Пока Курт пригнал мотоциклы, у Генриха было достаточно времени, чтобы хорошо изучить портрет Шенье. Фотография была плохонькая, изготовленная поспешно, как это всегда бывает в тюрьмах, где перед объективом на протяжении дня проходят сотни новых арестованных. Но все же она давала представление о внешности беглеца. Генрих по частям рассматривал изображение Поля Шенье в лупу. Время от времени он закрывал глаза, чтобы запечатлеть в памяти ту или иную черту, и снова рассматривал фото.
Никогда еще Генрих не жаждал выполнить поручение как можно быстрее и как можно лучше. Поездка к Фаулю помогла установить, что в Проклятой долине расположен засекреченный объект. Но это еще не адрес завода. Если даже он и расположен в долине, как в этом убедиться? Как разузнать о продукции и мощности завода? Как установить, куда направляется изготовленное на нем оружие? Все эти сведения можно получить только от Шенье. Во что бы то ни стало надо найти беглеца, даже если для этого придется облазить все предгорье.
...Три дня с рассвета до сумерек Генрих и Курт взбирались на скалы, спускались в пропасти, прочесывали кустарник и лишь к вечеру, грязные, усталые, возвращались домой.
Шенье словно провалился сквозь землю.
Не напали на след беглеца и многочисленные отряды, брошенные на поиски. А в то же время к маки пробраться он не мог - на всех дорогах, перевалах, горных тропинках стояли заслоны эсэсовцев.
В процессе поисков возникло новое осложнение: выяснилось, что Поль Шенье вовсе не Шенье, а неизвестно кто. По данным завода, Шенье, был родом из маленького городка Эскалье, расположенного вблизи испанской границы. Но позавчера оттуда пришло уведомление, что никакой Поль Шенье в Эскалье никогда не проживал, что даже не существует улицы, на которой якобы жили его родители.
Неудача с поисками беглеца серьезно взволновала штабквартиру. Из Берлина звонили ежедневно, а сегодня Миллера предупредили: если он в течение трех дней не разыщет беглеца, его вызовут в Берлин для специального разговора. Начальник службы СС хорошо понимал, что означает для него этот вызов: в лучшем случае разжалуют и пошлют рядовым на Восточный фронт. Никакие ссылки на заслуги во время путча не помогут.
Поздно ночью Миллер позвонил Генриху: ему необходимо видеть обер-лейтенанта!
- А может быть, завтра утром? Я очень устал и хочу спать.
- Я приду буквально через пять минут и ненадолго задержу вас!- умолял Миллер.
- Ладно, заходите!
Вид у начальника службы СС был жалкий; куда девались надменность, заносчивость, высокомерие - черты, рожденные профессией и со временем превращающиеся в основные свойства характера.
- Генрих, вы можете меня спасти!
- Я?
- Именно вы! Сегодня я получил от генерала Бертгольда личное предупреждение: если в течение трех дней я не найду этого проклятого Шенье, меня вызовут в Берлин для специального разговора. Вы знаете, что это значит?
- Догадываюсь!
- Умоляю вас, напишите генералу, чтобы мне дали хоть неделю на поиски. Я никогда не забуду этой услуги. И когда-нибудь тоже смогу вам пригодиться!
- Это все? И из-эа этого вы прибежали ночью?
- Для вас, Генрих, это мелочь, а для меня вся карьера, а может быть, и жизнь!
- Завтра утром я дам вам письмо к отцу, вы сами его отправите.
Миллер долго пожимал руку Генриху.
Ночью прошел дождь, и намеченный с вечера план пришлось отложить. Надо было дождаться, пока земля немного подсохнет. Это вышло кстати, так как Генрих едва не позабыл о своем обещании написать письмо Бертгольду. Генрих сел за письмо, на сей раз он был немногословен. Коротко сообщив о своем участии в поисках, просил генерала учесть трудную обстановку и отложить установленный им срок еще на неделю.
Не запечатав письма, Генрих вручил его Курту, приказав немедленно отнести Миллеру.
- Когда вернешься, попроси мадам Тарваль или мадемуазель Монику приготовить нам что-нибудь в дорогу.
- Мадемуазель уже второй день больна...
- Очень плохо, Курт, что ты не сказал мне об этой вчера. У мадемуазель было столько хлопот со мной, когда я болел, а теперь, когда она слегла, я даже не навестил ее!
- Мы вчера очень поздно приехали, герр обер-лейтенант!
- Тогда сделаем так: я сейчас минут на пятнадцать зайду к мадемуазель и попрошу прощения за свою невнимательность, а ты отнеси письмо и собирайся в дорогу.
- Я мигом! Пока вы вернетесь, герр обер-лейтенант, все будет готово.
Курт не думал, что ему придется задержаться значительно дольше, чем он рассчитывал, и по делу не совсем приятному.
