«Совсем хорошо, — ухмыльнулся Святослав, застыв перед последним рывком, — патроны вышли у гада».
И он сорвался с места.
Чтобы мгновение спустя рухнуть замертво на землю.
Подкрепление, которое поджидал веганский офицер и до подхода которого пытался продержаться, прибыло.
Имперский стрелок, отставший от основного отряда, не только незаметно подобрался с тыла к сталкерам Оккервиля, но и занял удобную позицию. Одним точным выстрелом снайпер уложил Святослава, и тут же, переведя ствол влево, второй пулей оборвал жизнь Гриши Самсонова. Лишь в Ивана Громова попасть он так и не смог — последний выживший сталкер затаился.
Над развалинами Заневского пассажа, ставшими ареной жестокой кровавой бойни, на долгое время установилась мертвая тишина.
* * *
Это свидание Сони и Димы начиналось так же, как и все предыдущие. Он как обычно пришел к ней в пять часов вечера. Она встретила его улыбкой, ласково потрепала по волосам. Отодвинулась на край матраса, чтобы Дима мог сесть рядом. Все было, как всегда, и в то же время что-то изменилось. Взгляды, которые Соня бросала на Диму, показались юноше какими-то странными. Прежде она так на него не смотрела.
— Что-то случилось, Сонь? — спросил Дима. Но она не ответила, вместо этого Бойцова заговорила, словно обращаясь к кому-то третьему:
— Хороший матрас ты мне принес, Дим. Сразу видно, подарок от всей души. Мягкий, удобный... Те, что со склада выделяли, рядом не валялись. На циновке, конечно, было бы неудобно, жестко. А тут... Милое дело.
— Я очень рад, — улыбнулся парень, — но к чему ты это?
Соня, однако, продолжала говорить как бы сама себе, не отвечая на его вопросы.
— Про меня мои бывшие много всякого болтают, знаешь. Что я им сама на шею вешалась, что я доступная. Стоит свистнуть — и вот я уже бегу. Знаешь, когда мужики говорят такое про девушку? Знаешь? Только в одном случае. Когда она послала их на три буквы. Надо же хотя бы перед товарищами похвастаться не состоявшимся «полетом». Так вот знай, Дим. Все было наоборот, ровно наоборот.
— Сонь, погоди, — нахмурился Дима; тема беседы ему категорически не нравилась, — мы же с тобой про это уже говорили... Ты же мне сказала, что никогда уже не сможешь родить ребенка. Тогда к чему...
— Эх, Дима-Дима, — покачала головой Соня и нервно рассмеялась, — какой же ты смешной. Для тех, кто ко мне приставал, это наоборот было огромным, прямо-таки гигантским плюсом. А что? Развлекайся, сколько влезет, все равно ребенка не будет. Никакой ответственности, никаких обязательств. Кра-са-та! — Соня расхохоталась во весь голос, но тут же добавила сухо: — Только хрена лысого они получили. Поэтому про меня и ходят такие слухи.
— Между прочим, господин Стасов специально на этот случай придумал наказание: месяц общественных работ в свинарнике, — заметил Митя, вспомнив один из законов общины, касавшийся как раз внебрачных связей.
— Я тя умоляю, — Соня прыснула в кулак. — Думаешь, они боятся Василь Василича?.. Этих кобелей разве что расстрелом испугаешь. Но знай, Димуль, с тех пор, как я вырвалась из логова безбожников, я никого даже в комнату свою не пускала. Ни одного мужика. Я пыталась понять главное: чего они хотят, чего добиваются. Не слова слушала, слова ничего не стоят. В душу пыталась заглянуть. И каждый раз видела одно и то же. Но я дала себе слово: если встречу кого-то... кого-то... не такого, то сделаю его счастливым. Обязательно-обязательно.
— И ты хочешь сказать, — произнес Дима, сглотнув, дрожащим от волнения голосом.
— Да какой там «хочу сказать». Я, кажется, прямо говорю. Эх, дурачок ты мой...
Рука девушки легла Диме на плечо. Ее пальцы поиграли с мочкой его уха, коснулись щеки.
Свет, проникающий через десятки отверстий между листами фанеры, играл на ее стриженых волосах, на груди, на руках.
Со станции доносилась тихая музыка. Кто-то наигрывал на самодельной дудочке.
Сердце Димы билось все чаще. Он не знал, что ему говорить, как поступить. Мозг его оцепенел. Но сердце подсказывало услужливо: «Ничего не говори. Просто доверься ей. Ты же любишь ее?»
— Наверное, это даже будет красиво, — шепнула Бойцова, придвигаясь ближе, чтобы Дима чувствовал на лице ее горячее дыхание. — Может быть, мне даже не будет плохо. А тебе... Тебе будет хорошо. Это я тебе гарантирую. Ну?
