Лассе сказал что-то еще мужчинам, которые встали подальше от бочки, а потом направился прямо к снегоходу, положил в него канистры с бензином и завел мотор.
— Пока лежи тихо, — пробормотал он, — они на меня смотрят.
Они набрали скорость, и снегоход опять взобрался на пригорок между деревьями. Какое-то время они продолжали ехать по склону, но потом преодолели гряду и несколько минут ехали прямо. Ида села.
— Ты видела пакет? — спросил он.
На ее сиденье лежал бумажный пакет.
— Боже мой! — вскричала она, открыв пакет.
39
Ида чуть было не пустила слюни. В пакете лежало несколько кусков оленины, завернутых в нарядную обертку вместе с бифштексами из лосятины, сковородка мяса суовас, жаренный на решетке горный голец, свежая лепешка и две маленькие пластиковые баночки с вареньем из морошки и соответственно брусники.
Она сразу же вцепилась зубами в хлеб, почувствовав, как расплавившийся сыр растекается по мучнистой поверхности.
— И вот еще, — сказал он, перебросив ей пластиковую бутылку, полную какой-то красноватой жидкости. Отвернув пробку, она поняла, что это холодный как лед клюквенный морс.
Пока она жадно пила морс, она увидела, что он тоже ест толстый кусок оленины.
— Нам повезло, что у них было так много бензина, — сказал он. — И так много еды. И кофе! Я истратил всю тысячу крон, надеюсь, все о’кей?
Она кивнула.
— Но что вы там сожгли?
Он вздохнул.
— Ничего.
— Но я же видела, — возразила она.
— Ничего такого, о чем тебе надо думать именно сейчас.
— Птица? Или нет? Похоже на большую морскую птицу. Хотя до моря здесь далеко… и все-таки?
Скорость снегохода возросла, и они ехали при очень слабом дневном свете по ровной пустынной местности, где виднелись только снег и ели.
— Почему ты не хочешь рассказать? — спросила она.
Он молчал.
Последовало несколько минут молчания, мотор продолжал тарахтеть, как и раньше. Лассе неподвижно и пристально смотрел прямо перед собой в лобовое стекло, а они тем временем быстро поехали по белой равнине.
— Я считаю, что имею право знать, — заявила Ида.
Эти слова заставили его обернуться.
— Послушай. Ради твоего же блага. Больше об этом не спрашивай.
Она глубоко заглянула ему в глаза.
Раньше она никогда его таким не видела. Что с ним? Он выглядел испуганным.
Он несколько раз откашлялся. У Иды внезапно возникло очень сильное желание разговорить его. Она опередила его как раз тогда, когда он собирался что-то сказать:
— Ты думаешь, я сама не понимаю? Я ведь видела. Вы сожгли птицу. Наверняка это была такая же птица, как та, которая напала на волка на дороге, правда? И по какой-то причине до них нельзя дотрагиваться, ведь так? Тот парень, у которого так сильно заболели руки, я же видела, как ты сжег перчатки!
Лассе глубоко вдохнул, по-прежнему не говоря ни слова, потом выдохнул и опять вздохнул, продолжая крепко сжимать маленький странный руль.
— Если бы ты знала об этих птицах то, что знаю я, — медленно произнес он, — ты бы поблагодарила меня за то, что я тебе ничего не рассказываю.
Она задумалась и попыталась связать одно с другим. Некоторое время он сидел и бормотал себе под нос, а они все ехали. Вдруг он словно оборвал самого себя.
— Ты должна понять, Ида, — наконец сказал он. — Это не какие-нибудь там обычные птицы. Это нечто другое. Альма может рассказать больше. Подожди, пока мы с ней не свяжемся.
Ида посмотрела на него в зеркало заднего обзора.
— Что ты хочешь сказать?
— У меня нет лучшего объяснения, чем это.
Она сидела задумавшись.
— Какое это имеет отношение к Альме? К ее лаборатории?
— Не спрашивай больше. Или лучше спроси Альму.
Они подъехали к возвышению, похожему на длинный снежный вал. Она попыталась выкинуть из головы мысль о птицах и поняла, что почти двое суток не снимая носит одну и ту же одежду, что подмышки у нее плохо пахнут…
— Но то письмо, — сказал Лассе, — от Лобова… Невероятно интересно. Оно открывает совершенно новые возможности, и, на наше счастье, мы выбрали правильный курс. Мы направляемся туда!
— Куда туда?
— Ты до сих пор не поняла? Река Оунасйоки. Европейские жемчужницы!
Опять эти моллюски.
— Что это за моллюски?
— Подожди только.
Он улыбался, но вид у него при этом был озабоченный.
— Почему ты никогда ни о чем не рассказываешь?
