– Не-е, тетенька… Правда, у вас ось в колесе…
– Вот я вам, мошенникам…
Бывшая ремесленная школа с красным двухэтажным учебным корпусом и приземистыми, длинными мастерскими стояла за селом на крутом берегу Петравки. Перед школой был широкий, заросший травой плац с высокой перекладиной, на которой висели два обрывка толстого каната и длинный шест, с турником и брусьями, с гигантскими шагами и с длинной коновязью возле самого палисадника. Мария привязала лошадь за коновязь, отпустила чересседельник, кинула травы. Варя сидела в тарантасе и растерянно глядела на пустынный плац, на запертую школу, на сиреневый палисадник. Нигде ни звука…
– Ты чего, передумала, что ли? – спросила Мария.
– Неужто опять обманул, подлец? – сказала Варя, передергивая нижней губой. – Он же обещал ждать вечером в школе.
– Может быть, где-то здесь? Надо поискать.
– Что он, иголка, искать его? – Варя, раздраженная, чуть не плача, спрыгнула с тарантаса.
Обошли все школьные подъезды – заперто, тихо, пустынно. Заглянули в мастерские, и там никого. Одно окно было занавешено газетами. Посмотрели с завалинки в верхнюю фрамугу – посреди комнаты стоял стол, на нем хлеб, колбаса, сыр, огурцы, бутылки вина и водки, на стульях в беспорядке висели рубашки, брюки, под койками валялись ботинки. А на койках, сваленные в кучи, лежали зеленые диагоналевые брюки и френчи с золотыми погонами. На кроватных спинках висели ременные портупеи… От этой загадочной комнаты, от незнакомых одежд, от запертой школы, от этой тишины, безлюдности веяло каким-то мистическим страхом.
– Что бы это значило? – спросила Варя.
– Не знаю… Вымерли все, что ли?
Они вышли на высокий каменистый берег Петравки. Далеко внизу кто-то плескался в широком темном омуте, доносились мужские голоса.
– Это они! – воспрянула Варя и заголосила, приставив руки трубочкой к губам: – Коля-а-а!
– А-а-а! – отозвалось эхо от дальнего пустынного берега. Потом снизу донесся голос Бабосова:
– Ого-го-о-о! Варюха, давай сюда! Кидайся в омут!
Варя, скинув туфельки, в одних носочках побежала вниз по каменистым уступам.
– Куда ты, сумасшедшая? – крикнула Мария. – Шею сломишь!
Варя и не оглянулась, неудержимо и быстро скатывалась все ниже и ниже, словно колобок. Белая кофта-разлетайка трепетала на ней, как на веревке в ветреный день. А от омута, из тальниковых зарослей вышел ей навстречу Бабосов в одних трусах.
Мария обошла обрывистый бугор по дальней тропинке и спустилась к речке. Возле тальниковой стенки, кроме Бабосова и Вари, она встретила Успенского и едва знакомого ей Костю Герасимова, степановского учителя, секретаря партийной ячейки. Это был носатый, здоровенный малый с красивым, но рябоватым лицом. Они с Успенским, оба сухие и жилистые, боролись на руках, подпрыгивая и кривляясь, точно дикари в пляске. Бабосов с Варей отошли за куст и, занавесившись ради смеха полотенцем, беззастенчиво целовались.
– Здорово, белогвардейцы! – крикнула, подходя, Мария.
– Чш-ш! – Успенский приставил палец к губам и оглянулся. – Откуда тебе известно?
Бабосов испуганно отпрянул от Вари и обалдело уставился на Марию.
– Кто вам сказал?
Растерянно, с недоумением на лице окаменел и Костя.
– Вы чего? – удивилась Мария, сама не понимая, в чем дело.
– Кто тебе сказал про белогвардейцев? – спросил опять Успенский.
– Никто не говорил.
– Откуда же ты знаешь про нашу операцию?
– Какую операцию?
– Ой, ребята, значит, вы что-то задумали? – сказала Варя. – А мы видели в вашей комнате офицерские мундиры.
– И только? – Бабосов вдруг рассмеялся и ткнул Успенского в бок. – Ну что, испугался, штабс-капитан?
– Может, все-таки поясните? – требовательно и с подозрением спросила Мария.
– Это дело начальства. Вон, пускай секретарь отчитывается, – сказал Успенский, кивая на Герасимова.
– Обыкновенная деловая операция, Мария Васильевна, – сказал Герасимов. – У нас на неделе предстоит чистка. Вот мы и решили провести ее за сегодняшнюю ночь.
– Каким образом?
– Маленькая служебная инсценировка… Я согласовал на бюро. Переодеваемся в офицерскую форму, делаем ночной обход и собираем всех коммунистов в школьную кладовую, под видом ареста. То есть инсценируем переворот Советской власти. Налет отряда Мамонтова. И все коммунисты искренно признаются – кто за Советскую власть, кто – против. Инсценировка моя…
– А здесь что-то есть! – хлопнул себя по лбу Бабосов.
