по нраву классика, греческое искусство, – вмешался Симон. – Эти современные картины… Если бы черный квадрат Малевича кто-то украл из музея, то любой охранник успел бы восстановить картину за одну только ночь – и мы не заметили бы разницы! Великолепный концепт – да! Но это не искусство!
– Тогда возникает вопрос – что есть искусство? Идея или форма? – сказала Мари.
– Надо спросить, что об этом думает Феликс, – хохотнул Симон. – Он же художник. Кстати, где это он? Что-то давно его не видно… – Он встревоженно оглянулся по сторонам.
– Да зачем он нам нужен, – пожала плечами мадам Бриль.
– Кому нужен художник? Да, кому они вообще нужны, эти художники?
Мари оживилась:
– О, это как раз тема моей профессиональной колонки в журнале! Знаете, физически мы видим окружающий мир перевернутым. К тому же, не как цельную картинку, а как кашу из цветовых пятен. И только благодаря работе мозга и сознания мы выделяем из этой массы предметы. А художники обостряют наше восприятие и, следовательно, зрение! Например, художники-реалисты концентрируют наше внимание на том, чего мы сами не замечаем. А еще, искусство созерцания – один из немногих способов, позволяющих пережить состояние Dasein75, «здесь и сейчас»…
– Ну ладно, допустим, это так, – сказал Леонид. – Но почему одних художников превозносят, а другие не могут продать ни одной картины? Все детские рисунки похожи на рисунки модернистов – и тем не менее они не висят в музеях!
– Это очень сложный вопрос. Можно, конечно, рассуждать о чутье, которое имеют искусствоведы, о гамме чувств, возникающей при взгляде на полотна мастеров. Эти ощущения ни с чем не перепутаешь… С другой стороны, живопись – это еще и рынок со своими законами, рекламой и связями. И бездарности бывают порой воздвигнуты на пьедестал, а прекрасные художники – незаслуженно забыты. Например, Конрает Рупель… Филигранные работы! И кто знает это имя?..
– Вот вы говорите – чутье, гамма эмоций… – хмыкнул летчик. – Не знаю-не знаю, вот я точно никогда не отличу подлинника от подделки! И чем хуже подделка, если она такая же, как оригинал? Возможно, настоящая «Джоконда» валяется у кого-то под кроватью в пыли, свернутая в рулон! А мы превозносим чью-то подделку…
– Невозможно, – сказал Штайнс. – Не несите чушь. «Джоконда» написана на доске из тополя, не на холсте. Дерево. Да-да. Семьдесят семь сантиметров высота, пятьдесят три длина.
Мари удивленно взглянула на него.
– Ну ладно, что вы придираетесь к словам! – крякнул Йозеф. – Ну пусть не свернутая в рулон, а завернутая в рыбацкую сеть в каком-то сарае… Какая, в конце концов, разница!
Женька придвинул к Мари поднос со сладостями.
Тут к ним подбежала Мелисса. Изумрудное платье переливалось на ней, как чешуя неведомых рыб.
– Вы не видели Феликса? – быстро спросила она и закусила нижнюю губу.
В голосе ее звенели недовольные нотки, темный взгляд метал искры. Мари взглянула на ее нервно заломленные руки, побелевшие костяшки пальцев и нахмурилась. Сквозь злость и недовольство на капризном лице Мелиссы проступала самая настоящая паника.
Женька молча пожал плечами.
Не услышав положительного ответа, Мелисса стремительно бросилась дальше.
– Что-то уже слишком долго не видно Феликса, – обеспокоенно сказал Женька.
Мари нахмурила брови.
– Да… Не нравится мне это. Наша гостиница, конечно, скорее похожа на готический замок, чем на отель. И все же, тут не так много мест, где можно спрятаться.
– Особенно от такой настойчивой барышни, как Мелисса, – хохотнул Женька.
Мари поставила на стол чашку с нетронутым и уже совсем остывшим чаем и подошла к исписанному морозными иероглифами окну. Она дохнула на него, и в мутном стекле проклюнулась круглая чистая прорубь.
Луны не было видно, ветер гудел и стонал в трубах, и снег клубился в темноте растревоженным осиным роем.
К Мари подошел Леонид. Он коснулся ее руки, взглянул в окно и передернул плечами.
– А ведь правда, где же Феликс? Погода сегодня явно не располагает к вечерним моционам. Вряд ли кому-то в здравом уме придет в голову высовывать нос наружу. Смотри, уже все его ищут…
– В особенности ему! – согласилась Мари. – Феликс у нас изнеженная комнатная фиалка. Хотя нет, – поправила она саму себя, – вчера на рассвете этому чудаку уже пришло в голову выйти на прогулку. И погода была не лучше нынешней… Пожалуй, стоит поискать его снаружи.
