все это не могло успокоить Нерона. «Он выглядел подавленным и убитым горем, – пишет Тацит. – Казалось, он был не рад тому, что уцелел, и бесконечно оплакивал свою мать». Во сне его терзали кошмары, и он вскакивал, звал ее по имени и нежно шептал ей слова любви. Он неоднократно заявлял, что видел ее призрак и слышал, как над холмами позади ее виллы раздавались стоны и плач Агриппины. Чувствуя, что больше не может видеть мест, связанных с этой трагедией, Нерон уехал в Неаполь, а потом начал скитаться с места на место, отказываясь возвращаться в Рим. Однажды он устроил сеанс, на котором пытался вызвать дух Агриппины, но эксперимент не удался.
Так Нерон провел все лето, и постепенно, по мере того как он все отчетливее сознавал, что теперь свободен от любых ограничений, его мрачность начала рассеиваться. «Наконец-то я император, – хмуро сказал он как-то, – спасибо Аницету». И как знак своей новой свободы вернул из ссылки несколько человек, изгнанных из Рима по воле его матери. Среди них были Юния Кальвина, несправедливо обвиненная в инцесте со своим братом Луцием Силаном, и Кальпурния – дама, которой так восхищался Клавдий. Кроме того, он велел привезти в Рим пепел убитой Лоллии Паулины и поставить над местом его захоронения надгробный памятник.
Все эти месяцы Нерон получал письма с просьбами вернуться в столицу, чтобы люди смогли оказать ему подобающий прием, чего они страстно желали. Ему твердили, говоря словами Тацита, «что само имя Агриппины было им ненавистно, что с ее смертью искры народной любви разгорелись жарким пламенем и что они просят его приехать, чтобы лично увидеть доказательства всенародного обожания». Но Нерон вернулся в Рим только осенью. И несмотря на это, его встречали такими овациями, что даже те, кто ожидал всплеска народной любви, были потрясены. На всем его пути через город были установлены ряды сидений, заполненные толпами восторженных горожан. Люди пришли целыми семьями в сопровождении женщин и детей. Там были все сенаторы, облаченные в свои официальные одежды. В плотном окружении толпы Нерон проследовал в Капитолий, где повторил слова народной благодарности богам за то, то они избавили империю от женщины, которая его выносила.
Глава 11
59 год, «Праздники молодости». Император сбривает бороду. 60 год, игры в честь императора Нерона. Изгнание Плавта. 61 год, катастрофа в Британии
Неясно, была ли Поппея с Нероном в его скитаниях поздней весной и летом 59 года, но, вероятно, большую часть этого времени она находилась где-то поблизости. Однако если она думала, что за смертью Агриппины последует развод императора с Октавией и женитьба на ней, то наверняка испытала огромное разочарование. Нерон, должно быть, указал ей, что люди очень любят Октавию, и это вполне естественно, поскольку ее жалеют. Ее отец, мать и брат умерли, ее сводная сестра Антония была далеко в Марселе, а муж отстранился от нее. Если бы он развелся с ней, это вызвало бы возмущение народа, и теперь, когда люди так хорошо отнеслись к нему после смерти Агриппины, было бы глупо рисковать этой нежданной доброжелательностью.
Полагаем, он также сказал Поппее, что существует только одна причина для развода с Октавией, которую мог бы привести, не подвергая себя опасности быть обвиненным в попытке оболгать ее, – это ее бесплодие. На тот момент ей исполнилось двадцать лет, но она ни разу не подавала признаков, что станет матерью. Причина могла заключаться в том, что их супружеское общение было довольно редким, или в том, что взаимная антипатия заставляла их держаться врозь, а может, он или она действительно были бесплодными. В любом случае со временем это могло стать причиной для развода, и Октавию можно было спокойно лишить титула императрицы, но это время определенно еще не пришло. Поппея должна была ждать, хотя в действительности отсрочка шла ей на пользу, поскольку, женись Нерон на ней сейчас, это неизбежно породило бы подозрение, что она приложила руку к смерти Агриппины – как известно, императрица-мать была против его развода, – и вместе с тем вызвало бы вопросы, не имел ли Нерон внятного мотива действовать против матери. К этому следует добавить, что Поппея все еще числилась замужем за Оттоном, и, хотя эту связь можно было разорвать в любой момент, ее лучше было сохранить до тех пор, пока Нерон не освободится от Октавии.
В то время римское общество безусловно признавало полигамность своих членов мужского пола, и, хотя закон позволял мужчине иметь только одну жену, общественное мнение разрешало ему иметь, как минимум, одну официальную любовницу и любое число случайных подруг на одну ночь. Таким образом, поведение Нерона в этом отношении не вызывало никакого неодобрения. Октавия, его жена и императрица, выступала хозяйкой на официальных пирах и до определенной степени контролировала домашнее хозяйство императора. Поппея жила в своем собственном доме неподалеку от дворца и считалась его признанной компаньонкой при посещении менее формальных развлечений. Акта, проживавшая в другом доме, все еще могла рассчитывать на его визиты, становившиеся все более редкими. Но бывали случаи, когда его непродолжительной склонности удостаивалась какая-нибудь другая дама. Но вопреки тому, что говорилось о нем позднее, Нерон не был явным распутником, и в то время не вызывало никаких сомнений, что он был влюблен в прекрасную Поппею и при всех своих проблемах и тревогах смотрел только на нее.
Один факт более всего влиял на возврат Нерона к хорошему расположению духа, а именно то, что он освободился от пут, которыми мать постоянно сдерживала развитие его творческих талантов. Теперь он знал, что музыка и поэзия – это самое важное в его жизни, и с энтузиазмом человека, внезапно освободившегося от всех ограничений, решил стать великим певцом и великим поэтом. Нерону все говорили, что у него красивый голос, и, поскольку он считал, что его жизнь сопряжена с величественной трагедией, его сентиментальное сердце томилось желанием излить свою печаль в песне, которая потрясет весь мир. С недавних пор он обнаружил, что после еды может с успехом воодушевлять своих гостей пением под аккомпанемент арфы. По словам Тацита, люди, которые слышали об этом, считали скандальным, что император ведет себя как простой музыкант, но Нерон возражал, что цари и герои древности имели обыкновение исполнять песни и что искусство пения освящено самим Аполлоном.
Вдохновленный блестящими оценками своего голоса и уверенностью в справедливости греческой пословицы, которую он часто цитировал: «Нет ценности в музыке, которую никто не слышит», Нерон с азартом принял решение расширить аудиторию,
