— Лета мои немалые, Чеслав, ой немалые... Как сок жизнедающий по капле из дерева истекли. А без этого-то сока живого дерево сохнет. И до последнего вроде как крепок дуб и кроной еще зелен, да крона та уж ветвей новых не дает, все редеет и редеет... Так и я...
Все так же продолжая смотреть сквозь крошечный огонек светильника, жрец улыбнулся чему-то своему, потаенному. Только теперь в этой улыбке была то ли усталость, то ли горечь, а может, и смиренная обреченность.
Внезапно Чеслав, обратив внимание на отрешенный взгляд седовласого мужа, направленный то ли в неведомое прошлое, то ли в грядущее, а возможно, и в самое себя, и проникнув в смысл сказанного им, посмотрел на Колобора совсем другими глазами. И на празднествах разных, и во время проведения обрядов племенных, да и в повседневности суетной он привык видеть в волхве могучего, осанистого и величавого мужа в летах, чье мнение было непререкаемым, кто доносил им священную волю и мудрость Великих. А сейчас перед ним, сгорбившись от усталости, нелегкой жизни в суровых лесах и прожитых лет, сидел белый как лунь старик со спутанными волосами.
— Об ушедших годах нет горечи и печали у меня, — продолжил усталым голосом волхв, но тут же поправился: — Ну, может быть, совсем чуть. Ведь я тоже всего лишь муж смертный и слабостями людскими не обделен... — Старик провел ладонью по лицу, словно стирая с него что- то внезапно нахлынувшее. — Смертный, которому племя наше доверило огромную честь и ношу — служить Вечным, а тем самым и общине лесной. И на то сил немало требуется. Возносить хвалу и мольбы богам каждый из люда может. А вот услышать и понять их мудрость да правильно растолковать ее — дар особый нужен. И ведь дар этот редко кому дается. Избранным! Наградили этой способностью Великие и меня. Но я... — Неожиданно Колобор замолчал, но после, словно с новым вдохом набравшись решимости, снова заговорил. — Но я последнее время... не всегда волю Великих слышать, а то и разбирать стал. А у Миролюба, как оказалось, тоже этот дар есть.
После этих слов Колобора в хижине повисла напряженная тишина. Колышущаяся тень от огонька в светильнике безмолвно подрагивала на лице старого волхва, а глаза его испытующе смотрели на парня. И ждали, ждали понимания. Или смирения?
Но Чеслава не смутил тот требовательный взгляд, поскольку червь сомнения, грызущий его, не был удовлетворен. Казалось, сказанное Колобором весьма разумно и все объясняет. Но было что-то неправильное во всем этом. Ведь племя не наделяло Миролюба священным правом толковать волю Великих! Не было для него испытаний и посвящения! А ну как ложны его слова и толкования? И представить трудно, какие оттого великие и страшные беды могли пасть на головы их соплеменников.
Чувствуя свою правоту и тревогу за судьбу родичей, молодой муж с упрямым вызовом выпалил:
—А где уверенность, что то, что вещает помощник твой, и впрямь воля Великих, а не самого Миролюба?
Заданный вопрос был столь неожиданным, а предположение таким дерзким, что Колобор даже подался назад, а глаза его расширились и черной тучей потемнели.
— Может, я и стал дряхлеть, но из ума еще не выжил! — воспылал негодованием волхв и даже затрясся.
Казалось, сказанное Чеславом раскаленным железом коснулось его старческого тела и прожгло до самого чувствительного места. Ведь поначалу Колобор, когда почувствовал, что временами утрачивает дар слышать Великих, а стоящий рядом Миролюб вдруг уверенно зашептал, и сам испытал потрясение сродни ужасу. Но, пережив первый шок, вида не подал, а продолжил повторять произносимое помощником, словно сам слышит божественное вещание. Уже по окончании священнодействия его стали тревожить сомнения, страхи и переживания по поводу подлинности и происхождения слов, произносимых Миролюбом. Но после долгих раздумий, тяжких терзаний и попыток перепроверить свою интуицию, волхв смог-таки убедить себя в их божественном источнике. Миролюб же и вида не подавал, что причастен к ним. Лишь видя затруднения Колобора, испив из чаши мудрости, начинал тихо доносить ему волю Великих...
Дрожащей рукой Колобор дотронулся до символа Даждь-бога на груди и уверенно, горячо зашептал:
— Чую я то, чую! — И после слабеющим голосом, словно еще раз убеждая самого себя, добавил: — Чую!
Во вновь повисшей тишине слышно было, как алчущая крови комариха затянула свою пронзительную песню, выбирая жертву на поживу. Вот только кого из них — старшего летами или младого?
