Теперь у него есть история. И он послушно швыряет себя сквозь многоцветную глубину, в его сознание врывается каскад образов: солнечный лес, небо, миллион желаний, источаемых миром. Мысли и голоса пронзают его насквозь — и шепот Океана убегает. Дэн снова и снова перебирает яркие картинки… но пока не может понять.
* * *
«Почему после дождя не всегда бывает радуга? Почему от запаха мокрой земли можно задохнуться? Почему летом шелест колес по асфальту напоминает звук падающего тела? Почему нет места, где можно быть в безопасности? Почему нет слов, которые всегда будут поняты?
Ты знаешь, сестра, — потому что есть то, что зовется желаниями. А желаний всегда слишком много.
Но мы с тобой неизменно хотели одного. Постой, не рви. Прочитай до конца.
Это маленькая месть нам обеим за потерянное время, за попытки жить чем-то отличным от реальности, существующей в мирке абстрактных понятий. За любовь играть словами — выстраивать их наподобие волшебного замка, прилаживать на место кристаллики, а потом забывать о них. Да и какая разница? Скучное небо — это всё, чему можно молиться, чтобы не чувствовать одиночества. Так ты и живешь до сих пор?
Все слова нам знакомы, как когда-то выпитая горькая вода. Именно эта горечь и выдает их. Эмоции опустошают, оставляя искореженные лица в оплату за секунду разгула. Мне от тебя ничего не нужно. Я ничего не хочу. Потому что, позволив себе желать, я начинаю верить в смысл того, что я есть.
Смысл — всего лишь маска с нарисованными глазами. Даже если помнить всё, что было от начала мира, сколько смысла это добавит полету из небытия в небытие, которое никогда не настанет? Если невозможен финал, нет и конечной цели, а потому лишь то, у чего есть завершение, имеет право мнить себе цену. Бесконечность не стоит ничего. Ее нельзя потерять и нет смысла дорожить ею.
Выражение глаз, тонкие блики, их сиюминутность, способность изменяться от любого слова. Знакомое сочетание звуков — точно такое же, каким было вчера, рождается заново благодаря отразившим его глазам. Это по-прежнему моя любимая игра. А чего хочешь ты? Мне не с кем говорить, кроме тебя. Но мы заранее знаем всё, что скажем друг другу. Я скучаю по тем дням, когда только я могла сделать твою жизнь забавной. Но мы ведь еще увидимся в том старом доме, вместе с нашей маленькой девочкой, не умеющей правильно набирать номер на телефоне.
Мама говорила, что только скоротечное делает нас счастливыми. А я думаю, это весело. Просто весело. Для меня нет большего счастья, чем забавлять тебя. Ты сердишься на большинство моих шуток, временами тебе есть, что терять. Ты заново выстраиваешь свой волшебный замок из слов, и я не стану мешать. Но однажды я приду, и мы вместе отправимся в путешествие. Я знаю, красная кирпичная кладка угнетает тебя по-прежнему.
Небо, раскрашенное падающими птицами… Ты об этом уже не помнишь. Сумерки, в которых плавают искры от горячей золы. Там всё так же, как ты могла бы хотеть. Я побуду здесь еще немного, чтобы присмотреть за тобой.
Мы ведь скоро увидимся?
Э.»
* * *
Возле дома Виктории
1 марта, 01:40
Ветер был ей ненавистен. Он кряхтел, метался, вил гнезда в деревьях, шумел под тысячами колес. Ветер пах будущим — и был тяжелым, как мокрая тряпка. На стенах плясали кривые неоновые разводы. Элинор скользила среди них незаметнее собственной тени, быстрее случайных взглядов. Выбора у нее не было. Что-то подсказывало ей, что сегодня не та полночь, но она уже решилась. Ей снились желтые сны, и везде она была мертвой.
Девушка проскользнула в узкий переулок и прислонилась к погасшему фонарю. Мысленно еще раз пробежала каждый предстоящий шаг, пытаясь предугадать, где могла ошибиться, и не является ли это причиной ее тревоги.
Последние три дня она изображала больную, Марго даже вызвала доктора, который едва не упек Элинор в больницу. Три дня она не вставала с постели. Прислуга оставила ее этим вечером видеть неспокойные сны — беспомощную и разбитую. Завтра утром госпожа будет всё так же тихо лежать среди белых простыней, и никто не сможет усомниться в подлинности ее недуга. Элинор пошла на всё, даже принимала самодельное дрянное пойло, лишь бы симптомы подтвердились в анализах. В какой-то момент у домочадцев появилось ощущение, что она и в самом деле отдает богу душу. Но настойка не подвела — на третий день силы вернулись. Теперь Элинор могла действовать, не опасаясь за свое алиби.
