— О, Лейла, я прошу, не увлекайся. Я слишком распалился от всего, а ведь мечтал понаблюдать чуть дольше, — иссушенный, как ветер из пустыни, Джерарда голос слышался так отдалённо, сквозь вату ощущений Фрэнка, что были всё сильнее и сильнее.
И Фрэнк давно дышал, как загнанный на скачках жеребец, и его вдохи и биение сердца глушили всё, что вне его происходило.
Джерард же, взволнованно все губы искусав, просил себя сдержаться хоть немного — чтоб не закончить это действо слишком быстро, чтоб насладиться этим телом, дрожащим и желающим, до самого конца. Его рука блуждала в ткани брюк, поглаживая плоть, и, наконец, когда смеющаяся девушка оторвалась от ангела, он встал.
Его так распаляли отражения зеркал — в них юноша, рубашкой связанный и с вздыбившейся плотью, дрожал от предвкушения и согласен был на всё.
Джерард так близко подошёл, что чувствовал горячечную спину, и ткань одежды собственной лишь вызывала горькую досаду и желание скорей разоблачиться. Он первым делом развязал платок, надушенный парфюмом, впитавший всё тепло от белой кожи. И вдруг, поддавшись вдохновению, за оба взял конца и перекинул через шею юноши, сжимая страстно, крепко, притягивая ангела к себе. Тот вздрогнул, налетая влажными лопатками на грудь его, задёргался, пытаясь сделать лишь одно — освободиться от душившей ткани.
Джерард был непреклонен — он точно знал, где грань. Он не боялся задушить его, он помнил, что испуг, пусть даже мимолётный и внезапный, усилит страсти ощущения втройне. Сжимая тканью шею, поддался порыву — и с силой зубы запустил в такое нежное, чуть бархатное белое плечо.
Вот ангел всхлипнул из последних сил, казалось, он испуган до предела, но не хватало воздуха и воли закричать. И лишь тогда мучитель руки распустил, ослабив ткани хватку.
— Ты чуть не задушил его, — о, нет. Она ничуть Джерарда не корила. Внизу сидела, глядя с восхищением, и яростно горели углями её глаза, такие тёмные, как будто два колодца в бездну. Щекой она небрежно потиралась о влажную плоть ангела, опавшую немного от пережитого испуга и волнения.
— Ни в коем случае, душа моя. Ведь я не склонен портить красоту, тем более — её убийством.
Сказав так, нежно, чуткими губами и столь же жарким языком Джерард стал сглаживать свою вину — обняв за плечи, притянув к себе, стал юношу ласкать, засасывая кожу. Вся шея ангела то тут, то там уже краснела розовыми лепестками этих сладких поцелуев. Но ни один из них надолго не задерживался, позже исчезая — Джерард и правда знал, что делает, и ни единого следа не оставлял.
И ангел сладко млел в его руках — уже совсем забывший об испуге, он голову доверчиво откинул на плечо, назад, и еле слышно, неразборчиво стонал: «Ещё… Прошу, ещё…»
Оставив на красивой шее лишь ещё один укус, столь нежно смазанный губами и зализанный горячим языком, Джерард лишь гулко выдохнул — пульсирующая сила возбуждения молила о пощаде, просила ткань стянуть и поскорее вжаться в тугую нежность ягодиц.
Он отстранился, грубо оттолкнув руками ангела в объятия цыганки, где та, схватив его за волосы, лишь стала начатое продолжать: кусала шею, чередуя боль и нежность, затем ласкала кожу языком, а маленькие пальчики так мастерски играли на сосках, что было видно — ангел на ногах едва стоял.
Джерард смотрел и быстро раздевался, стараясь взгляда не сводить с того, как больно и как сладко Лейла ласкала ангела, которого хотел сейчас он больше жизни. И чувство странное внутри кипело — не столько ревность, сколько требование отдать ему того, кто был его по праву изначально.
Какому праву, кто же утвердил его? — Джерард вопросов этих не касался. Он был всецело поглощён инстинктами, и те вопили об одном, что ангел — его собственность сейчас.
Он скинул всю одежду, без стеснения оставшись наг. И подошёл поближе к юноше, что неприкрыто голос подавал от возбуждения и боли. Лейла мучила его, довольно грубо сжав сосок и проводя рукой по плоти, но кончить не давала, и ангел лишь просил пощады. Пускай девчонка, но он знал её давно. И также знал, что та была довольно опытной по части странных и запретных взрослых игр.
