оставались свободные вечера. Попросили начальника академии, чтобы им дали отдельного педагога. Изучение немецкого языка пошло так быстро, что через год оба уже читали без помощи словарей и разговаривали довольно свободно. Тогда друзья увеличили нагрузку: попросили выделить им еще и «своего» преподавателя французского. В общем, к концу занятий в академии Николай Герасимович сдал экзамены на звание «переводчика третьего разряда по немецкому и французскому языкам». А затем, будучи старпомом и командиром корабля, при первой же возможности освежал, обновлял свои знания. Он вполне успешно объяснялся с французами и немцами, стесняясь только произношения: не хватало практики. А когда в Париже посол Потемкин спросил, с чего Николай Герасимович думает начать свою жизнь в Мадриде, Кузнецов ответил: с изучения испанского. Потемкин одобрил это: без знания языка страны пребывания работать трудно. И напомнил, что знание французского облегчит освоение испанского, это ведь языки одной романской группы.
Однако изучать испанский ему пришлось, как говорится, по ходу дела, читать учебники где-нибудь в автомашине, несущейся по дорогам, в гостинице или в каюте боевого корабля. Слишком много важнейших вопросов встало сразу перед Николаем Герасимовичем. Не успел как следует познакомиться с людьми, с обстановкой, как его пригласил к себе дон Инда (Индалесио Прието), морской министр, о котором журналист Михаил Кольцов писал, что у него «самые внимательные в Испании глаза», и еще — навсегда установившаяся репутация делового, очень хитрого политика… Дон Инда спросил, каковы первые впечатления у военно-морского атташе. Кузнецов ответил: республиканцы полны энтузиазма, рвутся в бой, готовы без устали сражаться с мятежниками. Но очень мало порядка, дисциплины. Повсюду, даже на кораблях, митинги — социалисты спорят с анархистами: вплоть до драки. Нарушаются элементарные правила безопасности: моряки грузят снаряды и курят здесь же, у боевых погребов. В главной базе флота, в Картахене, по набережной разгуливает германский консул, ему известно о выходе в море каждого корабля.
Министр согласился, что дисциплина оставляет желать много лучшего. Сказываются упоение обретенной свободой, испанский характер, некоторые особенности испанской революции. Нужна не только настойчивость, но и очень большая выдержка, чтобы постепенно исправлять положение… Затем дон Йнда сказал, что сам он не моряк, но, по его мнению, узнать и понять флот можно только в море. Сейчас эскадра впервые готовится в дальний и трудный поход на север: из Средиземного моря через Гибралтар в Бискайский залив. Цель: помочь баскам и астурийцам в борьбе с мятежниками. Дон Николас (так звали Кузнецова в Испании) может принять участие в этой операции. В опасной операции, подчеркнул он.
Министр не сводил с Кузнецова внимательных, иронически прищуренных глаз. Решать надо было мгновенно. Посоветоваться не с кем. А как же дипломатический этикет? Был ли в истории хоть один случай, когда военно-морскому атташе приходилось участвовать в боевых действиях? Но революция многое делает впервые. И не упускать же, действительно, такую возможность!
— Си, сеньор, — кратко ответил Николай Герасимович.
— Когда встретимся, разопьем с вами бутылку шампанского, — усмехнулся дон Инда. И счел нужным уточнить: — Если встретимся.
Через несколько дней Николай Герасимович уже стоял на мостике флагманского крейсера «Либертад», оглядывая в бинокль линкор и крейсеры, идущие следом. Осматривал горизонт. Опасность грозила и с моря, и с воздуха. Моряков в походе словно подменили. Прекратились митинги, все распоряжения выполнялись быстро и точно. Дисциплина теперь не вызывала тревоги. Но появились другие, не менее существенные причины для беспокойства. Выяснилось, что вместо изгнанных офицеров командирские обязанности на кораблях занимают недавние унтеры и рядовые матросы. Они революционеры, они хорошо знают свои специальности, но смогут ли вести морской бой? Сам командующий флотом имел весьма смутное представление о своих обязанностях. Он был капитаном вспомогательного судна, события вознесли его на высокий пост. Он не успел провести ни одного учения кораблей в море, даже не знал, как они проводятся.
Главный артиллерист флагманского крейсера, выдвинутый из унтер-офицеров, тоже, как показалось Кузнецову, не представлял себе, чем ему заниматься в походе, в боевой обстановке. Николай Герасимович поинтересовался у командующего, умеет ли артиллерист управлять огнем. И услышал в ответ: «Ему не приходилось этого делать…»
Командующий явно надеялся, что русский товарищ поможет ему в трудный момент. Однако помогать нужно было уже сейчас, до встречи с противником. Но как? У Кузнецова не было права вмешиваться, поправлять… Даже советовать: ведь командующий или кто-то из его окружения могут обидеться. Кузнецов просто гость, наблюдатель. Единственное, что он мог позволить себе, — это немножко поразмышлять, порассуждать вслух. Так он и поступал время от времени, мешая французские и испанские слова. И видел: командующий слушает его с большим интересом.
Северный поход продолжался две недели, затем эскадра вернулась в свою базу: на Средиземном море военные корабли были гораздо нужней, чем в Бискайском заливе. Об этом походе существуют различные мнения. Одни морские историки утверждают, что он был бесполезен, только ослабил на время средиземноморские коммуникации. Другие говорят, что поход укрепил положение республиканцев на важном участке фронта, продемонстрировал силу флота. Непосредственно для Николая Герасимовича Кузнецова эта операция имела, как выяснилось, особое значение. Хитроумный дон Инда, оказывается, устроил испытание для советского моряка, чтобы выяснить его способности и возможности, его умение работать с испанцами. А выяснив, обратился к советскому послу с просьбой назначить дона Николаса главным морским советником и доверить ему жизненно важное для республики дело: организацию морских перевозок между портами СССР и Испании.
Нужно было наладить регулярное движение «игреков» (так кодировались советские торговые суда), обеспечить защиту конвоев от нападения с моря и с воздуха, организовать быструю выгрузку танков, самолетов и другой прибывающей техники, отправку их на фронт. Прикрыть места выгрузки от атак с воздуха. Поддерживать постоянный и всесторонний контакт с испанскими моряками. Ну и, конечно, главный советник направлял и контролировал работу всех других военно-морских советников, которые прибывали из Советского Союза и получала назначения на корабли и в береговые части республиканского флота. А советники, естественно, были разные, среди них встречались и такие, которым не хватало такта, терпения, даже простого желания понять дух испанцев, их быт, изучить их язык. Таких советников надо было наставлять, помогать им.
Это были месяцы, когда «главный моряк в Испании», как называли его, вроде бы совсем не ложился спать, настолько велика была занятость. Лишь крепкий организм помог ему справиться с нечеловеческим напряжением, сохранять спокойствие, здравый смысл, даже юмор. Особенно трудно было, когда ухудшалось положение на фронте. Звонили из советского посольства, звонил
