в котором следующим образом были формулированы требования и гарантии территориального порядка, которые французское правительство предполагает включить в число имеющих быть предписанными Германии условий мира:
«1. Эльзас-Лотарингия должна быть возвращена Франции.
2. Границы ее должны простираться по меньшей мере до границ бывшего лотарингского герцогства и быть установлены по усмотрению французского правительства с расчетом удовлетворить стратегическим требованиям и включить в состав французской территории весь заключающий в себе железную руду район этой области, равно как и каменноугольный бассейн долины Саар».
3. Остальные области на левом берегу Рейна, находящиеся в составе Германской империи, «должны быть выделены и освобождены от всякой политической и экономической зависимости от нее».
4. «Из областей, не вошедших в состав французской территории, будет образовано автономное и нейтрализованное владение, находящееся под оккупацией французскими войсками до тех пор, пока гарантии, требуемые союзниками для обеспечения прочного мира, не будут осуществлены, и в общем смысле до тех пор, пока враждующие в настоящий момент государства не удовлетворят полностью всех условий мирного договора».
Думерг, говорилось далее в письме, напомнил императору, что последний неоднократно, «заранее» и «всемерно» одобрял «те требования, которые могут быть предъявлены» правительством республики в отношении рейнских областей, и осведомился, может ли его правительство «рассчитывать на твердую поддержку» императорским правительством этих требований. Император «утвердил» его в этой уверенности и обещал известить об этом своего министра иностранных дел. В заключение Палеолог предлагал приступить к окончательному обсуждению этого вопроса между обоими правительствами.
Покровский, сообщая, в свою очередь, о переговорах с Думергом Извольскому, поручил последнему просить французское правительство подтвердить, при обмене нот, свое согласие на предоставление России свободы и определении ее будущих границ с Германией и Австро-Венгрией, а также на отмену постановлений о невооружении Аландских островов[199].
Вопрос о западных границах России связан был с вопросом о судьбе Польши, который глубже всего интересовал французское правительство с точки зрения обеспечения преобладающего положения Франции в отношении государств Центральной и Восточной Европы. Сообщая о затруднениях, встреченных пожеланием Покровского, Извольский передает слова осторожного Камбона, обошедшего молчанием вопрос о Польше, но выразившего «недоумение политических кругов Франции», почему, когда «мы потребовали и добились присуждения нам Константинополя, французское правительство не потребовало формального закрепления прав Франции на Эльзас и Лотарингию; это считается крупным промахом, в котором обвиняется Делькассе, и весьма возможно, что этот взгляд, разделяемый некоторыми министрами, отразился на отношении их к возбужденному ныне вопросу»[200].
Между тем 14 (1) февраля состоялся обмен писем между Палеологом и Покровским, не решившимся ждать результата просьбы своей о предоставлении России «свободы определения» своих западных границ. Таким образом, рейнская программа Франции получила полностью признание именно в порядке компенсации за «присуждение» России Константинополя и Проливов. Известие о состоявшемся обмене писем было получено в Париже после того, как Извольскому сообщен был проект соглашения, выработанный во французском Совете министров.
Проект этот[201] начинается заявлением, что оба правительства желают «утвердить во всей их силе соглашения, заключенные между ними в 1915 г. в целях разрешения при окончании войны вопроса о Константинополе и Проливах, согласно вековым стремлениям России». Это показывает, что французские министры прекрасно понимали политику Делькассе, сделавшего из «русских» целей войны краеугольный камень всех последующих соглашений. Покровский, сославшись на то, что он согласился на обмен писем с Палеологом, «в предположении и под условием обещания нам правительством республики таковой же поддержки в деле проведения западной границы России», — настаивал на том, что парижский проект соглашения не отпал и что между Брианом и Извольским должен состояться обмен писем в редакции, выработанной французским правительством, то есть с обязательством «в момент мирных переговоров оказывать друг другу взаимную поддержку для обеспечения восточным границам Франции и западным границам России таких пределов, которые, отвечая всем пожеланиям французского и русского народов, были бы в состоянии предоставить им — с точки зрения военной и промышленной — все необходимые гарантии безопасности и экономического развития обоих народов».
Если принять во внимание, что русское правительство обещало представить, со своей стороны, детализированные пожелания в отношении западных границ России (исходя при этом из положения, что вопрос о Польше является «внутренним» вопросом России), то станет понятной неопределенная парижская редакция, имевшая целью уклониться от признания конкретной территориальной программы русского правительства. Включить предупреждение о предстоящей детализации этой программы в текст соглашения Извольский, однако, затруднился, опасаясь, очевидно, что при данных условиях малейший предлог может сорвать дополнительное соглашение. Действительно, подписание его оттягивалось со дня на день, а в последний момент Бриан предложил измененную, еще более краткую форму его. Эта форма, не упоминая о французских пожеланиях, «признает за Россией полную свободу в определении ее западных границ», и Бриан объяснял ее воздействием Думерга, предостерегшего правительство от возбуждения в России «неприятных чувств». Во всяком случае, состоялось, таким образом, два отдельных обмена письмами, то есть вопрос о восточных границах Франции и вопрос о западных границах России получили два отдельных, формально независимых, решения.
XIII. Вопрос о Константинополе и Проливах при Временном правительстве
Оставляя в стороне справку, составленную для Временного правительства и информирующую его о завещанном ему павшим режимом дипломатическом наследстве, документы наши начинаются циркулярной телеграммой министра иностранных дел Милюкова дипломатическим представителям России от 4/17 марта.
«В области внешней политики, — заявлял новый министр иностранных дел, — кабинет, в котором я принял портфель министра ин. дел, будет относиться с неизменным уважением к международным обязательствам, принятым павшим режимом, верный обещаниям, данным Россией». Мысль эта развивается далее в духе прежней военной пропаганды о «завоевательных замыслах хищнической расы, увлеченной мечтой об установлении недопустимой гегемонии над соседними народами» и т. д.[202]
В дополнение к этой декларации, предназначенной для передачи соответствующим правительствам, послана была 8/21 марта телеграмма о том, что «содержащееся в нашей циркулярной телеграмме заявление об обязательности для нового российского правительства международных договоров и вытекающих из них соглашений, заключенных при прежнем государственном строе, само собой разумеется, касается также всех соглашений, заключенных с союзными державами со времени нынешней войны. Вследствие сего было бы желательно, чтобы союзники в ответах своих на наше извещение равным образом подтвердили обязательность для них всех ранее заключенных с Россией соглашений»… Происхождение этой циркулярной телеграммы легко уяснить себе из относящихся к этому моменту записей Палеолога. Прочтя декларацию («длинный, многословный, напыщенный документ»), он «тотчас» отправился к Милюкову и заявил, что он «возмущен» ею, хотя лучшего и не ожидал. «Не заявлена даже решимость продолжать войну до полной победы. Германия даже не названа. Ни малейшего намека на прусский милитаризм. Ни малейшего упоминания о наших