Джерард же боль не слишком признавал. Он знал, что его игры выглядят весьма невинно — ни воска, ни плетей, ни унижения, — лишь изредка он забавлялся тем, что доставлял и муки, и блаженство. И, к слову, также был научен не только ласками одаривать сквозь боль. Не меньше он любил всё это получать, но было крайне мало тех, кому он мог довериться, не опасаясь за следы и цельность тела, которое так часто требовалось обнажать для дела и работы.
И вот он руки протянул и пальцами с короткими ногтями провёл с усилием по ангела спине. Тот был совсем недалеко от края и будто совершенно потерялся — он что-то неразборчиво стонал, подрагивая в честном возбуждении и, кажется, просил пощады для себя.
И от ногтей остался след по всей спине, пока Джерард до ягодиц спустился грубо, и, с силой сжав их, в стороны развёл, лаская пальцами. И громкий, хриплый стон он получил себе в награду.
Его же плоть давно пульсировала сладко и немного больно — он сам настолько возбудился от всего, что видел, что дольше ждать не мог и не хотел.
Нагнувшись к ткани сюртука, так быстро сброшенного на пол, он руку запустил в карман — чтоб вынуть с маслом мелкий бутылёк. Зубами вытащив из горлышка тугую пробку, полил себе на руки и на ягодицы юноши, стараясь попадать чуть выше, между них. Ещё мгновение Джерард был зачарован, смотря, как розовое масло каплями течёт по пояснице, ниже, ниже, в ложбинку попадая и теряясь.
И, под конец, он не забыл себя — коснулся края возбуждённой плоти, прикрыл глаза от наслаждения и тихо застонал: скользнуть по твёрдому стволу рукою в масле как в первый раз — так было хорошо!
— Не увлекайся, милый, — Лэйла, словно чёрт из табакерки, из-за плеча их пленника взглянула, пальцем погрозила. — Ты выглядишь, как будто мы здесь лишние.
Джерард усмешку выдохнул и отпустил себя, скрывая за губами сожаления вздох.
— Разденься, Лейла. Мне не слишком часто приходится смотреть на красоту. А твоё тело более, чем просто красота. Оно прекрасно, словно в мраморе исполненная Афродита.
— Ты льстишь мне, — вздохнула та в ответ. Но у неё и в мыслях не было ослушаться — беспрекословно выполняя всё, о чем просил её Джерард, она назад на шаг лишь отступила и принялась себя разоблачать.
Их ангел тяжело дышал и как-то весь ссутулился.
— Мне тяжело… Я… упаду… — Джерард расслышал робкие слова, слетающие рвано с пересохших губ.
— Не думай даже о падении, мой ангел, — отвечал Джерард, сжимая его тело крепко, и ангел охнул, воздух выпуская. — Не думай, я не дам тебе упасть.
Он ясно чувствовал, как в мягкость живота упёрлись тканью связанные руки, а сам так сильно вжался в ягодицы, что снова застонал от удовольствия. Сегодня не было ни времени, и ни желания готовить вход. Джерард намеревался грубым быть и снова муку слить с блаженством.
— Я первый, Лейла, — прошептал он девушке, что скинула все юбки и сейчас стояла без всего, сверкая кожи атласом и тёмным треугольником волос под животом. Её соски так вызывающе алели и были столь упруги и крупны, что вновь Джерард успел ей восхититься — такого безупречного в своей невинной развращённости создания он больше не встречал.
— Конечно, милый, — лишь нежно ворковала та, поверх его объятий тоже обнимая и прижимаясь спереди всем телом, вдавливаясь нежной грудью в грудь ангела, вздымающуюся от рваного дыхания.
— М-м… — Фрэнк застонал, расслабившись от женского тепла, и в этот самый миг Джерард вошёл в него, настолько глубоко, насколько смог за раз.
Крик вырвался из горла, и тут же рот его зажали грубо.
— Терпи, мой ангел. Ведь ангелы лишь потому прекрасны красотой своей, что слёз никто не видит их хрустальных.
И в этот миг сам Фрэнк почувствовал, как по его лицу, под маской потекли дорожки тёплых слез. Он крепко смежил веки, чтоб прекратить их бег, но тут Джерард толкнулся с силой внутрь, и каждое его проникновение огнём все внутренности обдавало.
