— Нет, нет, я вовсе не про это! — поспешно перебил его Молотов. — Просто не могу с эмоциями совладать... Я не осуждаю. Я восхищаюсь! Я горжусь вами, всеми вами, ребята! — воскликнул сталкер, повернувшись к солдатам Оккервиля. — Вы идете на святое дело, парни. Эта война... От нее зависит слишком многое. Все зависит. Черт возьми, для меня будет огромной честью биться с вами бок о бок.
— И нам, сталкер! — раздалось из толпы.
Люди слушали слова Бориса. Кто-то хмурился. Кто-то улыбался. Кто-то поглядывал на товарищей, размышляя о чем-то своем. Ждали своего часа тридцать АК. Тридцать пар крепких, сильных рук готовы были к бою. Три десятка отважных сердец бились как будто в унисон... Полковник глядел на все это и едва сдерживал слезы. Слезы радости. Слезы гордости. Чуть не дал им волю, но спохватился — командир все-таки. Не пристало.
Молотов хотел сказать еще что-то, но полковник знаком попросил его замолчать.
— Боря тут такую речь задвинул, прям до слез, — усмехнулся он, — но прежде, чем мы двинемся в поход, надо еще одно дело сделать. Казнить изменника.
С этими словами он повернулся к лейтенанту Ларионову.
— И где же предатель? Я вижу только Серегу, — пробормотал Молотов, оглядываясь по сторонам.
— Серег, а, Серег. Помнишь, ты рассуждал о планах веганцев так, будто знаешь их? — заговорил Дмитрий Александрович, медленно и торжественно приближаясь к лейтенанту. — Было дело? Было. Помнишь, как ты твердил, что у нас нет шансов устоять против Империи? А как отказывался идти с Князем и Самосвалом в рейд? Так упирался, просто диво. Знал, что их кабаны затоптать должны были? Знал, сука. Друзья, — резко развернулся на каблуках полковник, — спешите видеть! Перед вами агент зеленожопых.
Крик ужаса вырвался из десятков глоток.
— Как?! — Борис едва не потерял дар речи. — Предатель? ОН?!
— Он, — спокойно продолжал Дмитрий Александрович, расстегивая кобуру. — Веганский шпион. Ты проиграл, тварь. На колени. На колени, я сказал!
Псарев и Суховей, видя, что предатель не собирается подчиняться, сбили его с ног и заставили встать на колени перед полковником. Тем временем солдаты принялись бурно обсуждать невероятное событие, случившееся на их глазах. Все говорили разом, гвалт стоял невообразимый, но стоило полковнику поднять руку, как опять водворилась тишина.
— Знаешь, а мне даже интересно стало в какой-то момент, как далеко ты зайдешь. Давно руки чесались лично башку оторвать, но я терпел. Сливал нужную информацию, чтоб Сатур раньше времени не переполошился. В аду увидишь его — привет передавай. Ха-ха.
Ларионов стоял на коленях перед полковником, плотно сжав губы, глядел в пол. Почти не шевелился, и даже когда Бодров обращался к нему, не издавал ни звука. Вокруг них образовалось пустое пространство. От Ларионова, точно от чумного, отшатнулись все. Смотрели на бывшего командира ополчения Новочеркасской со смесью ужаса и отвращения.
— Вот иуда! — шептались солдаты. — Кто бы мог подумать, гнида какая!
— Я тебя раскусил очень давно, — продолжал вещать полковник, доставая пистолет. — Очень. Слишком много было «совпадений». Слишком много «случайностей». После того, как я тебе левый рапорт подсунул... Сам левой рукой писал, чтоб почерк был неузнаваем. Остроумно, правда? Тогда ты выдал себя с головой, гад. Не ожидал такого хода, а? Недооценил ты меня, видать. Признаю, ты неплохо вел свою игру, — полковник перестал глумиться, заговорил сухо, рублеными фразами. — Убедил Сатура блокировать нас. Что, было дело? Организовал операцию по переброске ваших сил по нашей ВШ. От моста Володарского-то топать далековато... Сюрприз, правда? — он обвел взглядом всех собравшихся. —Единственный мост, который не рухнул. Давно и успешно используется Империей. Потом ты успел сообщить своим о скором подрыве туннеля. Молодец, все предусмотрел. Кроме одного — я давным-давно вел тебя к расстрелу, ублюдок.
Лейтенант на миг закрыл глаза и заскрежетал зубами в бессильной ярости.
— Ты мне одно скажи, — полковник опустился перед приговоренным на корточки, — чего ради, парень? За какие такие серебреники ты нас предал? Что они тебе посулили? Скажи уж, не таи.
Наступила тишина.
Полковник стоял перед Ларионовым, держа в руке пистолет. Бойцы армии Оккервиля, офицеры, сталкеры затаив дыхание следили за происходящим. Несколько человек на всякий случай взяли на изготовку оружие, но ясно было и так, что изменник не сбежит.
