но хватка на удивление сильной. — Если ты всё-таки пойдешь туда… будь осторожен. Эти шахты — гиблое место. Не зря люди стали там гибнуть. Что-то есть в самом воздухе… что-то, от чего мутится разум и подводит сила.
Тим кивнул.
— Спасибо за предупреждение, — сказал он. — Я буду осторожен.
Михаил отпустил его плечо, но когда Тим уже сделал несколько шагов, тихо добавил:
— И еще кое-что. В книгах нашей библиотеки было сказано, что драконья кровь содержит… огонь. Не обычный, а особый, который невозможно потушить. Малахи особенно интересовался этими записями.
Тим обернулся, удивленный этой информацией, но старик уже вновь погрузился в свою книгу, словно забыв о его существовании.
* * *
Когда наступила ночь, раненых увезли в деревню, а те, кто решил остаться в монастыре, улеглись спать, измученные событиями дня. Трапезная, освещенная лишь несколькими факелами, погрузилась в тишину, нарушаемую только похрапыванием и редкими стонами боли.
Тим не сомкнул глаз. Он лежал на своей импровизированной постели из плащей и мешков, вслушиваясь в дыхание Томаса и Брана, в храп нескольких культистов, в потрескивание догорающих факелов. Он думал о том, что случилось, о драконе, о горных шахтах и о своем решении.
"Делай что должно, будь что будет," — вспомнил он слова, которые часто повторял его отец. Раньше они казались Тиму бессмысленными. Какой толк делать что-то, если не знаешь наверняка, к чему это приведет? Теперь же он начинал понимать. Иногда не важно, чем всё закончится. Важно лишь то, что ты не мог поступить иначе.
Когда кругом стало совсем тихо, он осторожно поднялся. В темноте его глаза различали лишь смутные очертания спящих людей, поваленных колонн, разбитой мебели. Он двигался бесшумно, стараясь не наступить на что-нибудь, что могло бы выдать его.
Собрать вещи было делом нескольких минут. У него и так было немного — шлем отца, флягу с водой, немного сухарей. Больше ему не требовалось. Затем, оглядевшись напоследок, нашел обрывок пергамента, кусочек угля и при тусклом свете догорающего факела написал короткую записку.
Он долго думал, что написать. Хотелось сказать так много — объяснить свое решение, попросить прощения, дать наставления, если не вернется.
