Общеизвестно, что первые удары вражеская авиация нанесла в ночь на 22 июня 1941 года по флотским базам: по Севастополю, Полярному, Либаве (командиром Либавской военно-морской базы был, кстати, один из инициаторов создания системы готовности М. С. Клевенский). Известно также, что в результате вероломного нападения гитлеровцев советская авиация за одни сутки потеряла тысячу двести лучших самолетов первой линии. Подавляющее большинство из них было разбомблено на земле. А Военно-Морской Флот в ту ночь и в тот день не потерял ни одного военного корабля и ни одного самолета, нанеся ощутимый урон противнику. Это феноменально, но это факт.
В «Истории Великой Отечественной войны» сказано, что «военно-морское командование смогло значительно быстрее, чем командование Красной Армии, привести свои силы в боевую готовность». А сколько событий, сколько напряженного труда и смелых решений кроется за лаконичной фразой!
Как все было, об этом лучше и точнее других, приводя выдержки из документов и воспоминаний боевых товарищей, поведал в своих послевоенных записях сам Николай Герасимович Кузнецов. Думаю, вполне уместно привести здесь несколько отрывков:
«Субботний день 21 июня прошел почти так же, как и предыдущие, полный тревожных сигналов с флотов.
…Около 11 часов вечера зазвонил телефон. Я услышал голос маршала С. К. Тимошенко:
— Есть очень важные сведения. Зайдите ко мне.
Быстро сложил в папку последние данные о положении на флотах и, позвав Алафузова[18], пошел вместе с ним…
Наши наркоматы были расположены по соседству. Мы вышли на улицу. Дождь кончился, по тротуару снова прогуливались парочки, где-то совсем близко танцевали, и звуки патефона вырывались из открытого окна. Через несколько минут мы уже поднимались на второй этаж небольшого особняка, где временно находился кабинет С. К. Тимошенко.
Маршал, шагая по комнате, диктовал. Генерал армии Г. К. Жуков сидел за столом и что-то писал. Перед ним лежало несколько заполненных листов большого блокнота для радиограмм. Видно, нарком обороны и начальник Генерального штаба работали довольно долго.
Семен Константинович заметил нас, остановился. Коротко, не называя источников, сказал, что считается возможным нападение Германии на нашу страну.
Жуков встал и показал нам телеграмму, которую он заготовил для пограничных округов. В ней подробно излагалось, что следует предпринять войскам в случае нападения гитлеровской Германии.
Непосредственно флотов эта телеграмма не касалась. Пробежав текст телеграммы, я спросил:
— Разрешено ли в случае нападения применять оружие?
— Разрешено.
Поворачиваюсь к контр-адмиралу Алафузову:
— Бегите в штаб и дайте немедленно указание флотам о полной фактической готовности, то есть о готовности номер один. Бегите!
Тут уж некогда было рассуждать, удобно ли адмиралу бегать но улице. Владимир Антонович побежал, сам я задержался еще на минуту, уточнил, правильно ли понял, что нападения можно ждать в эту ночь. Да, правильно, в ночь на 22 июня. А она уже наступила!
Когда я возвращался в наркомат, меня не покидали тяжелые мысли: когда наркому обороны стало известно о возможном нападении фашистской Германии? В котором часу он получил приказ о приведении войск в полную боевую готовность? Почему не само правительство, а нарком обороны отдал мне приказ о приведении флота в боевую готовность, причем полуофициально и с большим опозданием?
…Первым принял на себя удар Севастополь. Пускай другие вступили в бой лишь на час-другой позднее, но они уже знали: враг напал на нашу Родину, война началась! Стоит еще раз напомнить, что лишь за педелю до этого всех нас заверяли: война не предвидится, разговоры о ней — провокация, чтобы понять, как драматична была обстановка в ту ночь и какое внутреннее торможение, колебание, неуверенность должны были преодолеть в себе люди, прежде чем твердо и мужественно дать отпор врагу.
Впоследствии мне рассказывали, что в ту субботу, как и в предыдущие дни, корабли стояли в Севастопольской бухте рассредоточенно, с оружием, готовым к действию. Они были затемнены, и с берега нельзя было различить их силуэты на черной воде. Но город вечером 21 июня еще сверкал огнями. Бульвары и сады переполнила праздничная нарядная публика. «Казалось, ничто не предвещало трагических событий» — так написал об этом вечере Н. Т. Рыбалко, бывший в те часы оперативным дежурным по штабу флота.
Около 22 часов в комнату оперативного дежурного заглянул начальник штаба флота контр-адмирал И. Д. Елисеев.
— На несколько минут отлучусь домой, — сказал он.
Н. Т. Рыбалко вновь увидел контр-адмирала меньше чем через два часа, когда тот быстро вошел в комнату дежурного, держа в руках телеграмму. «Я ее помню дословно, — пишет Н. Т. Рыбалко, — только не ручаюсь за то, в каком порядке были перечислены флоты». Вот эта телеграмма: «СФ, КБФ, ЧФ, ПВФ, ДРФ. Оперативная готовность № 1 немедленно. Кузнецов».
Сразу же главной базе был дан сигнал «Большой сбор». И город огласился ревом сирен, сигнальными выстрелами батареи. Заговорили рупоры городской радиотрансляционной сети, передавая сигнал тревоги. На улицах появились моряки, они бежали к своим кораблям.
…В штабе флота вскрывали пакеты, лежавшие неприкосновенными до этого рокового часа. На аэродромах раздавались пулеметные очереди — истребители опробовали боевые патроны. Зенитчики снимали предохранительные чеки со своих пушек. В темноте двигались по бухтам катера и баржи. Корабли принимали боевые торпеды и мины. На береговых батареях поднимали свои тяжелые тела огромные орудия, готовясь прикрыть огнем развертывание флота.
В штабе торопливо записывали донесения о переходе на боевую готовность с Дунайской военной флотилии, с военно-морских баз и соединений кораблей. «Примерно к 02 часам 00 минутам 22 июня весь флот находился в готовности», — записано у Н. Т. Рыбалко.
Около 3 часов дежурному сообщили, что посты СНИС[19] и ВНОС[20] слышат шум авиационных моторов.
Рыбалко докладывает об этом И. Д. Елисееву.
— Открывать ли огонь по неизвестным самолетам? — звонит начальник ПВО полковник Жилин.
Рыбалко докладывает комфлоту. И тут у них происходит разговор, который воспроизвожу по записи дежурного.
Ф. С. Октябрьский: Есть ли наши самолеты в воздухе?
Н. Т. Рыбалко: Наших самолетов нет.
Ф. С. Октябрьский: Имейте в виду, если в воздухе есть хоть один наш самолет, вы завтра будете расстреляны.
Н. Т. Рыбалко: Товарищ командующий, как быть с открытием огня?
Ф. С. Октябрьский: Действуйте по инструкции.
Естественно, такой ответ не мог удовлетворить дежурного Н. Т. Рыбалко, и он обратился к стоявшему рядом с ним начальнику штаба флота И. Д. Елисееву:
— Что ответить полковнику
