Так больно! Нестерпимо больно… И лишь то, что это сам наставник, от агонии и паники его уберегало.
— Расслабься, ангел мой, возлюбленный, моя душа… — шептал тот возле уха. — Совсем немного пережди — от боли не останется и памяти, лишь наслаждение омоет твоё тело.
И в этот миг он что-то изменил, войдя чуть по-другому, и Фрэнка прострелило молнией от ощущения, открытого совсем недавно. То место странное внутри себя, которое открыл он сам случайно, взорвалось огненным каскадом чувств. Он, вздрогнув, застонал, прося ещё.
— Вот так, мой ангел? Мы нашли твоё так далеко запрятанное чудо?
И, не дождавшись ничего в ответ, лишь снова двинулся, вжимаясь пахом в бёдра, не оставляя между ними никакого расстояния и места. И вновь попал, и юноша, дрожа, лишь вскинулся от яркого и неземного ощущения.
— И вот теперь — совсем не больно, правда? — сказал Джерард, толкаясь точно так же, ни на мгновение не сбавив темп.
— Позволь мне, милый? — это был цыганки голос, что спереди руками обвивала. Она уже дышала тяжело, и тёмные глаза совсем заволоклись вуалью похоти. — Боюсь, он скоро кончит.
Джерард лишь коротко кивнул, не отвлекаясь.
И девушка, поднявшись на носочки, их обняла обоих и одним движением в себя впустила плоть, в мгновение насаживаясь до самого её конца.
— Господи Иисусе, — Фрэнк громко выдохнул и, кажется, совсем обмяк, теряясь в ощущениях.
Он сотрясался от толчков Джерарда, что позади него вбивался в плоть. И телом уходил вперёд, туда, где мягкое, тугое лоно девушки его нетерпеливо принимало. Он обезумел и не понимал, какое же из этих ощущений его всё больше уносило вдаль. Он сомневался в том, где он сейчас, и в том, кто он, теряясь в темноте. Его желание давно было на пике, он знал, что ни над чем сейчас не властен — ещё немного, и всё будет кончено, и в этот миг он, видимо, умрёт.
А девушка стонала, Джерарда гладя по рукам и ангела в плечо кусая. Закинув одну ногу на его бедро, легко навстречу телу подавалась, когда Джерард толкал себя вперёд.
— Ещё, ещё, хороший мой, — она просила, но Фрэнк был обессилен, расплавлен ощущением блаженства, оно сжигало его целиком, распятого меж жаркими телами. Порой в его прекрасной голове всплывали образы, что он — лишь воплощение любви меж этими двумя. И нет его, и он — горячий воздух. И есть лишь распалившийся Джерард, что вновь и вновь пронзает юную цыганку.
Но это было только странным плодом его унёсшегося вдаль воображения.
— Mon cher… mon cher… — горячий шёпот возле уха, и Фрэнк почувствовал внутри себя всё нарастающую огненную твёрдость, и краешком утерянного разума отметил, что скоро кончит, так же, как Джерард. Он тела не имел сейчас, был духом. Развязным, похотливым и голодным, желающим сейчас лишь одного — скорей излиться.
И вот цыганка первой задрожала. Фрэнк смутно ощутил тугие судороги её плоти и остроту зубов, и сбитое дыхание, и стон, в его плечо испущенный негромко. Фрэнк даже улыбнулся — цыганка оказалась крайне милой, зализывая след укуса на ключице, шепча на непонятном языке короткие и терпкие слова.
Но вот Джерард, заполнив всё его нутро своей невероятной твёрдостью, вдруг глухо выдохнул и с силой сжал всех вместе — и Фрэнка, и цыганку и себя, нещадно свои руки напрягая, и Фрэнк вдруг осознал, что сам кончает, толчками изливаясь внутрь тёплой плоти.
— О, Господи, как хорошо… — шептал он лишь губами, и Джерард лишь повторял его слова, потом вдруг замер. В последний вбившись раз, пожаром вылился в его ослабшее от ласк и боли тело.
Фрэнк думал, что потерял тогда сознание. Умение мыслить возвращалось к нему рывками, то забегая вперёд, то снова отскакивая назад, но он уже почувствовал, что перестал складывать слова и чувства в стихи. Он освободился от этого наваждения тогда, когда достиг оргазма, именно в тот момент закончился спектакль, в котором все трое были и актёрами, и зрителями. А то, что происходило сейчас, когда они еле живые лежали на кровати наставника в поместье фон Трир, являлось реальным положением вещей. И не было ни желания, ни сил снова вернуть себе возможность так поэтично слагать слова. Это осталось в прошлом, там, где он занимался любовью сразу с двумя людьми, там, где ему было больно и нестерпимо хорошо, там, где он почти умер, изливаясь.