Выждав какое-то время и, очевидно, поборов в себе разыгравшиеся страсти, Колобор заговорил уже привычным суровым тоном мудреца:
— Ты, Чеслав, хоть и молод еще, но не по летам здравый муж. Может, когда-нибудь возглавишь род ваш, а то и городище. — Увидев недоверие в глазах парня, он продолжил все так же уверенно: — Говорю слова эти, вовсе не хвалебные, а скорее справедливые, не чтобы задобрить тебя, а к разуму взываю и мудрости. Не мути тины речной, не вноси смуту в общину и племя. Ей и так смертей наглых достаточно. От того только хуже будет...
Чеслава ставили перед нелегким выбором: скрыть увиденное в капище, чтобы сохранить и так шаткое спокойствие среди соплеменников, или открыть тайну волхвов и, возможно, уберечь племя от еще больших бед. Что избрать? Что будет меньшим злом для люда? Где сыскать ту мудрость?
— Я подумаю... — коротко ответил молодой охотник и, уже поднявшись, чтобы уйти, вспомнил, зачем шел к волхву. — То не пошесть была...
— Что? — не сразу понял Колобор, очевидно, все еще думами оставаясь в только что пережитом.
— Погибель семейства Горши, Молчана и чужаков — не от пошести сталась, — пояснил Чеслав. — В городище у Хрума смертей вовсе не было.
Лишь на миг Чеслав заметил в глазах волхва смятение. А далее Колобор уверенно повторил сказанное когда-то ранее:
— Великие мне про пошесть поведали.
«Уж не со слов ли Миролюба?» — пронеслось в голове у Чеслава. И по легкой судороге, пробежавшей по лицу жреца, он понял, что мысль эта не осталась тайной для старого волхва. Но вслух о том никто из них не проронил ни слова.
Уже дойдя до выхода из хижины, Чеслав внезапно остановился.
— Спросить хочу...
— Спроси, — отозвался Колобор.
— А кто еще в племени нашем этим даром обладает?
Даже в полумраке, разбавляемом лишь слабым огоньком светильника, было видно, как, весь напрягшись, подобрался Колобор, как сжались его губы, а в глазах вспыхнул ледяной осколок гнева. Не надо было быть провидцем, чтобы понять: волхв, конечно же, догадался, о ком спросил его Чеслав. Знахарка Мара! Непримиримая вражда этих двух людей и ее причина, покрытая седой древностью, интересовала Чеслава не меньше других. И ведь у Мары был дар — Чеслав это знал точно.
— Не ведаю о таких... — От слов старика повеяло жестоким холодом. Сжав символ Даждьбога в руке с такой гневной силой, что она даже побелела, Колобор пророкотал на всю хижину: — Сколько живет племя наше на этой земле, сколько стоит городище, Великие только в этом капище, заложенном по их божественному указанию и для служения им, волю свою гласят. А все остальное — скверна!
И уже за дверью, а после и по дороге в городище в ушах Чеслава все еще звучало пронзительно холодное и грозное: «Скверна!»
Прошло уже несколько дней после их возвращения от соседей, и, несмотря на то что в городище и округе, казалось, воцарилось наконец-то спокойствие и не было новых смертей, Чеслав едва находил себе место.
Он искал. Упрямо и упорно. Искал след, за который можно было ухватиться и, распутав его, найти нелюдя, погубившего соплеменников и ставшего теперь его личным врагом. Искал и того, кто мог преследовать его за девку. Искал...
Поглощенный беспокойными думами, молодой охотник почти утратил сон. Часто по ночам он лежал с открытыми глазами, вглядываясь в глухую черноту, скрывающую чертоги их жилища, как будто хотел рассмотреть в ней обличье тени, о которой говорила Мара. И лишь к утру, измордовав себя мысленными блужданиями, забывался коротким сном. Кроме того, он почти ничего не ел, не находя в пище прежнего вкуса. Ранее цветущий, юный муж осунулся и даже похудел к величайшему огорчению заботливой Болеславы, которая, видя мытарства своего выкормыша, маялась не меньше его.
Пытаясь найти подсказку, Чеслав несколько раз наведывался в пещеру старой Мары, но все никак не мог застать знахарку на месте. Не застал он в селении и своего учителя Сокола, который, по полным горечи и скрытой досады словам дочери, едва почувствовав в себе силы, отправился в лес как раз перед их возвращением в селение.
Как-то, возвращаясь после очередной неудачной попытки застать в пещере Мару, он заприметил в стороне от тропы Зоряну. И отчего-то одну. Уже несколько дней — где сам, а где подсылая Кудряша — присматривал Чеслав за теми, кто, по его мнению и по словам Кривой Леды, мог затаить на него зло за купальские любощи с девкой. Однако те наблюдения ничего не дали. Мужи вели себя как обычно и ничем не выказывали своего внимания к жизни Чеслава. Присматривали они время от времени и за самой Зоряной. Авось еще какой тайный мститель за похищенный девичий первоцвет проявится возле нее? Если только той ночью была с ним Зоряна...
