— Я не знаю, куда мы идем, — сказала она, — а вы?
Он только слегка рассмеялся в ответ.
— Не играет никакой роли, — сказала она, — самое главное идти.
Она заговорила другим тоном.
— Знаете, я до сих пор храню те пилюли, которые вы дали мне перед самой войной. Это было, когда я сошла с того парохода в Нью-Йорке, как там он называется?
— Теплоход «Дроттнингхольм».
— Точно. Я помню, что эти пилюли надо класть под язык.
— Правильно, — отозвался он.
— И если тебя арестует гестапо… — начала она, но потом словно сбилась и засмеялась.
— Если тебя арестует гестапо, — продолжил он, — надо положить пилюлю под язык, и если потом ты будешь вынужден… тогда надо разжевать ее до конца.
— Как там? Повторите. Если только проглотить пилюлю…
— …она выйдет естественным путем, не причинив никакого вреда, — сказал он. — Но если разжевать ее до конца, через несколько минут наступит смерть.
Он слегка улыбнулся:
— Я говорил это много раз, но вы знаете, что и британское, и американское государство чрезвычайно благодарны вам за то, что вы сделали для союзников. Поскольку я стоял во главе… шпионской деятельности, я имел обо всем полное представление. И сегодня могу сказать честно, что вы, Ги Ги, снабжали нас очень ценной информацией о шведских дворянских семьях, которые симпатизировали Гитлеру.
Она промолчала.
— С вашей помощью нам удалось избежать массы проблем со шведскими подразделениями, в первую очередь с некоторыми фирмами, принадлежавшими этим дворянским семьям. Мы смогли помешать их торговле с нацистами только благодаря тому, что вы нам на них указали.
— Хорошо, — сказала она. — Я рада, но мне это ничего не стоило.
— Но для нас это очень много значило.
— Фу. Надо было просто мимоходом услышать то одно, то другое на коктейльных вечеринках в Стокгольме. Или на борту круизного судна через Атлантику. Но вы должны обещать мне то же, что обещали тогда: никогда никому это не рассказывать.
Он сказал, что обещает.
— Но, Ги Ги, — обратился он к ней.
— Да?
— Выкиньте эти таблетки. Их нечего хранить.
— Да, наверное, не стоит.
К ним подошел широкий мужчина с бородой.
— Простите, можно попросить у вас автограф?
Он протянул ей ручку с чернилами и свежий номер «Нью-Йорк дейли херальд».
— Нет, нельзя, — спокойно ответила она, продолжая идти.
Мужчина шел следом.
— Умоляю, — обратился Стефенсон к мужчине, — оставьте мисс Г в покое. Она никогда не дает автографы.
— Пойдемте, — тихо произнесла она, и быстрым шагом они незаметно вошли в универмаг «Блумингдейл».
Охранники не обратили на них внимания, бородатый мужчина исчез, и они быстро встали на скрипучий эскалатор, который рывками привез их на один из верхних этажей. Когда она положила руку на резиновый поручень, он заметил пастельно-розовый лак на ее ногтях и золотое кольцо-печатку без монограммы на левой руке.
Она надвинула шляпу на самый лоб и сняла солнечные очки.
— Рядом с цветочным отделом есть маленький кафетерий, — сказала она, — мы можем там что-нибудь выпить.
— Конечно, — отозвался он и в первый раз заглянул в зелено-голубые глаза с сильно накрашенными ресницами в сетке глубоких морщин. Уши были прикрыты седыми прядями.
Они дошли до кафетерия, и он на ходу заказал у молодой официантки два «Эппл Мартини» на столик у окна.
Услышав это, она возразила:
— Нет, мы лучше займем столик за ширмой.
Он сразу же исправился, и официантка кивнула.
— Извините, — сказал он, когда они сели за одним из самых дальних огороженных столиков между обитыми бархатом стенами, — мне следовало бы подумать, что вы хотите побыть одна.
Она закурила еще одну сигарету и, подняв брови, бросила спичку в пепельницу.
— Вы ошибаетесь, Вильям, — возразила она, — я не хочу быть одна. — Она глубоко затянулась и посмотрела в стол. — Просто хочу, чтобы меня оставили в покое.
Пока не принесли напитки, они сидели молча, а потом подняли тост за союзников.
— Как вы думаете, может быть, мне надо было это сделать, — спросила она, — принять одно из приглашений Гитлера?
Он только слегка улыбнулся в ответ.
— Только в одном можно быть уверенным, — продолжала она, — они бы никогда не стали меня обыскивать. Я могла бы легко пронести под платьем пистолет. И когда бы я достаточно близко подошла к Гитлеру, может быть, даже бы осталась с ним наедине — пафф!