Тут Мари почувствовала ледяной сквозняк, облизнувший ее затянутые в тонкий капрон щиколотки. Видимо, ее рассуждения совпали с мыслями других обеспокоенных гостей. Сквозь морозное окно угадывались лучи фонариков: пара самых отчаянных все-таки решились выйти в обжигающе-холодную зимнюю ночь и продолжить поиски. Бездонная тьма настойчиво гасила лучи света, и бледные огоньки, сопротивляясь из последних сил, беспорядочно мелькали в густом снежном мареве. Девушка прижала руки к груди и отошла вглубь залы.
– Вечно этот Феликс привлекает к себе всеобщее внимание! – с укором сказала Елена, пытаясь хоть немного притормозить несущегося ей наперерез сына. – Наверное, спрятался и нарочно выжидает. Бывают же люди, которые не в состоянии и получаса выдержать без того, чтобы не водрузить себя в самый центр вселенной!
Мари ощутила внезапную легкость.
– А ведь и правда. С этого красавца станется устроить шоу и поставить весь дом с ног на голову! А потом объявиться, как ни в чем ни бывало.
– Мишель, стой!
Сын вырвался из крепкой хватки матери и помчался дальше по известной лишь ему одному траектории, напоминавшей со стороны броуновское движение молекул. Мари широко улыбнулась.
Зиггер, непривычно радостный и возбужденный, подхватил мальчика на руки и закружил в воздухе.
– Верните меня сейчас же на землю! – закричал Мишель. – Я вам не кот!
Анюта подбежала к хозяину и легонько пнула его под коленку. Тот охнул, выпустил Мишеля, и дети помчались дальше, вопя, хохоча и сбивая друг друга с ног.
Кто-то включил музыку, и мелодия разлилась лунным светом по сверкающей свечами зале.
– What a wonderful world… – хрипел голос из колонок.
И вдруг сквозь гомон и кутерьму прорвался громкий тревожный крик:
– Сюда! Скорее сюда!
Голос мгновенно разорвал пелену обманчивого спокойствия, музыку выключили, и Луи Армстронг затих на полуслове. Смех оборвался, разговоры прекратились, будто кто-то поставил мир на паузу и отключил все звуки сразу, и залу засосало в тягучее мгновение полного безмолвия. Через секунду мир снова отмер, тревожный гомон накрыл дом, и все ринулись толпой наружу, спотыкаясь и наступая друг другу на ноги.
Мари бросилась вслед за всеми в прихожую.
Из широко открытых кованых дверей дохнуло ледяным ветром, и бездонная тьма хлынула из проема.
Резко, жадно, хищно.
Они выбежали во двор.
Мороз обжигал горло, ноги проваливались в глубокий снег.
Новый порыв ветра чуть не сбил с ног Мари, но Леонид вовремя оказался рядом и не дал ей упасть.
В десятке метров от них стоял Алексей, луч его фонарика пронзал густой мрак, и снежинки бешено плясали в отвоеванном у тьмы коридоре света.
Мари не хотелось смотреть туда, куда указывал луч.
Она тяжело сглотнула, уже зная, что увидит через мгновение, и крепче сжала руку Леонида.
На снегу лежал человек.
Лежал распластавшись, закинув руку за голову, будто он утомился и решил отдохнуть посреди снежного неистовства.
Феликс.
Да, конечно, это Феликс. Тонкая белая рубашка, фланелевые брюки. И носки, теплые носки, никакой обуви. Мари медленно перевела взгляд выше. Снег возле головы был совсем темным, а из зияющей раны на голове сочилась кровь.
Нет даже смысла проверять, жив ли он.
Кто-то охрипшим голосом произнес:
– Это продолжается.
Глава 27
– Нет, – задумчиво возразил хозяин, – здесь все сложнее. Здесь все гораздо сложнее, господин Глебски.
Аркадий и Борис Стругацкие,
«Отель „У Погибшего Альпиниста“»
Ужаса почему-то не было.
– Да, продолжается, – машинально повторила Мари и провела ладонью перед глазами.
На секунду ей показалось, что эта сцена – лишь обрывок утреннего сна или кадр из кинофильма, не имеющий никакого отношения к действительности. Стоит лишь погасить луч кинопроектора, как ужасающая картинка исчезнет, и она снова окажется в теплом кресле с чашкой горячего чая в руках. Но луч фонарика продолжал безжалостно высвечивать