Получив письмо, Миллер не отпустил Курта, а приказал ему подождать.
- Ваша фамилия Шмидт? Курт Шмидт? Да?- спросил Миллер, когда письмо было прочитано, запечатано и вручено адъютанту для немедленной отправки.
- Так точно!
- Вы раньше служили в роте обер-лейтенанта Фельднера?
- Так точно!
- Вы знаете, что ваш бывший командир сейчас в госпитале, тяжело ранен?
- Так точно!
- Откуда вы это знаете?
- Мне сказал обер-лейтенант фон Гольдринг.
- А когда вы последний раз видели обер-лейтенанта Фельднера?
- В Бонвиле, в день отъезда оттуда, в номере оберлейтенанта Гольдринга.
- Обер-лейтенант Фельднер с вами разговаривал?
- Да. Он приказал передать обер-лейтенанту фон Гольдрингу номер поезда и время отбытия.
- Какой именно номер и какои час были названы?
- Не помню!
- А когда вы сообщали об этом обер-лейтенанту Гольдрингу, в комнате были посторонние?
- Нет, - твердо ответил Курт, хотя хорошо помнил, что в это время в комнате была Моника.
- Хорошо, можете идти, я сам поговорю об этом с оберлейтенантом. О нашем разговоре никому не говорите. Понятно?
- Так точно!
Возвращаясь домой, Курт не шел, а бежал. Гнала его не только мысль об опоздании, а и беспокойство. Почему Миллер начал его расспрашивать о Фельднере? И почему так интересовался, был ли кто нибудь из посторонних в номере? Неужели он в чем-то подозревает Монику? Мадемуазель Моника и тот поезд? Какая чепуха! Курт горел нетерпением обо всем рассказать обер-лейтенанту и был очень разочарован, увидев, что того нет в номере. Прошло полчаса, час, а обер-лейтенант все не возвращался.
Визит Генриха неожиданно затянулся.
Моника простудилась, в мадам Тарваль запретила ей подниматься с постели. Услыхав голос Генриха за дверью, девушка разволновалась чуть не до слез. Неужели мама разрешит ему зайти? А почему бы нет? То, что она лежит в постели? Но ведь она больна, и так естественно, что Генрих пришел ее навестить, ведь Моника дежурила же у его изголовья после аварии с мотоциклом.
Генрих сделал вид, что не заметил ни волнения, ни смущения девушки. Он вел себя просто, как всегда, и Моника сразу позабыла все свои сомнения. Она была так счастлива, что он здесь, что их беседа течет свободно, естественно, что он любуется ею.
Да и трудно было не залюбоваться Моникой. Ее вьющиеся волосы кольцом обвивали голову. На фоне белой наволочки они казались дорогой черной рамой, в которую вставлена прелестная женская головка.
- Моника! Вы сегодня удивительно красивы.
- Вы говорите это уже второй раз!
- И, возможно, скажу в третий.
- Мама, над твоей дочкой смеются!- крикнула Моника в соседнюю комнату, где хлопотала мать.
- Над тобой? Никогда не поверю! - мадам Тарваль появилась на пороге с тарелкой винограда.
- Я сказал мадемуазель, что сегодня она особенно красива.
- О, белый цвет ей к лицу! Если бы вы видели ее во время конфирмации. Подождите, я сейчас покажу вам ее фотографию.
- Вот, барон,- мадам Тарваль протянула Генриху большой семейный альбом, раскрытый на той странице, где была вставлена фотография Моники в день конфирмации.
Генрих взглянул и чуть не вскрикнул. Мадам Тарваль довольно улыбнулась - она была уверена, что это изображение ее дочери произвело такое сильное впечатление, и торжествующе поглядывала то на Монику, то на Генриха. А тот не сводил глаз с фотокарточки. То, что он увидел, совершенно потрясло его. Даже он, отлично вышколенный, привыкший ко всяким неожиданностям, едва сдерживал волнение. И не красота юной Моники так ошеломила его, хотя девушка вся в белом действительно была прелестна. Поразило Генриха другое. Рядом с Моникой стоял - кто бы мог подумать!- Поль Шенье! Ошибиться было невозможно.
- За то, что вы до сих пор не показали мне этого чуда, я, Моника, штрафую вас, и штраф вы уплатите немедленно.
- Все зависит от того, каков он будет!
- О, штраф будет трудный! Я заставлю вас рассказать мне все обо всех, кто снят с вами.
- Тогда садитесь вот тут, на скамеечку, чтобы и я видела, - смеясь, согласилась Моника.
Генрих начал перелистывать альбом. Моника давала то шутливые, то серьезные пояснения к каждой фотографии. Заинтересовавшись этой игрой, мадам Тарваль тоже придвинула свой стул поближе к кровати. Увидав на фотографии юношу в форме солдата французской армии, Генрих удивился - это был один из двух маки, которых он отпустил на плато.