Время шло.
Казалось, ответ уже не прозвучит. Но когда полковник, потеряв терпение, сделал своим людям знак отступить еще дальше и начал поднимать оружие, готовясь привести в исполнение приговор, Ларионов вдруг заговорил. Голос его не дрожал, звучал ровно, уверенно. Шпион видел, что проиграл, но не чувствовал себя униженным. Иногда в его речи проскакивали горделивые нотки.
— Ты спрашиваешь, Дим, чем меня соблазнили веганцы? Отвечу. Будущим. Да-да, будущим. Можешь спорить с этим сколько угодно, но сила за ними. Империя — это сила. А остальные станции метро сидят в дерьме и ни хрена за двадцать лет не сделали, чтоб из него выбраться. Или я не прав, Дим? В чем, скажи, я не прав? — Сергей едва не сорвался на крик, но быстро взял себя в руки. — Помешать этим планам может только Альянс. И вы, оккеры. Третья, блин, сила, спутали нам все карты... Будь ты проклят, полковник! — на мгновение Дмитрию Александровичу показалось, что предатель сейчас заплачет, но Ларионов взял себя в руки, и заговорил дальше спокойно, надменно: — Да, приморцы — сила, но они тоже ничего не сделали, чтобы объединить метро. Себя обеспечили. А остальные? А окраинные станции, где, кроме говна, и жрать-то нечего?!
— Что же принесет этим беднягам Империя? — поинтересовался полковник, когда Ларионов на короткое время замолчал. — Чем осчастливить планируете людишек? А?
— Порядок! — воскликнул Ларионов, и глаза его загорелись. — Порядок, Дима! Думаешь, если к власти придут веганцы, по метро будут шастать проповедники «Исхода»? Думаешь, мы допустим, чтобы люди вместо того, чтобы делом заниматься, туннель до Москвы рыли?! Империя — это порядок. Империя — это...
— Хер тебе, — перебил Ларионова полковник и, коротко замахнувшись, ударил Ларионова кулаком по лицу. После чего, потеряв к шпиону всякий интерес, повернулся к солдатам.
— Он складно болтал, — усмехнулся Дмитрий Александрович, — прям прирожденный оратор, ё-моё. И все у него так гладко — порядок, порядок... Но знаете, парни, если бы Сережка наш продался за «толстый тетка, вкусный булка», я б его понял. Все равно пристрелил бы, но понял. А он... А он, народ, совсем задешево себя отдал. Считай, даром. Последняя путана, и та бы лучше поторговалась. Честно, мне его теперь даже расстреливать противно. Мужиков убивать — еще ладно. Шлюх, тем более «идейных», — увольте.
Полковник оглушительно захохотал. Тут же засмеялись и все солдаты. Напряжение, копившееся много часов и ставшее почти невыносимым, требовало выхода. И как только солдаты поняли, что смеяться можно, что командир как бы дает им понять: серьезная часть пока кончилась, можно отвлечься, они не заставили себя долго упрашивать. Вестибюль сотрясался от раскатов смеха минут десять. Наконец, люди успокоились. Лишь иногда откуда-то раздавались сдавленные смешки. И тогда Дмитрий Александрович продолжил.
— Вы знаете, почему Стасов, два года исправно лизавший зад Сатуру, вдруг взбрыкнул? Почему лояльный Василь Василич послал зеленых на три буквы, когда ему приказали изгнать меня? Его сынишка там оказался. В Империи, которой восхищается Сереженька. Его не похищали, просто нелепая случайность. Хотел пацан мир посмотреть... Его и утащили в сторону «Лизы»[24]. Далеко увести не успели, кто-то узнал в пареньке сына нашего начальника. Парня вернули. И знаете, что сделал мальчик, оказавшись дома? Повесился. Повесился, мужики. А знаете, почему? Он увидел, что такое Империя. Это наш иуда дальше «Плана» не ходил, там все цивильно. А вы как хотели — столица. Фасад. Специально вылизывают, чтоб привлекать подлиз. А дальше... О, что там дальше... — полковник расплылся в людоедской улыбке.
— Благосостояние общины должно на чем-то строиться, — Сергей, оправившись от удара, заговорил снова деловым, даже слегка насмешливым тоном. — Наше основано на транзите наркотиков. Их — на рабстве. Это нормально.
Но никто не обратил внимания на реплику Ларионова, все вслушивались в слова полковника.
— Женщины, дети, старики превращаются после пары месяцев такого «порядка» в сплошные гноящиеся раны. Их избивают все, кому не лень, и чем ни попадя. Без всякой, заметь, Сережка, экономической пользы, просто так. А ученые в лабораториях — о-о! Живьем людей вскрывают. Растения в организм вживляют. Новую породу людей выводят. Ну, все слышали про это. Я от одного старика, который из этого ада вернулся, мно-о-ого интересного узнал про то, что они там с пленниками вытворяют. Вы все его знали наверняка — дед Максим.