Она скинула куртку и засунула ее вместе с маленьким рюкзаком в пустой мусорный бак, стоявший возле стены. Дом, в котором жила сестра, выглядел уснувшим, только в нескольких окнах наверху горел свет. Примерно так же обстояло дело с соседними зданиями. Ветер сменился, начало подмораживать. Это увеличивало шансы Элинор — никого не потянет гулять в такую ночь.
Она отыскала взглядом окна, за которыми жила Виктория.
Викки и Грэг Фитцрейны отсутствовали этим вечером. В детской едва заметно мерцал ночник, няня в гостиной смотрела телевизор — по полупрозрачным шторам скользили хаотичные тени. Все окна выходили во внутренний двор. Девушка, которую наняли присматривать за младенцем, была обычной студенткой: невысокая, хрупкая на вид; никаких особенных навыков у нее не было, что говорило не в пользу Виктории (впрочем, наивность Викки — не та вещь, на которую стоило жаловаться). Если не случится накладок, можно будет обойтись без крайних мер, дабы пощадить чувствительные нервы канарейки.
Элинор аккуратно надела русый парик с выбивающимися со внутренней стороны темными завитушками. Поверх натянула маску, закрывшую шею и лицо — камуфляж был позаимствован у одного из подчиненных. Черное трико отлично сливалось с асфальтом и стенами, благо снег сошел и больше не представлял опасности. Покрепче затянув ремешки на бронежилете и кожаных наручах, она еще раз проверила арсенал и бесшумно поскакала по раскиданному в проулке мусору.
В дом Элинор пробралась в мгновение ока, миновав парадный вход через подвал частного склада на углу улицы — его хозяева поскупились на охранника, решив отделаться простой сигнализацией. Подвал соединялся с домом Виктории. Сестра жила на третьем этаже; вариант не идеальный, но достаточно простой. Поднявшись наверх, Элинор проскользнула в коридор и принялась заклеивать «глазки» на всех окрестных дверях. Вряд ли у кого возникнет желание болтаться в прихожей заполночь, но всегда может попасться мучимая бессонницей старушка, бдящая соседскую нравственность. Элинор бесили старушки; пускай боятся ослепших дверей до приезда полицейских.
Покончив с приготовлениями, она лишний раз пристально огляделась. Сменить обувь при выходе из подвала оказалось хорошей идеей. Вокруг стояла тишина. Девушка наконец-то подобралась к желанной двери.
Теперь пришел черед изобретенной Гордоном отмычки. Элинор ценила эту вещицу за особое дружелюбие — всё, что нужно было, это вставить железяку в замок и нажать на спусковой крючок. «Стреляла» отмычка бесшумно.
Элинор приоткрыла дверь и юркнула в коридор. Она знала расположение каждой комнаты в доме Виктории. Быстро притворив за собой дверь, чтобы отсвет из общей прихожей ненароком не привлек внимание, затаилась в темной нише. Лучше бы студентка поскорее заснула перед телевизором — это было бы на руку им обеим, ведь дальнейшее благополучие девицы зависело лишь от того, сколько времени потребуется Элинор, чтобы добраться до нее от порога комнаты. Одна, две секунды? Судя по освещению, диван развернут к двери. Если няня не спит, то наверняка опешит от неожиданности.
Элинор прислушалась. Взглянула на часы. Светящийся циферблат показывал сорок девять минут второго. Викки вернется не раньше трех.
В гостиной тихо бормотал телевизор. Чуть позже к нему присоединился посторонний звук — на кухне начал закипать чайник. Скоро он завоет на всю квартиру, и тогда няня выйдет в коридор. Элинор не успела сосчитать до четырех, как ее пророчество сбылось. Она подобралась, прилаживая кастет к нетерпеливо сжавшимся пальцам.
Раздался шелест журнальных страниц, тихо звякнула вазочка, отскочив от небрежно брошенного пульта. Шаги. Открывшаяся дверь опрокинула в коридор сноп телевизионных лучей, в их ореоле появился женский силуэт, нащупывающий выключатель. Но свет здесь нужен был не всем. Элинор ударила по темени — не слишком сильно. Тело рухнуло в ее объятья, и она тут же приложила к ране приготовленное полотенце, стараясь не заляпать себя кровью. Подхватила обмякшую жертву на руки, словно та была ребенком, внесла обратно в комнату и почти ласково уложила на софу. Обвязала жгутом голову, чтобы не соскальзывало полотенце. Наконец прошмыгнула на кухню заткнуть осоловевший чайник. Пока всё шло даже лучше, чем можно было ожидать.
