авиации стране требовались новые ресурсы. Однако внутриполитические события, казалось, поставили эти планы под угрозу. В мае 1936 г. на парламентских выборах верх одержала коалиция Народного фронта в составе партии радикалов, СФИО и ФКП. У власти вновь оказались левые, которые традиционно выступали против наращивания вооруженных сил. Военным предстояло вновь начинать тяжелый диалог с политиками.
Глава IV
Франция готовится к войне: большая программа перевооружения и ее результаты (1936–1939 гг.)
10 июня 1936 г. главнокомандующий сухопутными силами отправился в резиденцию председателя Совета министров Франции Матиньонский дворец, чтобы встретиться с новым главой правительства, пришедшим к власти по итогам победы коалиции Народного фронта на парламентских выборах в мае того же года. Л. Блюм, лидер СФИО, был его ровесником и также урожденным парижанином. Но на этом сходства их биографий, казалось, оканчивались. Гамелен происходил из аристократической семьи и, уделяя большое внимание взаимопониманию с политиками, не стремился сам заниматься политикой. Блюм, сын еврея-торговца, с молодости увлекался политикой, а после Первой мировой войны стал одной из знаковых фигур французского левого движения. Он успел зарекомендовать себя приверженцем пацифизма, идей коллективной безопасности и противником силовой дипломатии. Блюм являлся социалистом, и трудно было поверить в то, что он сможет найти общий язык с генералом, который, не будучи ни консерватором, ни реакционером, все же придерживался иных взглядов.
Эдуард Даладье.
Источник: Henri Manuel
Гамелен вспоминал: «Я не скрыл от него [Блюма – авт.], что нисколько не считал себя марксистом… В любом случае, я хотел удержать военных вне политики». «Армия не имеет никакого представления о классовой борьбе», – отметил он. Глава правительства подчеркнул особое значение проблем национальной обороны и пообещал армии всяческое содействие. «Социалисты не должны Вас пугать, – говорил Блюм, – Я Вас уверяю, что в настоящий момент они понимают всю сложность той ситуации, которая складывается в Европе»[559]. Генерал сохранил благоприятные впечатления от этой встречи, но она мало что говорила о ближайших перспективах французского военного строительства. Как писал де Голль, «Блюм, действовал во имя неких идеологических принципов, которые он именовал демократическими и республиканскими, и которые, по традиции, усматривали во всем, что исходило от военных, угрозу существующему режиму»[560]. В марте 1936 г. Блюм вместе с другими социалистами присоединился к официальной позиции французского правительства, отказавшегося от силового ответа на германскую акцию в Рейнской зоне [561]. Он, как и большинство его однопартийцев, с подозрением отнесся к франко-советскому договору о взаимопомощи, считая, что соглашение может втянуть Францию в войну против Германии в интересах СССР[562].
Программа Народного фронта, направленная на противодействие фашизму, по справедливому замечанию историка, едва ли представляла «ясное видение международной ситуации»[563]. Она была выдержана в уже хорошо знакомых французскому общественному мнению антивоенных тонах и ставила во главу угла обеспечение безопасности с опорой на модель коллективной безопасности в рамках Лиги Наций[564]. Центр тяжести программы нового правительства находился в сфере внутренней политики: антифашистская по своему характеру, она предполагала борьбу против правонационалистических сил, принятие социального законодательства, улучшение условий жизни широких слоев населения. Наличие в составе правящей коалиции коммунистов, с одной стороны, расширяло возможности правительства для дальнейшего сближения с СССР, но в то же время делало его мишенью для нападок правых партий, обвинявших Блюма и его коллег в обслуживании интересов Москвы.
«Выборы 1936 г., – отмечал А. де Монзи, политик, считавшийся во Франции специалистом по вопросам взаимоотношений с Москвой, – скорее, отдалили нас от СССР, чем сблизили с ним. Страхи, внушаемые деяниями коммунистов внутри нашей страны, заставили действовать осторожнее тех патриотов, которые до сих пор большее внимания уделяли общности интересов [двух стран], чем цивилизационным различиям»[565]. Летом 1936 г. французское общество было наэлектризовано. Новости о результатах выборов произвели панику на Парижской бирже. По заводам и фабрикам прокатилась волна забастовок: рабочие, встревоженные задержкой с формированием правительства, занимали цеха и отказывались покидать их, пока предприниматели не пойдут на уступки в вопросах оплаты и организации труда [566].
7 июня в резиденции главы правительства Матиньонском дворце под эгидой председателя Совета министров прошли переговоры между представителями предпринимателей и профсоюзов. В результате заключенных по их итогам соглашений заработная плата на предприятиях выросла на 7-15 %, а особо низкая – в несколько раз.[567] В течение лета 1936 г. правительство приняло ряд важных решений в социальной сфере: рабочая неделя на предприятиях уменьшалась до 40 часов без сокращения зарплаты; реализовывалась система коллективных договоров; увеличивались пенсии; для безработных организовались общественные работы; увеличивалось финансирование науки и культуры. Усиливалось государственное присутствие в экономике. Выполняя свои предвыборные обещания, правительство Народного фронта шло на очевидный отход от дефляционной политики, которую проводили предыдущие кабинеты. Размах его реформ усилил социальную поляризацию. Правоцентристская газета «Тан» со дня на день ожидала революционного взрыва, спровоцированного проводимыми реформами: «Правительство, какими бы здравыми ни казались кому-то его намерения… способствует развитию революционных настроений… Революция развивается в атмосфере хаоса, который ставит под угрозу будущее Франции».[568]
Все это сильно сужало то поле для маневра, которое новое руководство страны имело в вопросах международной политики. Однако кабинет министров Народного фронта оказался в гораздо меньшей степени идеологически ангажированным, чем того опасались его оппоненты. Помимо Блюма, который впервые в своей жизни занял высокую государственную должность, в состав правительства входили люди, имевшие богатый управленческий опыт, в том числе в сфере внешней и оборонной политики. Одним из наиболее видных их представителей был Даладье, вновь получивший портфель военного министра. По сравнению с 1933 г., когда он в предыдущий раз занимал особняк на улице Сен-Доминик, политическое значение этого поста многократно выросло.
Как политик и стратег Даладье действовал так же неуверенно, как и подавляющее большинство французских руководителей предвоенных лет. Его внешнеполитические метания 1933–1934 гг. это наглядно продемонстрировали. Ж. Жанненэ, в 1930-е годы занимавший пост председателя французского Сената, называл Даладье человеком «без ориентиров, колеблющимся между мнениями тех, с кем он советовался, подверженным частой перемене точек зрения, обычно делающим вывод в пользу того, кого он выслушал последним. Именно этим отчасти объясняется природа его обыкновения хранить молчание, по сути своей трусливого, но в то же время производящего сильное впечатление. Он ощущал на себе груз собственной нерешительности» [569]. Эту характеристику можно было применить ко многим из тех, кто в 1930-е гг. определял французскую политику.
На международной арене Даладье, безусловно, не был «воклюзским быком»[570], как его часто называли журналисты. Однако как управленец и организатор он мог проявить свои лучшие качества – умение концентрироваться на решении задачи, которая уже поставлена, вникать в детали, наметить приоритеты, подобрать нужных людей[571]. К лету 1936 г. то