Сейчас он не был связан и видел через прорези для глаз, сквозь маску, как от весеннего воздуха, забравшегося в приоткрытое окно, колышется ткань полога над головой. Он молчал, обхватив одной рукой Джерарда, закинув ногу на его бедро, и другой скользил по тонкой маленькой ручке девушки, что покоилась на груди наставника.
— Это было восхитительно, — прошептала цыганка. — Давно уже не получала я столько удовольствия. Спасибо, что привёл его и пригласил меня участвовать в твоей игре.
— Не стоит благодарности, прекрасная Лейла. Ты бываешь так редко на балу, я был счастлив увидеть тебя сегодня. Вы табором остановились во владениях Шарлотты? Надолго?
— К сожалению, нет. На ночь, завтра выезжаем.
— Как скоро! Мне очень жаль, — ответил Джерард, ненавязчиво плутая пальцами в волосах своего ангела, молча лежащего справа. — Я бы очень хотел повидать твоего отца, но, видимо, придётся ограничиться лишь устным приветом. Передашь?
Девушка тихо рассмеялась, привставая на локте.
— Спрашиваешь? Конечно, передам. Ромэн отпустил меня сюда только с одним условием, что я тебя увижу и передам его слова, что ты — всегда желанный гость и кровный друг, чтоб ты не забывал об этом.
— Я помню, Лейла. Уже уходишь?
— Да, мне дали время только до полуночи.
Цыганка встала, а Фрэнк всё смотрел и смотрел вверх, на воздушный полог, не находя в себе сил не то что на поворот головы, но даже на то, чтобы отвести взгляд от завораживающего танца ткани.
Он слышал, как шуршали юбки и позвякивали тонкие медные браслеты на её фарфоровых ручках. Как она надевала на стройные маленькие ступни туфли с небольшими каблучками. Он почувствовал, как скрипнула кровать, когда цыганка опустилась около Джерарда, приникая к его губам и жадно, звонко поцеловала. И даже не успел удивиться и возмутиться, когда девушка обошла ложе вокруг и вдруг нависла сверху, так же страстно сливаясь с ним в коротком поцелуе.
— Спасибо, ангел. Ты прекрасен, — сказала она и, махнув рукой на прощание, скрылась за дверью, запустив в тёмную комнату полоску тусклого света из коридора.
Двое обнажённых мужчин остались лежать в тишине посреди тёмной комнаты.
Они были усталыми настолько, насколько могли устать любовники, отдавшиеся страсти до края.
Прошло немного времени, и тишину нарушил голос Джерарда:
— Прости меня, мой чудесный мальчик, мой ангел. Душа моя. Я знаю, что напугал тебя сегодня. Я был ослеплён желанием сделать всё так, как сделал, и надеюсь, ты сможешь простить меня за это. Я слаб, на самом деле, хоть многие думают иначе. Я слаб и быстро поддаюсь желанию и страсти. Я быстро впадаю в грусть и столь же быстро могу сменить печаль на радость. Я странный человек, mon cher, и я искренне надеюсь, что ты запомнишь этот вечер как что-то волшебное, а не пугающее. Я бы не простил себе, если бы так вышло.
Джерард замолчал, не переставая гладить его по волосам, а Фрэнк понял только то, что случившееся сегодня станет достойным завершением для истории его тайного участия в балах удовольствий. Отличный конец волшебной сказки, где он был Анонимом и мог любить Джерарда не только душой, но каждой клеточкой своего тела.
Он начинал засыпать, и говорить хоть что-либо ему совершенно не хотелось. Фрэнк просто удобно устроил голову на груди Джерарда, прижался к нему еще плотнее и, счастливо улыбнувшись, закрыл глаза.
Глава 17
Фрэнк просыпался в своей кровати очень медленно и болезненно. Приехав от Шарлотты уже под утро, буквально прилетевший на крыльях удовлетворения и любви, он не чувствовал ни меток на своём теле, ни тревоги, только на заднем фоне его сознания маячило постоянное ощущение какой-то вселенской, всеобъемлющей усталости. Он ощущал себя бренной оболочкой, лишённой всех внутренностей и костей, поэтому, кое-как раздевшись и улёгшись на кровать в своей комнате лицом в подушки, Фрэнк счастливо вздохнул и покинул этот мир, точно нырнув в глубину лесного чёрного омута.
