Средиземного моря. С этой точки зрения вполне понятно и стремление предотвратить создание великогреческой морской державы, и сопротивление итальянским вожделениям на далматинском побережье (спор из-за Саббиончелло), а также покушение каким-либо образом приткнуться самим на побережье палестинском. На все это у союзников должен был сложиться взгляд, прямо противоположный формуле — «не начало, а конец». Сверх того, союзники должны были не только заботиться, во всяком случае, о пополнении своих армий отовсюду, где только это было возможно, для сбережения французской и английской крови, но и специально страховаться, в предвидении (см. выше письмо Черчилля к Грэю) неизбежного краха России. Поэтому в вопросе о привлечении Италии Грэй и Делькассе непреклонны, и первый из них грозит Сазонову тем, что упущение Италии грозит «самыми печальными последствиями», о характере которых дал нам представление Черчилль.
Сазонов, конечно, сдался, пытаясь отстоять еще особые условия для допущения Италии к коалиции, из которых главным было — установление месячного срока для открытия ею военных действий. Эта попытка Грэю чрезвычайно не понравилась, и он категорически предложил Сазонову «рассматривать положение под этим (то есть под английским) углом зрения», ибо «с русской точки зрения сотрудничество Италии может быть безразличным, но для нас, — и я в данном случае говорю за английское военное и морское командование, — сотрудничество Италии и его влияние на нейтральные страны имеет исключительное значение»[183].
К более деликатному приему прибегло французское правительство: Пуанкаре обратился с телеграммой к Николаю II, который тотчас же «уполномочил свое правительство пойти на широкие уступки требованиям Италии, несмотря на то что требования эти крайне значительны и во многих пунктах находятся в противоречии со стремлениями славянских народов, принесение в жертву которых заставляет предвидеть в будущем опасности»[184].
Ответив таким образом Пуанкаре угрозой на угрозу Грэя, русское правительство оговорило свое согласие тем, что нейтрализация восточного побережья Адриатики не коснется Черногории и что вся та часть его, которая не отойдет к Италии, будет распределена без остатка между Кроацией, Сербией, Черногорией и Грецией, — с целью положить предел итальянской экспансии на Балканском полуострове. После этого «сэр Джордж Бьюкенен получил инструкцию передать г. Сазонову выражение полного одобрения со стороны сэра Эдуарда Грэя позиции, занятой теперь г. Сазоновым по отношению к Италии», а также заявить, что «сэр Эдуард Грэй не будет снова выдвигать вопрос о Константинополе и Проливах»[185], — из чего можно было бы заключить, что после того, как роковой вопрос этот был выдвинут и когда он свое дело сделал, необходимо было успокоить русское правительство в отношении «византийского миража». С своей стороны, Сазонов спешит запротоколировать это обещание, «констатируя, что сэр Эд. Грэй так же, как и он, считает вопрос о Константинополе и Проливах окончательно урегулированным»[186]. Это подтверждается затем обменом нотами о том, что прежние междусоюзнические соглашения не могут быть пересмотрены в связи с присоединением Италии к коалиции держав Согласия. Тревога петроградского правительства по поводу того, что Италия, не будучи предупреждена о состоявшемся «окончательном» решении этого вопроса, может запротестовать, потребовать его пересмотра и быть поддержана Англией и Францией, была таким образом наполовину успокоена.
Непосредственно после объявления войны Турции[187] Италия немедленно подняла в Лондоне вопрос о сообщении ей соглашений, состоявшихся по вопросу о Константинополе. Грэй предложил сообщить ей содержание соглашения с тем, чтобы, если она отнесется к последнему благоприятно, предложить ей к нему присоединиться. Сазонов предпочел отложить это сообщение до того момента, когда Италия выполнит 2-ю статью Лондонской конвенции 13/26 апреля 1915 г., то есть выступит не только против Турции, но и против Германии. Лишь 26 мая 1916 г. Грэй осуществил свое намерение и сообщил в самой общей форме итальянскому послу о соглашении. 6 сентября Штюрмер уполномочил Извольского и Бенкендорфа передать и обсудить в Париже и в Лондоне проект сообщения союзными послами в Риме итальянскому правительству о данном Англией и Францией согласии на присоединение к России всей сферы Проливов с островами между линиями Энос — Мидия и р. Сакарией и о содержании соглашения относительно раздела Азиатской Турции. Однако сообщение состоялось 5 октября в форме ознакомления Империали с документами, относящимися к этим соглашениям, из которых второе, о разделе Азиатской Турции, заключено было, как известно, за спиной, без ведома и участия Италии, как неполноправной союзницы. Меморандум итальянского правительства от 19 ноября 1916 г., с горечью отмечая и это обстоятельство, уведомлял русское правительство, что итальянское правительство готово согласиться на пожелание русского правительства, при условии доведения войны до победного конца и осуществления Италией своих стремлений на Востоке и в других местах.
Телеграмма Штюрмера от 6/19 ноября 1916 г. Извольскому и Бенкендорфу выражает полнейшую растерянность. «Со своей стороны» Штюрмер «полагал бы необходимым сделать несколько оговорок по поводу условий, выставляемых итальянцами относительно признания за нами Константинополя и Проливов, ввиду некоторых обязательств, принятых на себя Италией по отношению к нам еще в 1909 г. в Раккониджи». Он «не считал бы также соответственным нашим интересам расширение итальянских владений в сторону Проливов». Притязания Италии в Малой Азии он находит чрезмерными, но утешается тем, что они затрагивают главным образом французскую и английскую зоны. Все руководящие указания его послам сводятся к тому, что предпочтительнее дать ответ итальянскому правительству в Лондоне, а не в трех столицах отдельно, то есть сообща, а не порознь. Гире (заменивший Крупенского в Риме) пытается оживить петроградское правительство. «Италия, — заявляет он, — не имеет никакого права ставить вопрос о признании или непризнании ею за нами Константинополя и Проливов», так как соответствующие соглашения с Францией и Англией состоялись до вступления Италии в союз. Такова была, впрочем, в начале переговоров об Италии точка зрения даже и лондонского кабинета. Однако в Петрограде Нератов, оставшийся — по уходе в отставку Штюрмера 10/23 ноября — управляющим Министерством иностранных дел, добросовестно дал ход делу о получении подписи под пресловутым «векселем» и со стороны итальянского правительства, против чего, разумеется, не нашли никаких возражений ни английское, ни французское правительства. Особенную заботу приложил Нератов к тому, чтобы добиться от итальянского правительства заявления о сохранении в силе соглашения в Раккониджи, о котором напомнил Гире. Недоумевающий Соннино в этой настойчивости видел ловушку (очевидно, в отношении балканской политики) и упорно отказывался от этой оговорки. Сговорились наконец на том, что подписываемое соглашение ни в чем «не меняет духа соглашения в Раккониджи», чем Нератов остался удовлетворенным.
По существу же дела 2 декабря (19 ноября) 1916 г. к английскому и французскому документам, подтверждавшим, при известных условиях, право России аннексировать Константинополь и сферу Проливов, был добавлен
