время, когда дипломатическое маневрирование могло существенно улучшить стратегическое положение страны, было уже упущено. «Последним доводом» Франции оставалась ее армия, которую требовалось срочно наращивать и модернизировать. В этой ситуации Даладье оказался на своем месте. Декрет от 6 июня, подписанный президентом республики Лебреном, давал ему дополнительные полномочия и реформировал систему институтов военно-гражданского взаимодействия.
Учреждался пост военного министра, ответственного за национальную оборону (ministère de la défense nationale et de la guerre). В его полномочия входила координация работы всех трех министерств вооруженных сил: выработка единой стратегии для различных родов войск, разработка и выполнение программ перевооружения, подготовка промышленной мобилизации на случай войны, контроль над военными расходами[572]. Этот же декрет учреждал новый орган межведомственного сотрудничества – Постоянный комитет национальной обороны, который формально заменил собой Высокий военный комитет и фактически – Высший совет национальной обороны, в последние годы практически не собиравшийся. По своему составу новый Комитет мало отличался от тех органов, которые ему предшествовали. В то же время его решения подготавливались узким кругом лиц, включавшим в себя командующих родами войск и военного министра, который теперь выступал от имени всех гражданских ведомств, ответственных за оборону. «Значение [Комитета – авт.] тем более возрастало, что принимаемые им постановления все чаще ложились в основу декретов, подписываемых министром национальной обороны»[573], – отмечает Ф. Гельтон.
Работу Комитета возглавил Даладье. На его первом заседании 26 июня он указывал на то, что Франции необходимо следовать тем путем, по которому уже пошли основные военные державы Европы: в Берлине военное планирование для всех видов вооруженных сил осуществлял министр имперской обороны В. фон Бломберг, в Риме этим занимался сам Муссолини, в Москве – нарком обороны К. Е. Ворошилов[574]. Однако централизация управления национальной обороной предполагала во Франции сохранение автономии отдельных родов войск. Министерства флота и авиации продолжали действовать, как и соответствующие генеральные штабы. Субординация старых ведомств в отношении нового «суперминистерства» не была четко прописана в принятом декрете. Во главе министерства авиации снова оказался П. Кот – амбициозный политик, имевший собственную программу развития ВВС[575]. Эффективность новой модели управления во многом зависела от того, сможет ли Даладье наладить личные рабочие отношения со всеми теми, кто во Франции имел отношение к руководству военной сферой. Важнейшую роль в этой связи должен был сыграть тандем Даладье и Гамелена.
Военный министр был не чужд военному делу. В годы Первой мировой войны он дослужился до командира роты в звании капитана. «Он не был “милитаристом”, но глубоко любил армию» [576], – писал в мемуарах Гамелен. Это не превращало его в однозначного сторонника силовой политики и наращивания вооружений: как известно, в 1933 г. он вступил в серьезный конфликт с Вейганом по вопросу о сокращении военных расходов. Даладье различал интересы армейского командования и необходимость поддержания национальной безопасности, и в этом смысле всегда действовал как политик. Едва ли среди высшего генералитета имелась другая фигура, более подходящая ему по типажу, чем Гамелен. Политик-военный, склонный прислушиваться к мнению армии, но не ставить его во главу угла, смог найти общий язык с военным, который всегда считал, что без тесного сотрудничества с гражданской властью путем компромиссов вооруженные силы не смогут нарастить потенциал, необходимый для реализации их основной миссии. Даладье отзывался о командующем армией как об «интеллигентном, приятном в общении человеке с живым и ясным умом», «республиканце в духе Пуанкаре, не фашисте или роялисте, как некоторые генералы»[577]. Сам Гамелен впоследствии признавался: «Несмотря на большие трудности, мы с ним [Даладье – авт.] сработались, я бы сказал, на прагматичной основе. Между нами существовали разногласия, однако были и периоды разрядки»[578].
Предвыборная афиша, 1936 г.: «За ниточки Народного фронта дергают Советы». Источник: Bibliothèque nationale de France
Сведения о состоянии французской армии, которые Даладье получил после своего назначения, не внушали оптимизма. Несмотря на увеличение срока службы по призыву до двух лет в 1935 г., которое позволило довести ее численность до 512 000 человек[579], армия по-прежнему не могла воевать без проведения мобилизации. Половина ее действующих пехотных дивизий (10 из 20) предназначались для охраны границ и обороны «линии Мажино». Уровень боевой подготовки в войсках резко упал ввиду сворачивания крупных учений. Моторизация, необходимость которой была признана еще в 1932 г., катастрофически запаздывала: солдаты перемещались в основном пешком или при помощи гужевой тяги. Общее количество танков всех моделей, пригодных для боевого использования, не превышало 200 единиц [580]. Большую их часть до сих пор составляли легкие FT-17, применявшиеся еще в Первую мировую войну. Танкостроительная программа, принятая в 1934–1935 гг., реализовывалась с большой задержкой: из требуемых 1500 легких танков новых моделей заказы были выданы лишь на 700, из 140 машин В-1 – лишь на 70[581]. Перевод артиллерии со старых орудий калибра 75 мм на новые 105-миллиметровые гаубицы все еще не начался, хотя схемы организации, внедренные генералом Морэном, позволили увеличить ее эффективность. Пушки по-прежнему перемещались при помощи конной тяги со скоростью пешехода – 4 км/ч [582].
Французская авиация пока сохраняла свое превосходство над Люфтваффе, если не считать бомбардировщиков. Здесь у Германии было как количественное, так и качественное преимущество: новый самолет Junkers Ju 86 значительно превосходил как по скорости, так и по дальности лучшую французскую машину в этом классе – Potez 630. Очевидное неравенство промышленных потенциалов вело к неизбежному отставанию Франции от своего основного потенциального противника. Более благоприятным для Парижа выглядел баланс военно-морских сил. К лету 1936 г. французские ВМС насчитывали три полностью модернизированных линкора, один авианосец, семь тяжелых крейсеров, четыре легких крейсера, 25 первоклассных эсминцев и 50 подводных лодок, занимая, таким образом, четвертое место среди мировых флотов. Кригсмарине не могли сравниться с ними в количественном отношении, однако два новейших германских линкора типа «Дойчланд» обладали явным преимуществом над французскими кораблями того же класса. Лишь ввод в строй линкоров «Дюнкерк» и «Страсбург», ожидавшийся в 1937 и 1939 гг. соответственно, мог снять эту проблему[583]. Кроме того, в 1936 г. итальянский флот, имевший на тот момент примерный паритет с французским, также следовало рассматривать как потенциального противника на морях.
Недоверие, царившее в его отношениях с Вейганом, мешало Даладье адекватно взглянуть на данные разведки, которые говорили о форсированном военном строительстве в Германии. В 1936 г. в новых условиях они начали играть определяющую роль для военного министра. После ремилитаризации Рейнской зоны французские наблюдатели не сомневались в том, что Третий Рейх, усилив свои позиции, пойдет дальше. В своем апрельском меморандуме директор Второго бюро полковник М. Гоше указывал на то, что контроль