— Это для того, чтобы уберечь тебя. Разве ты не понимаешь?
— Уберечь меня от чего?
Они опять ехали молча.
— Сколько времени?
— Почти половина одиннадцатого.
— Я забыла, — сказала Ида, — что днем здесь, на севере, так темно.
— Да, тут не так, как в Емтланде.
— А где мы?
БА-БАХ!
Внезапно они поехали почти вертикально вверх, а потом сразу же вертикально вниз по высокой напоминающей порог насыпи, невероятно сильно подпрыгивая.
— Что ты делаешь? — закричала Ида.
Снегоход стоял на очень длинном, узком и совершенно плоском участке. Лассе переключил на холостой ход.
— Трасса 95, — сказал Лассе, проверив навигатор.
Тонкий слой снега, как дымка, лег на покрытый льдом асфальт.
— Если мы поедем на север, — сказал он, — и проедем ровно один километр восемьсот пятьдесят метров, то с левой стороны мы увидим виллу в конструктивистском стиле моей старой подружки Долли.
40
Ида сощурилась. Тусклый дневной свет нависал над черными верхушками елей, когда Лассе замедлил ход рядом с темно-зеленым пластмассовым почтовым ящиком у обочины. Пурга замела боковую дорогу, ведущую в лес. Снегоход сильно развернулся, когда он направил его во тьму.
Вскоре они подъехали к покрытому шифером двухэтажному дому с плоской крышей, стоявшему между высокими соснами. Ида огляделась. Открытый гаражный сарай, в котором виднелся «Вольво-Амазон» цвета сливок без дверей. Засыпанный снегом насос прямо на земле. В окнах темно. Слабый дымок из дымохода. Погашенный рождественский светильник.
Лассе припарковался за длинной стеной сарая.
— А кто такая Долли?
— Моя бывшая девушка. Ее наверняка нет дома. Но мы можем подождать внутри, она должна нам помочь. Я ей доверяю.
Они вышли. Лассе убедился, что на дороге никого нет, а затем подошел к дому и потрогал дверь. Она была незаперта.
— Ну, что я говорил. Долли не могла далеко уйти.
Они вошли в теплый холл, обитый сосновыми панелями.
— Она даже не заперла дом? — спросила Ида.
— Здесь мало кто живет, нет смысла запирать. Привет!
Никакого ответа.
Лоскутные коврики на полу, тканые или вышитые красные полотна на стенах. «В гостях хорошо, а дома лучше», — прочла Ида на рушнике, висевшем над входом в маленькую кухню в конструктивистском стиле. И на другом рушнике: «Пусть в доме царствует уют, пусть сердце радость наполняет, пусть в дом гостей всегда зовут и дверь пред другом отворяют». В гостиной висело еще два рушника с красивым вышитым орнаментом в виде надписи старинным шрифтом. «Tax free shopping — So much to declare»[38] и «Sho len — ingen flash, fuck da aina, area turns red»[39].
Ида прочла надписи еще раз.
— Долли — художница, — пояснил Лассе.
Ида встала перед коричневым кожаным диваном и заметила напольные часы в одном углу. Лассе распахнул кухонные дверцы, из крана полилась вода, стаканы зазвенели, а пластиковая бутылка зашипела, когда ее открыли. Лассе вернулся в гостиную с пакетом чипсов, четырьмя бутербродами и двумя большими стаканами с какой-то коричневой жидкостью.
— «Беллини» из Питео. Меняю персиковый сок на колу, а шампанское на доставку на дом.
Она не улыбнулась. Она смотрела в окно, он встал рядом с ней и стал пить.
— Сколько мы можем здесь оставаться?
— Не знаю. Подождем час, может быть, два. Потом посмотрим. Камин еще теплый. Если она не придет до полной темноты, мы поедем дальше на снегоходе, хотя я точно не знаю куда.
Она пристально смотрела в большие окна гостиной. Последние лучи солнца просвечивали сквозь верхушки елей на дальней горной гряде. Он обошел гостиную, выглядывая в каждое окно, затем погасил маленькую настольную лампу с розовым абажуром, и весь дом погрузился во тьму.
— Похоже, нас не преследуют, пока еще… Нам бы лучше всего здесь не ночевать. Из дома дорога просматривается плохо. Кстати, нам надо найти в мешках одну вещь, — сказал он, запихивая в рот бутерброд с ветчиной. — Жди здесь.
Он выскользнул в холл и открыл входную дверь. Все стихло, но вскоре он вернулся.
— Ты смотри здесь, — сказал он, — а я поищу там.
На полу стояли два черных мешка.
— Что я должна искать?
— Папку, на которой написано «Европейские жемчужницы».
Она попросила его повторить.
— Значит, опять моллюски? — спросила она.
— Именно.
