В это мгновение в зале как будто что-то щёлкнуло. Вид крови показал, что дело серьёзное. С криком: «Батя, ты что, совсем?!» к отцу подскочил Олег. Следом за ним, воскликнув: «Да вы охренели, что ли, все?!», возле отца оказался Евгений Николаевич. Вадима Борисовича же перехватил Леший.
― Пустите меня! ― Волосы застилали отцу глаза, но он не обращал на это внимания.
― Батя, не дури, тебя посадят! ― пытался урезонить отца Олег, держа его руки.
― Не посадят! ― Отец волком смотрел на Вадима Борисовича, которого сжимал в медвежьих объятиях Леший. ― Оптимизация преподавательского штата одобрена законом!
― Дима, ты чего завёлся? ― Евгений Николаевич крепко держал вырывавшегося отца.
― Я завёлся?! Этот урод растлил мою дочь! Она же ещё совсем ребёнок… что бы сказала её мать? Эта святая женщина, её сердце бы не выдержало! ― Лия почувствовала, что умирает. Отец снова вспомнил маму…
― Может, и хорошо, что Серафима не видит всего этого и лицемера, в которого ты превратился! ― Пепельные пряди упали на лицо Вадима Борисовича.
― Не смей говорить о Серафиме! ― взорвался отец. ― Я помню, как после её смерти, царство ей небесное, ты даже не поднял жопу, чтобы поговорить о переносе защиты моей кандидатской! И теперь я сижу в чёртовой культуре в природоведческом музее…
― Что с тобой стало, Дима? ― В голосе Вадима Борисовича слышались горечь и боль. Как будто он вспомнил Диму Лазарева беззаботным студентом, которого учил. ― Ты был хорошим человеком. А сейчас пьёшь кровь Лии. «Открываешь» ей глаза на то, какой я плохой.
― Я так делаю, потому что люблю её!
― А я нет, ты думаешь? ― усмехнулся Вадим Борисович. ― Кто ещё из нас двоих по-настоящему любит твою дочь?..
― Любовь ― это прятаться под юбкой своей невесты? ― Глаза отца горели тёмным огнём. ― Ты ни разу не поговорил со мной один на один, как мужчина с мужчиной, позволял Лие всё решать. Это твоя любовь?
― Ты мне никогда ничего не предлагал, ― пробормотал Вадим Борисович, глядя в пол. Он разом утратил весь запал, а у Лии сжалось сердце: похоже, отец сказал правду.
― Да ладно! ― вскинулся отец. ― Сколько раз я к тебе приходил и спрашивал: «Если есть проблема, давайте поговорим и всё обсудим, чтобы не было недосказанности». А ты молчал и искал пятый угол. ― Лия вздохнула. Она и сама говорила Вадиму Борисовичу об этом. Много-много раз.
― Чувствую, ты и правда умер, когда вскрылся! ― тихо и зло произнёс Вадим Борисович, поднимая на Лазарева глаза. Лия никогда не видела у него такого взгляда. ― И ведь повдоль, не как показушник…
― Ах ты урод! ― Отец, вне себя от ярости, рванулся вперёд.
И тут поднялась Маргарита Алексеевна: яростная и величественная. На мгновение Лие показалось, что над её головой сверкнул золотой нимб, а шуршание платья обернулось скрипом перьев.
― Сели! ― Маргарита Алексеевна взмахнула рукой и ударила по столу. Тарелки подпрыгнули, а её ладонь, описав молниеносную дугу, наткнулась на некстати подвернувшийся бокал. Раздался хруст стекла. ― Быстро ладони на стол! Если только попробуете оторвать их от столешницы, я разобью бутылку шампанского об ваши дурные головы. ― Маргарита Алексеевна говорила так, что, прикажи она преклонить колени богам Кадата, они подчинись бы.
Вадим Борисович и отец присмирели. Оба тяжело опустились на свои места, положив, ладони на стол. Но Евгений Николаевич всё же встал за спиной отца, а Олег так и вовсе продолжил держать того за плечо. Только Леший налил себе выпить, но по его глазам Лия видела, что он следит за обстановкой. Маргарита Алексеевна взяла со стола полотенце и обернула кровоточащую руку.
― А теперь слушайте меня. ― Маргарита Алексеевна медленно обошла стол и, встав за спиной Лии, положила здоровую руку ей на плечо. Её тёплые пальцы с едва ощутимыми мозолями успокаивающе сжали плечо Лии, которая не смогла даже кивнуть в ответ. Горло свело, и Лия боялась, что заплачет, если произнесёт хоть слово. ― Посмотрите на себя. Вы оба кричите, что любите Лию, но каждый из вас любит только себя. Почтенный отец, ― Маргарита Алексеевна кивнула в сторону Лазарева, ― лелеет своё потраченное на единственную дочь время, а дорогой супруг играет свой театр одного актёра, в котором вечное лето и нескончаемый преферанс. Ни одному из вас нет до неё дела.
