в поисках съестного. С одной стороны трейлера располагается односпальная кровать со смятыми простынями, рядом – большой чертежный стол под маленьким окном. Воняет отхожим местом и мясом на грани тухлятины.
– Сколько вы тут живете? – спрашивает Грант, оглядывая запущенный дом на колесах.
– Несколько месяцев. Не самое удобное место обитания, но пока сойдет. – Мейер вытаскивает ножом из банки сочащийся персик и отправляет его в рот. – Знаешь, ты чем-то напоминаешь меня самого. Все эти бесполезные добродетели. Эта уолденская мораль. Когда я начал работать архитектором, мне было примерно столько же, сколько тебе сейчас. И я думал, что смогу изменить мир. Но альтруизм угасал по мере того, как я становился старше и видел мир таким, какой он есть. А если бы я тебе сказал, что строил жилье для богатых, чтобы привилегированное меньшинство жило свободно от катастроф и страданий? Ты бы сидел сейчас в этом трейлере?
Грант раздраженно отворачивается:
– Не уверен. Может быть.
– Нет, тебя бы здесь не было, Грант. Я знаю о твоих книгах, о твоих мнимых радикальных наклонностях и о том, что случилось с твоей хорошенькой подружкой из рабочего класса. Я все это знаю и сочувствую.
От упоминания Джейн Гранту становится плохо. Он пристально смотрит на Мейера и произносит:
– Ничего вы не знаете.
– Слушай, я не должен тебе это объяснять. Книги, стихи и люди, стоящие шеренгой и жгущие флаг в знак протеста, не имеют ни малейшего значения, когда мы умираем от жажды, сгораем на солнце или тонем в море. День зеро приближается ко всем нам. Для одних он наступит раньше, чем для других, но он неумолимо надвигается, рубеж, за которым нас не станет. Это называется смерть, Грант. Единственная демократизирующая сила, что у нас осталась.
– Мне кажется, правильнее это называть неравенством, – рычит Грант.
– Нет-нет, ты ошибаешься. Ты все еще теряешься в дебрях риторики, которая здесь ничего не значит. – Мейер бросает нож на стол. – Хочу, чтобы ты посмотрел кое на что, пока я готовлю нам поесть. Может, тогда поймешь.
Пока Мейер помешивает фасоль в кастрюле на одноконфорочной плите, Грант просматривает стопку чертежей. Они гораздо подробней тех, что показывал ему Бригадир, на них прорисованы поселения за пределами периметра лагеря, глубже на север.
– Судя по плану, тут хватит места разместить небольшую страну, – замечает Грант, разглядывая вид сверху на группу поселений, разбросанных по бескрайней тундре. Всматривается в схему, на которой прорисованы концентрические сектора. – Похоже на Плавучий город.
– Присмотрись. Ты увидишь, что мое детище гораздо амбициознее Плавучего города.
Самое большое кольцо окрашено в зеленый цвет пастбищ и природного заповедника, окаймленного синими тонами района развлечений. В сердце чертежа блестит серебряный круг.
– Что находится в центре? – спрашивает Грант.
– Кампус, – отвечает Мейер. – Памятник обучению и приобретению знаний.
Он ставит на стол две исходящие паром миски и просит Гранта принести чертеж.
– Как думаешь, в чем самый большой недостаток Плавучего города?
– Граждане, – отвечает Грант. – Их техническая элитарность и полное отсутствие демократического прецедента.
– Согласен. Плавучий город изначально задумывался как место, где могут сосуществовать и создавать новое будущее люди из всех слоев общества. Но твой отец посчитал иначе. Именно он сказал мне, что город будет открыт лишь для тех, кто сможет купить в него вход.
Грант откладывает ложку:
– Откуда вы знаете моего отца?
– Ты и правда считаешь, что ты тут из-за блестящей диссертации? – вдруг повышает голос Мейер. – Когда «Гримли Корпорейшн» стала мажоритарным акционером, твой отец страстно возжелал встретиться с главным архитектором города. Это он рассказал мне о своем умном, не по годам развитом сыне. О тебе было так просто все узнать, Грант. Достаточно польстить родителям.
Грант мгновение смотрит на Мейера, и от лица отливает кровь. Конечно. Тот самый главный архитектор, на которого столько жаловался в работе отец. В то время Мейер подписывался инициалами, и Грант не сумел сразу провести параллель.
Мейер расплывается в такой редкой веселой, безудержной улыбке, обнажая верхний ряд кривых зубов.
– Мы почти исчерпали изначальный капитал, и надо двигаться дальше. Твоему отцу придется неплохо вложиться, но, я уверен, он поддержит любой проект, частью которого будет его сын.
– Вы сами по себе, Мейер. Я покидаю лагерь.