И Соня начала медленно, осторожно снимать с себя кофту, подарок Лены Рысевой.
В этот момент, перекрывая нежные переливы флейты, под сводами станции зазвучал дрожащий, срывающийся на визг голос Василия Стасова. Он кричал в мегафон, поэтому слышно было во всех концах «Проспекта», во всех закоулках.
— Внимание! Внимание! На станции вводится военное положение. Всех мужчин прошу немедленно собраться перед Советом! Повторяю: военное положение!
А потом он добавил уже тише, но все равно достаточно громко, чтобы Соня и Дима услышали:
— На улице идет бой. Отряд Рысева уничтожен.
Часть вторая
ЭТО МЕТРО, ДЕТКА!
Глава 1
ПРЕДАТЕЛЬ
Ночь накануне Гришиного первого боевого рейда была самой жаркой, самой безумной, самой волшебной в жизни Лены. Эта ночь могла бы не состояться, но рейд перенесли на сутки.
Они долго откладывали первую ночь любви, ожидая, когда получат отдельное жилье, но в этот раз, зная, что завтра ее возлюбленный не просто уходит на улицу, а отправляется на боевое задание, в разведку, Лена отбросила последние сомнения, забыла про все страхи, раскрепостилась. Раскрылась перед Гришей вся, без остатка. И Гриша ответил ей тем же. Он был так чуток, так внимателен к ней, и в то же время так напорист и неутомим, что Лена не могла уже понять, на земле она или на небе...
Все подходит к концу. Кончилась и эта сказочная ночь. В десять утра Гриша кое-как продрал глаза, встал, оделся и тихо вышел из комнаты. Конечно, он хотел остаться с любимой, но приказ Святослава не терпел возражений.
— В половине одиннадцатого чтоб был на «Ладоге»! — сказал отец Лены.
Предстояла серьезная подготовка к вылазке, проверка снаряжения, оружия. В последний раз, прежде чем закрылась дверь, Гриша полюбовался рыжими локонами его любимой девушки, сладко спящей под мягким одеялом, тихо вздохнул и отправился на задание.
Лена спала.
Ей снились прекрасные, безмятежные сны об их с Гришей совместном будущем. В одних видениях она нянчила одного малыша, в других — сразу двоих. Потом картинка менялась и она видел своего отца, уже совсем седого, но все еще бравого и крепкого, в окружении галдящих внуков. Лена безмятежно улыбалась во сне...
Но вдруг все изменилось. Сон стремительно превратился из идиллии в кровавый хаос, стал страшным, зловещим, пугающим.
Из-за двери раздались выстрелы, сдавленный крик, потом дробный топот десятков ног, и в комнату, где возился с внучатами Святослав, ворвались солдаты в зеленых плащах со стеками на боках. Веганцы. Они застрелили обоих малышей, зверски избили прикладами Святослава, а саму Лену, спрятавшуюся в шкафу, выволокли на станцию. Там уже вовсю шел грабеж. Сопротивление, если оно и было, штурмовики подавили без особого труда. С грохотом падали жилые домики. Плакали навзрыд дети, дико кричали женщины. На глазах у своих товарищей двое имперских солдат, глумливо хохоча, принялись раздевать отчаянно отбивающуюся Лену.
И еще кое-что успела увидеть Рысева, пока дралась с насильниками: среди группы вражеских офицеров, наблюдающих за разгромом «Проспекта», стоял один из командиров армии Оккервиля. Именно он впустил в ее родной дом безжалостных врагов. Именно он сделал так, что солдаты Альянса не смогли остановить их стремительное вторжение.
Лена страшно закричала...
И очнулась.
Первое, что она услышала, придя в себя, это голоса соседей, доносившиеся из коридора:
— Война! Вы слышали? Война!
— Боже... — выдохнула Лена. Она чуть не выбежала из спальни как была, нагишом. Потом метнулась обратно, кое-как натянула брюки и тельняшку.
Но выйти из спальни не успела.
На пороге стояла Соня Бойцова. Мрачная, опустошенная, подавленная. Куда делись ее вечная улыбка до ушей и задорный блеск в глазах! Такой Бойцову не видел никто и никогда. На ней не было лица. Крупные слезы катились по щекам, которые Соня совсем недавно напудрила, готовясь к свиданию с Димой...
— Привет, — проговорила Лена, с удивлением глядя на Бойцову, гадая, что могло довести эту боевую барышню до слез. — Ты пудру пришла вернуть? Нет? Тогда что? Что у вас случилось? Сорвалось все?
— Лен! Ленок, по-послушай, — заговорила Бойцова бесцветным, словно неживым голосом, — сядь, пожалуйста. Не з-знаю, п-почему меня послали... П-почему не Во-Воеводина...