— Да, может быть, из этого что-нибудь бы вышло, — сказал он. — Но что бы с вами было потом?
— Не играет никакой роли, — быстро ответила она, — по сравнению.
— Если вы так считаете, тогда да, мисс Ги.
Они встали из-за стола. В ту же минуту к ним подошла семья с детьми.
— Какое совпадение, — сказала мама с высокой прической. — Только вчера мы посмотрели «Даму с камелиями», вы прекрасно там играете, мисс Гарбо. Можно мой муж сфотографирует меня вместе с вами?
— Исключено, — сказала ГГ и протиснулась между ними.
Она надела солнечные очки, махнула Стефенсону, и вместе они быстрым шагом вошли в цветочный отдел. Она подошла к пожилому мужчине, который стоял рядом с холодильником с розами.
— Помогите нам, — прошептала Гарбо. — Служебный лифт?
— Конечно.
Мужчина открыл вращающуюся дверь за кассой, и они быстро вошли в служебное помещение, в глубине которого был лифт.
— Очень любезно с вашей стороны, мистер Ролз, — сказала она и повернулась к Стефенсону. — Он мне не раз помогал, понимаете?
— Понимаю.
Лифт быстро спустился на нижний этаж, и они вышли на перекресток Четвертой авеню и 60-й Восточной улицы.
— А не пойти ли нам в Центральный парк, — предложила она, — хочу посмотреть на настоящие цветы… И на детей.
— С вашего позволения я хотел бы воспользоваться случаем и сначала показать вам кое-что, — сказал Стефенсон.
Они перешли Лексингтон-авеню.
— А в чем дело? — спросила она.
— Когда мы договорились о встрече, — ответил он, — мне пришлось поставить в известность мое руководство, поскольку вы работали на нас во время войны. Если бы я этого не сделал, то совершил бы служебное преступление.
— Понимаю.
— И мой начальник сразу же распорядился организовать для вас маленький сюрприз как доказательство нашей признательности за все то, что вы сделали!
У ГГ был удивленный и восторженный вид.
— Я что-то не понимаю, — сказала она с улыбкой.
— Посмотрите сюда.
Они остановились у галереи. В витрине были выставлены две картины с яркой графикой.
— О, — сказала ГГ, — это же Явленский! Мне так нравятся его лица.
— Я предполагал, что картины придутся вам по душе.
Он задержался у окна.
— Я привел вас в эту галерею не случайно. Внутри есть еще несколько картин, — он показал через большое окно. — Мы договорились, что вы сами сможете выбрать то, что захотите. Это подарок от нас. И будет лучше, если вы выберете его сами.
Она не тронулась с места. Вид у нее был по-настоящему изумленный и вместе с тем очень радостный.
— Вы это серьезно, мистер Стефенсон?
— Конечно, — ответил он. — Пойдемте.
В галерее никого не было. Белые стены были увешаны красочными литографиями Явленского. Из задней комнаты к ним вышел очень молодой продавец в костюме и узком галстуке.
— Извините, — спросила ГГ, не снимая солнечных очков, — как называются картины, выставленные в витрине?
— «The girl with the green face»[34] и «Blue head»[35].
ГГ кивнула, а Стефенсон показал ей на стены в знак того, что она может выбрать столько картин, сколько захочет.
ГГ принялась осматривать галерею.
— Обычно я покупаю в галерее «Парке-Бернет», — сказала она Стефенсону, — а эту галерею я никогда раньше не видела.
— Мы открылись относительно недавно, — объяснил продавец. — К сожалению, владелец на этой неделе в Европе. Но если вам нужна помощь, я к вашим услугам.
— Что это?
ГГ показала на целый ряд подставок с маленькими статуэтками и открытыми деревянными шкатулками.
— Эти вещи тоже из Европы, — сказал молодой человек, — из скандинавской коллекции.
Она подошла к шкатулке и осмотрела ее содержимое, обратив, в частности, внимание на необычайно толстый золотой браслет и большой черный камень с драгоценными камнями, похоже, инкрустированными.
— Скандинавская, говорите?
— Да.
— По случайности я сама из тех мест. Но вот это похоже на… окаменелость?
Она посмотрела на камень еще более внимательно. Драгоценные камни мерцали на фоне матовой поверхности со слабо вырезанными причудливыми линиями и словно ускользающими структурами.
— Или это целебный камень? Обожаю инь и ян. Дома у меня есть тибетская курильница.
Стефенсон подошел к ней, и она показала ему на подставки.