― Рита, ― начал отец, ― неужели ты одобряешь…
― Заткнитесь все, ― раздражённо произнёс Евгений Николаевич. ― Как черти сцепились, интеллигенты, блядь!..
― Вы можете иногда вести себя как взрослые люди? ― На этот раз со своего места встала мачеха. Холодно и быстро, словно королева. ― Олег, отпусти отца и отведи сестру в уборную. Официант, ― Алиса повелительно махнула рукой, ― уберите осколки, будьте любезны. Боже, Рита, что с рукой? Дай, посмотрю… Молодой человек! Принесите ещё, пожалуйста, аптечку. ― Мачеха сосредоточенно и аккуратно размотала окровавленное полотенце на руке Громовой.
Только оказавшись в уборной, Лия поняла, что дрожит в своём открытом белоснежном платье. Хотела умыться, но руки так тряслись, что она оставила эту затею. Лия прислонилась пылавшим лбом к зеркалу и сухо всхлипнула. Глаза жгло огнём, но слёзы не шли. Снова. Лия вдруг ясно представила, как Роза из «Титаника»², какая жизнь ждёт её впереди: бесконечная ругань с отцом, работа, молчание и укоризненные вздохи Вадима Борисовича, его медленно подкрадывающаяся старость, собственное выгорание. Лие казалось, что она стоит на краю пропасти, и что никому не будет никакого дела, если она туда упадёт.
Серебряный ключ нагрелся от её тела и теперь казался угольком, прижатым к груди. Подарок Вадима Борисовича на не случившееся расставание два года назад и единственное украшение, которое она надела сегодня. Лия вытащила ключ за цепочку и вцепилась в него до боли в костяшках.
― Мама, мамочка… ― прошептала она, сухо всхлипывая. ― Мамочка, если бы ты была жива, папа не вёл бы себя так… ― До этого момента Лия и не думала, как сильно ей не хватает родной матери. ― Помоги мне…
Лия хотела бы получше узнать маму. Она совсем её не помнила, лишь то, что у мамы были светло-рыжие волосы и грустные серые глаза. От неё пахло цветами: мама была великолепным ботаником. У Лииной бабушки до сих пор хранился собранный Серафимой гербарий, да и среди кафедральных образцов Лия встречала этикетки с надписью: «Сборщик: Лазарева С.Н.» От Серафимы остались только видеокассеты, которые Лия в одно время засматривала до дыр.
В дверь негромко постучали.
― Лия, ― раздался голос Громовой. ― Это Маргарита Алексеевна. Открой мне, пожалуйста. ― Лия облегчённо вздохнула, впуская Маргариту Алексеевну: разговора с мачехой или братом она бы сейчас не вынесла. Рука у Громовой была аккуратно забинтована.
― Как ваша рука? ― глухо поинтересовалась Лия, пытаясь отвлечься. Получалось плохо. Голос дрожал и не повиновался.
― Даже зашивать не придётся, ― улыбнулась Маргарита Алексеевна.
― Жаль, что то же самое нельзя сказать о моём сердце. ― Лия уже не могла сдержать слов. ― Я их обоих люблю. Я не могу разорваться и оставить кого-то одного.
― Твоему отцу и Вадиму Борисовичу невероятно повезло, что ты такая ответственная и совестливая девушка, ― произнесла Маргарита Алексеевна, глядя на Лию. ― Они любят тебя. По-своему, но любят. Не сердись на папу. ― Она приобняла Лию за плечи.
― А вы бы одобрили отношения своей дочери с человеком старше почти на сорок лет? ― Лия давно хотела об этом спросить. В её глазах Маргарита Алексеевна была непогрешима.
― Ева ещё маленькая. Поэтому я пока не могу ответить на твой вопрос. Никто не знает, как поведёт себя при аресте, ― Маргарита Алексеевна усмехнулась. ― Или любви.
― Тогда почему вы сказали Вадиму Борисовичу идти ко мне? ― Тогда, два года назад в «Тайге» Маргарита Алексеевна подарила им песни и счастье.
― Просто когда я была на первой полевой практике, я влюбилась в своего преподавателя ― моего теперешнего мужа. Но поженились мы только в прошлом году. А после той практики расстались. Как это ни банально, Женя, то есть Евгений Николаевич, был тем самым мужчиной всей моей жизни.