– О, так скоро? А как ты собираешься его покинуть? Непохоже, что за углом ждет самолет.
Грант представляет, как Ива бродит у «Миллениума» и рядом с ней вышагивает питбуль.
– Я найду выход.
– Тебя здесь не найдет даже отец, Грант. Красота и сила этого места в том, что мы здесь наконец изолированы от внешнего мира. – Мейер указывает на миску Гранта: – Кушай, пока не остыло. Работа только начинается.
«Белая Алиса»
Мы вчетвером целый день ехали по землям коренного народа и остановились, только достигнув линии деревьев, которые свидетельствовали, что мы успешно миновали вечную мерзлоту. Вдалеке виднелись черные снегоходы, съезжавшие по замерзшей дороге к скоплению домов, где в снегу играли маленькие фигурки детей. Географ предупредила, что народ дене, который жил и охотился здесь, успешно защитил свои земли от посягательств нефтяных компаний с помощью дорожных блокад и судебных запретов.
Мы разбили палатку под корявой сосной на окраине леса и перекусили мясными консервами.
– Останемся здесь на ночь, а утром двинемся к Доминион-Лейк, – сказала Сэл. – Впереди еще день езды.
Мы проспали в утепленных спальниках всего четыре беспокойных часа, зная, что если задержимся хоть на минуту дольше, то получим обморожение. Оно уже поразило левую руку инженера, пока она вела снегоход. Она заверила, что пока сможет работать правой, если случится худшее.
Худшим оказалась не потеря конечности, а вид на Доминион-Лейк. Мы поднялись на небольшой холм к северу от деревни и увидели скромное поселение вокруг озера: маленькие домики вдоль расчищенных улиц, металлические вспышки света на корпусах грузовиков, едущих по шоссе.
Эта картина, при всей ее банальности, сломала что-то внутри нас. Пока мы страдали на станции, терзаемые страхом замерзнуть насмерть с нашей дочерью, этот городок беспечно продолжал жить. Он выглядел безопасным, в хорошем смысле слова причудливым, даже миленьким, хотя мы презирали это определение за его уменьшительно-ласкательный смысл. Станет ли это место нашим спасением?
– Вон там, – указала Сэл, заметив дымовые трубы, торчащие из-за темного участка леса на другой стороне озера. Мы не видели, откуда шел дым, но понимали, что он значит. Фабрика или нефтезавод, воплощение промышленности, которая дарила этому региону процветание.
Мы двинулись в сторону завода, огибая восточную границу замерзшего озера. Дым простирался на многие километры, закрывая небо над нами. Приблизившись, мы почувствовали его насыщенный запах: плавильни, тепла, выхлопных газов, нефти.
Первым мы проехали жилой лагерь. Многие сотни мобильных домов, отмеченных короной империи. Прямоугольные, напоминающие транспортные контейнеры, которые путешествовали с востока на запад, доставляя товары. По большей части лагерь был пуст, между домами сновали разве что несколько уборщиков и поваров. Основное действо проходило на участке.
«Бездна» – вот слово, которое часто используют для описания пустоты. Но при беглом осмотре мы не обнаружили ни ямы, ни оврага, ни кратера. Увидели, что земля изрезана и вскрыта, рваная рана так глубока, что невозможно разглядеть, насколько сильно она кровоточила. Пронизанные останками уничтоженных видов отложения, слой за слоем из доисторических костей и растительности, теперь отмеченные новой полезностью. Миллионы лет разложения, вырытые в пылинке времени.
Мы слезли со снегоходов, наблюдая за работой мужчин. Внизу ямы крошечные оранжевые точки механических экскаваторов выкапывали осадок, пробивая дорожки к самосвалам, выстроившимся вдоль края площадки. Инженер объяснила, что грузовики поедут в сторону дыма: фильтровать или перерабатывать осадок в битум на нефтеперерабатывающем заводе.
Мы не стали следовать за грузовиками, понимая, что на заводе мы станем незваными гостями. Нам не нужна сырая нефть, нужна обработанная: очищенная, отфильтрованная и упакованная в бочки. Нам нужна заправка.
Картограф подтвердила, что в этом регионе только одно шоссе в направлении север – юг. Доминион-Лейк – последнее поселение на нем, и она была уверена, что мы найдем заправочную станцию на его окраине.
«И-Зед» представляла собой небольшую двухколоночную заправку с отапливаемым домиком, где сидел и пялился в телефон мальчик-подросток. Сэл постучала, и он поднял голову, затем чуть-чуть приоткрыл окошко.
– Колонки принимают карты, – сказал он.
– У нас нет карт, – извиняющимся тоном сказала Сэл.
Подросток ткнул в написанное от руки объявление: «ПЛАТИТЬ НА КОЛОНКЕ».
Мы годами не пользовались карточками. В последний раз