– Коля, это ж гениально! – захлопала Варя в ладоши. – Клянусь, это настоящая чистка верности.
– И тебя посажу в кладовую, чтобы проверить – верна ты мне или нет?
– Остолоп!
– Ну, чего молчишь? – спросил Успенский Марию. – Не нравится?
– Соображаю…
– Медленно, как всегда.
– А ты любишь быстроту и натиск?
– По крайней мере, не бегаю по полям, как коза.
Они еще не-встречались с того вечера, и Успенский заметно дулся на нее.
– Ну, чего ж мы стоим? – сказал Коля. – Приехали гости, значит, угощать надо. – Он поглядел на карманные часы, лежавшие на лопухе: – Ого! Скоро мой актив придет. Пошли!
Мария с Успенским поотстали.
– Ты как здесь очутилась? – спросил он.
– Из Гордеева Варю завезла. В командировку ездила.
– А я думал… – он запнулся.
– К тебе на свидание?
– Хотелось бы, – он поймал ее за руку повыше локтя.
– Ну-ну, Митя! – она кивнула на идущих впереди и отняла руку.
– Всего-то ты боишься, – вздохнул притворно.
– Где вы достали офицерскую форму?
– В клубе. На той неделе спектакль играли, кажется, пугасовские железнодорожники. Реквизит оставили пока. Вот Бабосов и сообразил. Давайте, говорит, неподдельную чистку проведем.
– А вам по шее не надают?
– Мне-то за что? Я беспартийный. Это Костя с товарищами. Говорят – лучше не придумаешь.
За столом, выпив вина да водки, вперебой стали рассказывать о школе.
– Я здесь вроде менялы – станки на парты обмениваю, – сказал Успенский.
– Ванька говорит – тебя завучем утвердят, – сказал Костя.
– Что за Ванька? – спросила Мария.
– О, да ты еще ничего не знаешь, – обрадовался Бабосов. – Кто директором нашим будет? А?
– Ну, кто?
– Ванька Козел.
– Леонард Давыдыч? – подхватила Варя.
– Ен самый!
– Боже мой! Да у него не то что диплома, свидетельства нет, – сказала Мария.
– Зато выдвиженец. А сие есть высшая аттестация! – поднял палец кверху Бабосов и, выпучив глаза, гаркнул: – А вы готовы выдвинуть из своей среды рабочих от станка в госаппарат?
Варя засмеялась:
– Коля, ну какие среди нас рабочие от станка?
– Неважно! Главное, чтоб была беспартийная прослойка.
– А химиком знаете кто будет? – спросил Костя. И сам же отвечал: – Самодуровский Ашдвазс.
– И Петька Рыжий с нами!
– И Богомаз!
– И князь Львов-Подтяжкин.
– А физиком кто?
– Из Москвы едет… Какой-то штрафник.
– Ого-го! – заржал Бабосов. – Что стоит в графе против его фамилии? А там стоит: выгнан за пьянку, грубость и… гонку самогона.
– Откуда он изгнан? – спросила Варя.
– Из университета, – ответил Бабосов.
– Из университета за гонку самогона? Чего ты мелешь? – сказала Мария.
– А что, не нравится? – Бабосов опять вытаращил глаза. – Бейте саботаж организованным контролем масс!
– Нет, ты неподражаем, – засмеялась Мария. – А я было уши развесила – что это за самогонщик к вам едет.
– Его общественная физиономия – за четыре года работы не был ни разу на собрании, – кривлялся Бабосов. – Его политическая активность?.. Товарищи, какая может быть активность у протчего элемента? Только паразитическая. Значит, вычистить паразита с рабочего тела нашей науки.
– Извините, на педагогов чистка не объявлена, – сказал в тон ему Костя. – Давайте не искажать генеральную линию.
– Но есть лозунг: проверяй безработных умственного и конторского труда! Стало быть, мы его проверяем по этой линии – он пока еще безработный. Правильно я говорю? – спросил Бабосов.
– Правильно! – гаркнули все хором.
– А теперь выпьем за чистоту наших рядов и неуклонность направления! – произнес торжественно Бабосов.
Все выпили. Костя, тыча вилкой в нарезанные огурцы, сказал, качая головой:
– Ну и брехун ты, Коля.
В дверь без стука вошли два мужика и, увидев за столом женщин, замешкались у порога.
– В чем дело? – поднял голову Бабосов.
– Может быть, мы не ко времени?
– Нет, в самый раз. Проходите, ребята, – сказал Костя, вставая, и представил вошедших: – Это мои активисты: Василий Семиглазов, – указал на черноусого, черноглазого молодца в мятом, сереньком пиджачке, – а это Филя Перевощиков.
Второй был коренаст и насуплен, – густые рыжие волосы росли у него почти от самых бровей. Бабосов встал, поздоровался с ними первым и неожиданно серьезно спросил:
– А вы сдали свои облигации на хранение в сберкассу по призыву сормовских рабочих?
